Военный фотограф Юрий Козырев: «Ливийский сценарий у нас невозможен — по крайней мере, в ближайшие 10 лет»

23 Дек 2011, 12:05

Известный российский военный фотожурналист, обладатель множества престижных наград, включая World Press Photo и OPC Oliver Rebbot Award, Юрий Козырев рассказал Тайге.инфо, как смерть друзей на войне даёт профессиональные подсказки и почему зимний «русский бунт» никогда не станет «арабской весной».

Известный российский военный фотожурналист, обладатель множества престижных наград, включая World Press Photo и OPC Oliver Rebbot Award, соучредитель молодого, но влиятельного фотоагентства NOOR Юрий Козырев за последние 20 лет не пропустил, должно быть, ни одного военного конфликта, включая чеченские кампании и российско-грузинские столкновения 2008 года. Более шести лет он провёл в Ираке. В течение 2011 года снимал революции в Тунисе, Египте, Ливии, Бахрейне и Йемене. Козырев приехал в Новосибирск пообщаться с местными коллегами и рассказал Тайге.инфо, как смерть друзей на войне даёт профессиональные подсказки и почему зимний «русский бунт» никогда не станет «арабской весной».

Тайга.инфо: Говорят, что в России фотожурналистика практически умерла, и в числе её убийц — блогеры. Как считаете, они действительно являются серьёзной угрозой для профессии?

— Нет. Всегда были проблемы с фотожурналистикой в России и в Советском Союзе, всегда было непросто. Мы помним немного имён, но они очень яркие. Каждая эпоха, каждое десятилетие имеет своих героев в профессии — то, что они сняли, осталось в истории. [Евгений] Халдей снял «Знамя Победы над Рейхстагом», [Валерий] Щеколдин в 70-х снял Советский Союз такой, который мы знали, но никогда не видели в периодике тех времён, Паша Кривцов тоже. В перестроечное время тоже есть имена людей, которые сняли этот сложный переходный период. Эти имена всегда были и будут. Сейчас будет ещё больше.

Путинскую эпоху, режим, как угодно называйте, все 10 лет, а возможно, и ещё 12, кто-то однажды снимет — соберёт и сложит историю

Поколение блогеров появилось вполне естественно в современном мире, потому что люди хотят иметь возможность выражать себя и создают свои блоги. Но профессиональные фотожурналисты тоже имеют свои сайты, и мы же их не осуждаем за то, что они выкладывают те фотографии, которые считают нужными. Блогеры просто не несут ответственности. Вот это принципиальный момент. А у нас, тех, кто занимается документалистикой, есть ответственность перед изданиями, перед аудиторией — если мы один раз напортачим, то второй раз нам не поверят. Блогеру же многие вещи прощаются. Более того, никто не собирается перепроверять — всё на уровне жёлтой прессы и такого скандальчика, этим они и цепляют. Но при этом Навальный тоже блогер. Так что блогер блогеру рознь. Всегда будет мутная вода, всегда будут не очень ясные вещи происходить. Всё это временем оценивается.

То, что Щеколдин снимал в 70-80-е, стало ценным, важным только через 20 лет после развала Советского Союза. Путинскую эпоху, режим, как угодно называйте, все 10 лет, а возможно, и ещё 12, кто-то однажды снимет — соберёт и сложит историю. Независимо — будет ли это востребовано изданиями сейчас. Просто тот, кто занимается профессией серьёзно, понимает, что у него есть такая возможность — создать образ эпохи, в которую они живут, образ своего поколения.

Тайга.инфо: В Москве сейчас проходит выставка фотографий российских лауреатов World Press Photo, и её «советский блок» — набор снимков повседневности, спорта, искусства, но никак не конфликтов, что, наверное, объясняется идеологической работой того времени. В 90-е ситуация изменилась, но есть мнение, что российская фотожурналистика сейчас возвращается к своим «додемократическим» истокам. Так ли это?

— Ну нет. WPP существует 50 лет, и редкие наши фотографы в нём участвовали, иногда даже не зная, куда отправляются их работы — была цензура, никто не мог позволить себе отправить фотографии не от официального издания. Сейчас этого нет. Я раза три был в жюри WPP. Там есть много портретов наших правителей, потому что им кажется, что это эксклюзивно. Есть много работ про жизнь настоящую, события отсняты очень хорошо. Смотря, какой период мы берём. Вторая Чечня была отмечена на конкурсе много раз — именно российскими фотографами снята. И последующие события тоже — и Беслан, и Дубровка. Так что нет такой тенденции. Фотографы всё-таки пока свободны, они могут выезжать и самостоятельно отправлять свои работы без ограничений.

В российской прессе сейчас, например, в «Комсомольской правде», издании с мощными традициями фотожурналистики, многие фотографы просто не имеют возможности самореализоваться, потому что изданиям больше не интересно их отправлять туда, куда бы те хотели поехать как граждане, как думающие журналисты. Их просят снимать вещи, которые просто соответствуют концепции издания. Так «Комсомольская правда» превратилась в жёлтую прессу. Фотографам приходится подстраиваться, это обидно, потому что они могут рассказывать интересные истории, но не могут на свои деньги летать по России или по миру.

Тайга.инфо: Все войны одинаковы?

Все войны одинаковы по своей жестокости. Но гражданская война — это самое страшное, потому что убивают соотечественники друг друга

— Они все совершенно одинаковы. Одинаковы по своей жестокости: менее жестокая, более жестокая — нет такого. Если на войне убивают, то убивают несправедливо. Если это армия, то солдат идет и знает, что может погибнуть, — если это профессиональный солдат. Если это повстанцы, то они знают, за что они бьются, они тоже готовы погибнуть. Но если гражданская война, то это самое страшное, потому что убивают соотечественники друг друга. Плюс на войне открываются самые неприятные качества человека, и это всё проявляется в жёстких формах издевательств, предательства и прочее, прочее. Но так же проявляются и хорошие стороны людей: в дороге люди становятся добрее, ценят каждый миг, и помогают, и спасают. То есть все эти библейские заповеди [на войне] проявляются просто моментально. Но любая война отвратительна. Я бы рад не снимать войны. Хотел бы снимать что-то другое, про красавиц сибирских, например. С большим удовольствием я бы снял что-то позитивное, просто чтобы видеть красоту. Но просто войны-то не прекращались, и, к сожалению, их будет ещё больше. Все, кто хотят снимать новости, войны и конфликты, к сожалению, никогда не останутся без работы.

Тайга.инфо: Но вы снимаете не только военные конфликты. У вас есть же, например, совместные с NOOR серии «Последствия» и «Решения» о проблеме глобального потепления. Не думали ли вы перейти в «мирную» фотожурналистику?

— Я готов снимать жизнь в любых её проявлениях. Если это какая-то исключительная жизнь, — не знаю, старообрядцев, когда люди живут изолированно, — я так же с удовольствием останусь и буду жить с ними какое-то время. И это однажды случится. Потому что сейчас подрастает новое поколение молодых людей, в Ливии их было много, и они точно придут на смену нам. Мы 20 лет назад пришли и начали снимать войны, нам помогали, подсказывали, и сейчас время следующего поколения. Потому что, например, Нахтвей (Джеймс Нахтвей, американский фотожурналист и военный фотограф, — прим. Тайга.инфо) больше не будет снимать войны. Он получил уже достаточно «подсказок», чтобы не делать этого больше. Но он как фотограф до сих пор всё так же мощен, очень много снимает для National Geographic, так же предан профессии и нисколько не потерял уважения коллег оттого, что не оказался ни на одной из этих революций [«арабской весны»].

Тайга.инфо: А вам уже были такие «подсказки»? Когда вы скажете себе: «Стоп, хватит, я больше не поеду»?

— Я потерял в этом году близкого друга (фотожурналист Тим Хетерингтон, режиссёр документального фильма об американских солдатах в Афганистане «Рестрепо», номинированного на «Оскар», погиб при миномётном обстреле в Ливии 20 апреля 2011 года, — прим. Тайга.инфо). Это серьёзный для меня знак, потому что я был к нему близко. Тим приехал с опозданием, пытался понять, [что происходит,] когда нам нужно было выехать из Ливии, мы были вместе. Но он не провёл даже суток дома и вернулся. Для меня это было непонятно. Я пытался до него дозвониться, достучаться... Я думаю, что он что-то упустил. В этой профессии очень важно, если ты снимаешь конфликты и войны, иметь хорошее чутьё. Если вдруг ты перестаёшь бояться, это плохо. Люди, которые идут на авось, поступают неправильно. Я очень осторожный человек — всегда лучше пропущу, какие-то вещи не сниму, но лучше вернусь и передам вовремя материал.

В профессии очень важно, если ты снимаешь конфликты и войны, иметь хорошее чутьё. Если вдруг ты перестаёшь бояться, это плохо

Два человека погибли близких в этом году (вместе с Тимом Хетерингтоном скончался фотожурналист Крис Хондорс, — прим. Тайга.инфо). Страшно. С ними всегда было комфортно. Мы ведь работаем группами, а не сам по себе, чтобы, если не дай бог что-то случится, всегда можно было помочь. Это были люди, которым я доверял. Но у нас у всех свой уровень, насколько далеко ты можешь зайти. Это интересно, потому что в компании каждый день есть свой герой условный, который скажет: «Давайте попробуем. Двигаемся дальше». Это такие мальчишеские дела. У них была звериная интуиция, но вдруг такое случилось. Это знак, потому что я должен был вернуться к ним в тот день: они меня всё-таки соблазнили, и я уже двигался туда.

Тайга.инфо: Декабрьские протесты в Москве некоторые люди сравнивают с «арабской весной»: говорит, хотят, чтобы было, как в Ливии. Вы там были, и вам есть, с чем сравнить. Есть ли действительно что-то общее, и возможно ли в России повторение ливийского сценария?

— Нет, революция у нас невозможна. Она у нас уже была, а в Ливии не было никогда. Перевороты были, но не революции. У нас же их было фактически две. И сейчас революция уже невозможна. И слава богу, что невозможна. Я совершенно искренне говорю, что не дай бог здесь какие-то потрясения. Сравнивать протесты [в России] с арабскими революциями не совсем корректно. Я думаю, правильно было бы их сравнивать с протестами, которые охватили всю Европу. Возьмите Афины, Лондон, и вы увидите, что властью недовольны в каждой стране. Просто выросло это поколение молодых людей везде, которым где-то стало совсем невыносимо и хочется серьёзных перемен, а где-то люди просто устали быть безработными. Скорее европейские протесты схожи по динамике, по агрессии с российскими.

Но у нас ведь люди даже не против власти выступают, а говорят о том, что их лишили возможности выбора — вот что всех тронуло, зацепило. «Дайте право выбора, и мы сами решим». Альтернативы нынешней власти нет, и это совершенно парадоксальная ситуация, потому что всем понятно, что у лидеров оппозиции, которые ведут на Болотную или площадь Революции, уже был шанс, даже больший, чем у нынешней власти, у них была возможность себя проявить. Ну вот, Явлинский у нас уже, как Ленин, 20 лет в политике. Но это человек, который так ничего и не сделал. Зюганов призывает нас вернуться в Советский Союз — нонсенс для нынешнего поколения, неинтересный даже для бабушек. Они все прекрасно понимают, что невозможно зайти второй раз в одну речку, можно ностальгировать сколько угодно.

Посмотрите, что в Каире происходит — там бьются по-взрослому. Мы никогда не дойдём до этого. У нас было совсем фигово в 91-ом. Но когда был критический момент, армия повела себя разумно — ребята просто не стали убивать своих граждан. Тем более ливийский сценарий у нас вообще невозможен — по крайней мере, в ближайшие 10 лет. У нас менталитет другой.

Тайга.инфо: То есть, это за 20 лет у нас так изменился менталитет?

В 1991 году мы жили удивительной мечтой, и был человек, который забрался на танк и вёл себя, как хороший романтик

— Тогда просто был офигительный подъём, потрясающее совершенно единение нации, мы жили какой-то удивительной мечтой, и был человек, который забрался на танк и вёл себя, как хороший романтик. Сейчас жуткая апатия ко всему, и именно протесты на Болотной, в Питере на Гостиной, в других городах немного встряхнули людей. Посмотрим, что 24-го [декабря] будет. Я думаю, народу будет меньше. Если я буду в Москве, то, конечно, пойду. Я вот приехал из Каира и был на всех этих бойнях, которые происходили на Чистых прудах, и на Болотной был. Это же важное событие, это даже важнее Каира, потому что это в моей стране происходит.

Тайга.инфо: А когда фотография начинает влиять на какие-то процессы? Вон, на Чистых прудах сколько наснимали, а воз и ныне там.

— Это вообще иллюзия, что фотография может изменить мир. Были исключения из правил, но их немного. Мы думаем, что знаменитая фотография убийства вьетнамца другими вьетнамцами («Казнь в Сайгоне» Эдди Адамса, — прим. Тайги.инфо) повлияла на настроения американцев и они вдруг решили, что война глупая во Вьетнаме, и началось хипповское движение, протесты и бла-бла-бла. Но это мы догадываемся, зная, что это важный кадр. Но ни в коем случае фотография не могла принципиально изменить сознание.

Фотографии, отснятые на Триумфальной, на Чистых прудах, на Болотной, — это часть истории. Мы констатируем происходящее — видим, как себя ведёт и полиция, и оппозиция, и пропутинские «нашисты», но не более того. Фотографы, которые симпатизируют оппозиции, из независимых изданий, они снимают точно так же и «нашистов», все их митинги — их нельзя не замечать, это глупо просто. Если смотреть материалы, то они равноценно это всё представляют, потому что для профессионалов обе стороны остаются нейтральными. Точно так же уделяют внимание «нашистам», которые барабанят, — идут и мёрзнут вместе с ними пять часов на митинге. Так же идём и снимаем, как забирают молодых людей, которые думают, что они оппозиция, но при этом оппозицией не являются — они пришли, только чтобы доказать, что они имеют право на голос.

Тайга.инфо: Хорошо, фотография документирует происходящее, но предлагает ли она решения?

— Это же фотожурналистика, которая не только образ, но ещё — слова и статистика. Например, New York Times — газета, которая выросла из городских страничек и стала важным изданием, которое влияет на умы политиков, везде вовремя отвечает и освещает мировые события очень мощно. Так вот есть грустная статистика, что обыватель, покупая газету, тратит на главный кадр передовицы всего полторы секунды. Вот за эти полторы секунды он и должен как-то оценить событие. А чтобы сделать этот кадр, люди тратят много сил и иногда даже жизнью рискуют. Поэтому мой ответ — нет. Но опять же у хороших, думающих, фотографов, любящих своё дело, есть ответственность. Они стараются сделать образ не о том, что «какой я чудесный, как я красиво это снял», а максимально близко и точно снимают ситуацию, которая в одном кадре отражает событие. Такие образы люди запоминают.

У нас нет миссии, это просто работа. Пожарный идёт тушить пожар, а мы, фотографы-новостники, снимаем новости

Конечно же, если мы говорим о декабрьских событиях в Москве, то люди помнят, как полицейские таскали молодых людей по асфальту, потому что был создан образ. Они не помнят фотографий «нашистов», барабанящих на Манежной. Но это сейчас не помнят, а через 10 лет они будут иметь очень большое значение, потому что мы будем видеть, как развивается это явление. В этом работа наша — снимать и не пропускать ничего. У нас нет миссии, это просто работа. Вот как пожарный идёт тушить пожар, так и мы, фотографы-новостники, снимаем новости. Мы бываем там, где обывателю даже страшно подумать, чтобы потом обычные граждане посмотрели и понимали, что же там происходит.

Беседовала Татьяна Ломакина
Фотографии Юрия Козырева предоставлены автором