Выставка «Игрушки и судьбы»: идеологически выдержанные куклы советских детей

16 Ноя 2011, 11:03

В музее города Новосибирска открылась выставка игрушек, десятилетиями хранящихся своими хозяевами. Её экспонаты — это для своего времени и типичные, и из ряда вон выходящие, но так или иначе знаковые вещи. На чём и для чего воспитывались советские дети, и что из этого вышло, узнавала Тайга.инфо.

В музее города Новосибирска открылась выставка игрушек, десятилетиями хранящихся своими хозяевами. На чём и для чего воспитывались советские дети, и что из этого вышло, узнавала Тайга.инфо.

Её экспонаты — это для своего времени и типичные, и из ряда вон выходящие, но так или иначе знаковые вещи. Например, если куклу-таджика в руках современных детей представить себе довольно сложно, то для детей из многонационального СССР кукла-грузинка или игрушечная армянская пара были абсолютно нормальным явлением, способом познания мира.

«Нам хотелось заглянуть в тему детства с позиций того, что такое игрушка, какой след она оставляет в нашей жизни, почему мы храним особенные игрушки, что это для нас такое, и как они вплетены в человеческие судьбы», — рассказывает куратор выставки «Игрушки и судьбы» Ирина Хлебникова.

Вместе с Октябрьской революцией в Россию пришли идеологически выдержанные игрушки. Так, в двадцатые годы при наркомате просвещения был учреждён специальный комитет, который и начал осуществлять систематический контроль над игрушкой. Тогда же попытались запретить куклу — её изъяли из детских садов, сочтя вредной и воспитывающей мещанские навыки.

Как отмечает исследователь народной игрушки Галина Дайн, дети всё равно тайком играли с куклами, и чиновникам пришлось признать, что с помощью игрушек дети учатся и приобретают культурные навыки. Этот факт взяли на карандаш и реабилитировали куклу в новых образах — красных работниц, пожарных, красноармейцев, мальчишей-кибальчишей, а с началом Великой отечественной — солдат и медсестёр.

«Поражает бедность ассортимента, исключительно низкое качество работы. Почему город [Новосибирск] с многочисленными фабриками, заводами <...> не может удовлетворить спрос маленьких граждан на игрушку, которая так необходима им? <...> Есть и мастера, и сырьё. Нет одного, но самого главного — заботы о детях, настоящего внимания к запросам и нуждам их. Порой кажется, что игрушки делают люди, лишённые настоящей любви к детям», — писала в сентябре 1945 года газета «Советская Сибирь».

Внешняя аскетичность советской игрушки компенсировалось её идеологическим содержанием. Если в царской России куклы-младенцы облачались в крестильные платья и чепцы, то в советское время игрушечный малыш ничего общего с христианскими традициями, конечно, не имел, зато перенял черты вождя пролетариата, хоть и выставлялся на прилавки универмагов абсолютно нагим.


«Это были махровые времена, мы ещё не дожили до пятидесятилетия Октябрьской революции, и мы [дети] играли с пупсами, — вспоминает Ирина Хлебникова о своих игрушках. — Так вот у них лицо, волосы, вся иконография их была срисована с 4-летнетнего Володи Ульянова — помните октябрятские значки? Мы об этом узнали только сейчас. То есть это было очень тонко вплетено в жизнь ребёнка. Кукла была хороша. У неё было милое, действительно милое лицо, с ней играть было приятно».

В шестидесятые было решено сменить типаж другого друга малышей — плюшевого мишки. Задача — уйти от зарубежного «Тедди», прообразом которого был медвежонок, оставшийся в живых благодаря отказу президента США Теодора Рузвельта стрелять в него. В СССР у игрушки сменили лекало, и некогда острую мордочку и длинные лапы, которые во время игры как бы обнимали ребёнка, сменили огромная голова и круглые растопыренные лапки. Как бы там ни было, даже самые невзрачные и неуклюжие игрушки были любимы миллионами советских детей. 

«Эта тема трогает. Видимо, потому что игрушка твоего детства — это неприкосновенное, какое-то светлое, тёплое место в твоей душе, с которым ты не расстаёшься до конца жизни, — признаётся Ирина Хлебникова. — Мы провели более сотни интервью, отсмотрели несколько домашний коллекций игрушек — тех, что оставили след в жизни своих владельцев. Люди преображались, когда вспоминали о своих игрушках, их голос и взгляд становились мягче. Для ребятни, которая приходит на выставку, эти вещи, может быть, некое открытие жизни».

Для детей, живущих в эпоху изобилия, звучат дико истории военного времени вроде той, когда девочка сшила из подручных материалов львёнка, ставшего единственной игрушкой на целый двор. Или история куклы, которую нуждающаяся семья выменяла на мешок гречки и спасла себя от голодной жизни на целый год.

Ещё одна история — рассказ о маленькой девочке, отец которой был убит на войне, а мать умерла у неё на глазах. Последним эшелоном ребёнка эвакуировали из Ленинграда в Сибирь. Шокированной девочке сунули две игрушки, которые она не выпускала из рук несколько недель. Её дети и правнуки хранят эти реликвии до сих пор. О глубокой любви к ребёнку рассказывают два других экспоната — шкатулки из открыток, которые папа смастерил для годовалой дочери, находясь в военном госпитале. Или коврик, вышитый 60 лет назад папой больной маленькой девочки.

А американская кукла Наташа, привезённая в СССР из-за океана в шестидесятых годах, объединила две ветви семьи, разделённой революцией — одна эмигрировала в Америку, вторая осталась России и волею судеб оказалась в Новосибирске.

«Хотя у нас тут есть чудом сохранившаяся самоходная „скорая помощь“ семидесятых годов и ещё несколько машинок, когда мы собирали эту выставку, оказалось, что если девочки бережно хранят игрушки и проносят их, может быть, даже через всю жизнь, то „мальчуковые“ почти не сохраняются, — делится наблюдением куратор выставки. — По воспоминаниям у всех некогда мальчиков была любимая игрушка. Но со временем они её оставляют, забывают и переходят к уже настоящим игрушкам — машинам, телефонам и к другим девайсам».

Татьяна Ломакина