«Он искренне служил России так, как он это понимал»: новосибирцы вспоминают священника Алексея Стричека

01 Окт 2013, 09:17

Поминальная месса по отцу Алексею Стричеку, католическому священнику, отдавшему 18 лет служения Новосибирску и скончавшемуся в августе во Франции в возрасте 97 лет, прошла 30 сентября в кафедральном соборе Преображения Господня.

Государственный доктор Сорбонны, советский партизан во время Второй мировой войны, автор «Справочника русского ударения», учебника русского языка и докторской диссертации по творчеству Фонвизина, отец Алексей посвятил свою жизнь воспитанию детей эмигрантов.

«Если и сделал для русских детей что-то путное, так это то, что удобрял и поливал их родные корни на чужбине», — говорил Стричек. Он всегда мечтал проповедовать благую весть Христа русским, но в СССР оставался «персоной нон грата». Лишь в 77 лет мечта священника осуществилась: он приехал в Новосибирск.

Тайга.инфо вспоминает интервью Стричека, которое он дал нам в 2010 году, и приводит отрывки бесед с новосибирцами, близко знавшими отца Алексея.

Из интервью о. Алексея

Я провел год в Париже, изучая богословие и работая в Русском интернате святого Георгия для русских мальчиков. Интернат был создан французским иезуитом Луи Байем для бездомных детей, которых оказалось много после революции в Константинополе. Когда турки признали Советы, пришлось искать для мальчиков другое убежище. Среди его воспитанников были Врангель, Колчак, князья Урусовы, братья Путятины, графы Бенкендорф, Унгерн фон Штернберг, Бобринской. В Париже была очень большая русская колония. Почти все — патриоты, любили родину, некоторые откровенно не любили Францию. Борис Зайцев, например, писал только по-русски, демонстративно не признавая французский. «Я писатель русский», — говорил он.

Сергей Давыдов, канцлер курии Преображенской епархии

Когда молодой священник служит свою первую мессу, есть такая традиция, что перед тем, как идти в церковь, его обычно благословляют на это его родители. У меня так случилось, что некому было это сделать. И тогда это благословение мне дал отец Алексей Стричек.

По отцу Стричеку нельзя было сказать, что он иностранец, настолько он вошёл в русский язык, культуру и ментальность

Первый раз я увидел его, когда приехал поступать в предсеминарию в Новосибирске. Это был 1999 год. Он тогда преподавал там латинский язык и церковную историю. Помню даже, как я его первый раз увидел: это был худенький небольшого роста старичок, который очень хорошо говорил по-русски. В то время это была редкость, и я думал, что, если священник католический, то он говорит с акцентом. По отцу Стричеку же никогда нельзя было сказать, что он иностранец, настолько он вошёл в русский язык, культуру и ментальность. И говорил он не просто по-русски, а на языке ещё того времени — языке русской эмиграции.

Из интервью о. Алексея

«Сколько я забыл языков! Язык забывается так же, как химия, которую вы учили в средней школе. Я забыл свой родной словакский язык, потому что мне не приходилось говорить на нем ни в Бельгии, ни во Франции, ни в России».

Наталья Кухтинова, врач, преподаватель НГМУ, духовная дочь отца Алексея

Мы встретились чуть меньше 16 лет назад. Я учила у него французский. Потрясающий лингвист и преподаватель, строгий, требовательный. Но как он преподавал! Я сама до сих пор так не могу, как преподаватель. Прежде всего, сказывался его опыт — это 50-60 лет. Помню, отец Алексей объяснял мне: «Вы говорите с мужским акцентом, я попрошу свою ученицу в Париже, чтобы она записала вам несколько кассет, чтобы у вас исчезли эти мужские тональности». Он разбирался во всех тонкостях языка, мог по обертонам на записи сказать, коренной это парижанин или нет.

Из интервью о. Алексея

«В Сорбонне мы читали и разбирали „Письма из Франции“ Фонвизина. Это очень интересный материал. Кроме того, я хотел заняться чем-то противоположным богословию, — и я выбрал литературу. Если бы я писал работу на религиозную тему, я бы мыслил в определенных границах, а так я открыл для себя новые горизонты. Это очень помогает — выйдя из своей скорлупы, ты вдруг открываешь целый мир вокруг».

Алексей Цуркан, кандидат культурологических наук, директор Института переподготовки и повышения квалификации НГУ

С отцом Алексеем меня познакомил Кирилл Алексеевич Тимофеев (доктор филологических наук, профессор кафедры древних языков гуманитарного факультета НГУ, — прим. Тайги.инфо). Сама по себе эта личность была в Академгородке очень известная и, я бы сказал, для меня провиденциальная. Человек по рождению и по взглядам православный, но, как сейчас говорят, православный либерального толка. Тимофеев приложил много усилий к тому, чтобы в своей квартире устроить этакий центр общения между католиками и православными. Туда он стал приглашать и отца Алексея, чтобы тот рассказывал о своём опыте, об иезуитах, просто отвечал на какие-то вопросы в сфере философии, литературоведения.

Профессор Тимофеев приложил много усилий, чтобы устроить центр общения между католиками и православными

Кирилл Алексеевич был экуменистом, и до некоторой степени отец Алексей тоже был экуменистом. При этом отец Алексей был стойким католиком, не поддававшимся, как это модно в Европе, влиянию Востока и разнообразных восточных учений. Но он относился к Востоку с уважением в том плане, что, не будучи равной католичеству с точки зрения его первоучения, эта традиция тем не менее пропитана христианством. Он был, безусловно, человеком открытым, жаждущим познания вселенского характера церкви, с уважением относился к людям с другими взглядами. Тем не менее, он был очень аутентичным католиком: понимал, что истина — такая вещь, которая сообщается человеку Богом, и человек не может ради своих благих побуждений отказываться от тех даров, которые Бог ему даёт. Помню такую фразу отца Стричека: «Сейчас те, кто с католической стороны пишут о православии, на самом деле не совсем понимают, какова их целевая аудитория».

Из интервью о. Алексея

«В интернате можно было говорить только по-русски. Это был месячный интенсивный курс. Если говорить на одном языке целый месяц, это даст больше, чем три года обучения. Наши курсы пользовались успехом. Студенты приезжали со всего мира — Японии, Кореи, Китая, Америки, Германии. Я говорил: „Если замечу, что вы говорите по-французски, попрошу уложить ваши вещи и отвезу на вокзал“. Легче давался русский итальянцам, а славянам — плохо. У поляков, например, всегда был акцент. Многое зависит от того, как начнешь изучать язык: фонетически, на слух, или с грамматики. Один мой знакомый профессор Сорбонны прекрасно знал грамматику русского языка, все правила и парадигмы, но по-русски не говорил, боялся. Совершенно случайно я узнал, что у него был друг казак, с которым он беседовал по-русски. Однажды ко мне приходит знакомый и спрашивает, что значит „зги Божьей не видать“. Я объяснил, а потом узнал, что об этом профессор спросил у казака, а тот, не зная ответ, спросил у моего знакомого, который потом пришел с этим вопросом ко мне!»

Сергей Давыдов

Он много занимался различными методиками освоения русского языка и на их основе выработал свою личную. Она заключалась в том, что человек, изучающий иностранный язык, должен запоминать наизусть очень много, буквально куски текста. Он был очень строгим и требовательным преподавателем. Помню, он как-то сказал: «Знаете, я диабетик. А диабетики все нервные, поэтому меня не раздражайте».

Сейчас о трудностях учёбы я вспоминаю со смехом, конечно. Даже с усмешкой. Но знаю, что многие ребята гораздо моложе меня (мне-то уже под 30 лет тогда было) откровенно боялись его. Но такой жёсткий метод преподавания приносил свои плоды. Никто спустя рукава к его предмету не относился. Когда позже я, уже будучи священником, встретил отца Алексея и сказал, мол, вы были таким строгим, вас боялись, он мне ответил так: «По-другому язык изучать нельзя». Думаю, он догадывался обо всех этих страхах, но исходил из пользы, которую должен извлечь из этого человек. Так и говорил: «Если не зубрить, не получится ничего. Это не философия и не математика, тут соображением не возьмёшь».

«Родной язык тот, на котором ты молишься. То же самое со счетом: таблицу умножения ты знаешь только на своем языке»

Из интервью о. Алексея

«Родной язык тот, на котором ты молишься. То же самое со счетом: таблицу умножения ты знаешь только на своем языке. Таким образом, очень просто узнать, какой ты национальности. Я чаще всего молюсь по-французски. В Новосибирске приходится по-русски».

Алексей Цуркан

У Кирилла Алексеевича Тимофеева была традиция в начале каждого года приглашать отца Алексея в НГУ, чтобы тот рассказал о себе, о своём пути к Богу и к России. Где-то в конце 80-х в университете начали формироваться организационные структуры, которые в последствии дали начало философскому факультету. Изначально было предложено назвать факультет с упоминанием богословского направления. Поначалу в создании этого факультета принимали активное участие в большом количестве иезуиты. У них ведь была соответствующая библиотека. Отец Алексей был одним из лекторов факультета, хотя и мало здесь работал по сравнению с другими. Но его личность здесь воспринималась как личность патриарха, конечно.

Из интервью о. Алексея

«Католичество в Словакии среди молодежи было общим явлением. У молодежи был идеал, который поддерживался в школах, приходах — идти за Христом. Все было проникнуто духом миссионерским, апостольским, вселенским. Христос говорил: „Возьми крест свой и следуй за мною“, поэтому после окончания средней школы я решил стать священником, служителем Христа. Пять моих гимназических товарищей тоже стали священниками. Получилось так, что это было для России».

Наталья Кухтинова

Он мечтал приехать в Россию. Всегда интересовался, как здесь живут люди, есть ли у них работа, сколько стоит булка хлеба. Ведь чтобы проповедовать, он должен был знать, с кем он общается, чем эти люди живут. А он любил общаться с разными людьми, не только с профессурой и интеллигентами московскими, но и в Новосибирске, например, с какой-нибудь рядовой уборщицей или соседкой. Он всегда очень удивлялся, что соседи мало общаются между собой.

Из интервью о. Алексея

«Раньше я жил на окраине города, там было много снега, который я каждое утро убирал. Когда меня приглашали в приходы в Тальменке в Алтайском крае, я первым делом брал лопату и чистил двор. А еще в Екатеринбурге убирал снег».

Алексей Цуркан

Отец Алексей в Академгородок любил приезжать, в том числе потому, что понимал интеллектуальный характер здешней атмосферы. Он часто заменял настоятелей здесь на службах. Может показаться, что одному священнику не очень приятно выступать в качестве человека, который иногда, временно, замещает другого. Тем не менее, мне всегда казалось, что отец Алексей очень доволен этой возможностью посетить Академгородок. Он никогда не чувствовал здесь себя временным, лишним. В этом смысле он действительно умел принимать момент, в который его Бог ставит, не ища большего.

Из интервью о. Алексея

«Национальность — это определение, идентификация в глазах других людей. Таким образом они ставят тебя в одну из категорий — свой или чужой. Я радовался каждой стране, в которой находился, радовался людям... Если ты не любишь что-то целиком, тогда и не стоит вовсе. Нужно любить народ, с которым ты живешь. Когда я приехал в Новосибирск и увидел глаза сибиряков, то почувствовал себя как дома».

Алексей Цуркан

У него было разное отношение к России. Он любил ее, хотел здесь служить, но при этом у него не было искусственного патриотизма. По поводу многих значимых для нас фигур в личной беседе он мог высказаться достаточно резко. Например, если мы о ком-то думаем, как об основоположнике тех или иных дисциплин и наук, то для него это, может быть, был просто транслятор европейского знания. Отец Алексей любил Россию, но у него не было такого слащавого псевдопатриотического пафоса. Он считал, что это служение, и он искренне служил России так, как он это понимал и в той мере, как мог это делать.

Мы любим Родину, не потому что её правители всегда принимали правильное решение, а потому что она нам дана для служения

У многих наших сограждан патриотизм очень эмоциональный, некритичный, который предполагает противопоставление своей культуры другим. Отец Алексей много жил в разных культурах — в Бельгии, во Франции, в Италии. Родился он в Словакии. Для него понятие родины не было моноцентричным. Родина для отца Стричека, как я понимаю, это та геополитическая действительность, в которую его окунает, чтобы он ей служил. В этом смысле он и воспринимал Россию как свою Родину, потому что поставлен богом, чтобы здесь служить. В этой концепции нет необходимости лжи, придумывания, переписывания истории. Много чего было в истории, но мы любим Родину, не потому что её правители всегда принимали правильное решение, а потому что она нам дана для служения.

Из интервью о. Алексея

«Сейчас я только священник. Служу в церкви, проповедую, исповедую. Исповедь — очень важная вещь. Мы себя обманываем, принимаем себя не за того, кто мы есть на самом деле. Вот женщина рассказывает, что молится, в церковь ходит. Спрашиваю, как с родными общается, а она: „С невесткой иногда ругаюсь. Да она такая-сякая“. И чуть ли не кричит при этом. Таких хочется сразу выгнать, это фарисеи, настоящие ведьмы».

Наталья Кухтинова

Отец Алексей был для меня духовным настоятелем — будь то проповедь, наставление или просто светский разговор. У него был бесконечный оптимизм, жизнелюбие, стойкость, вера в то, что всегда есть выход. При этом он всегда повторял, что нигде в Евангелии вы не увидите слова «должен», и на этом, в том числе, строил свои проповеди, чтобы человек сам делал выводы.

Сергей Давыдов

В его обязанности не входило воспитывать нас, этим занимались другие. Хотя со своим колоссальным жизненным и священническим опытом, тем, что он нам рассказывал, он мог, наверное, сделать в какой-то степени больше, чем некоторые преподаватели. Ему было на то время уже под 90 лет, при этом он сохранял здравый ясный ум. Семинаристы часто ездили к нему, чтобы позадавать вопросы о той ушедшей эпохе, представителем которой он был. Во время таких бесед отец Алексей был совсем другим. В семинарии он был преподавателем, знал своё дело и не расслаблялся, его цель была научить нас языку. Я считаю, что это признак высокого профессионализма и ответственности за исполнение своего долга.

Алексей Цуркан

Отец Алексей не был моралистом. Терпеть не мог морализма, какого-то ханжества, чрезмерного разговора о высокой нравственности, потому что часто, знаете, за этим скрываются пустые слова. Он был человеком практичным, строгим, понимающим всю неоднозначность жизни.

Из интервью о. Алексея

«Еще в XIX веке появилось общественное движение, участники которого, например, Владимир Соловьев, выступали за единство Церкви. Российская Церковь — часть Вселенской, поэтому, объединившись с другими, она сохранит свои обряды, свою культуру. Главная идея обучения в Руссикуме была сохранить в России русские религиозные традиции, православные обряды, ничего не меняя. Мы служили в католическом храме, как в православном. В Риме нам всегда говорили, что наша задача сделать так, чтобы православные вдали от родины оставались подлинными христианами».

Алексей Цуркан

Отец Алексей полагал, что Россия в плане католичества пойдёт по пути Великобритании. Что католиков здесь будет немного, но они будут представлять из себя интеллектуальную элиту, наиболее здравомыслящих людей, обладающих критическим мышлением и так далее. А проблемы нынешней РПЦ — это проблемы искушений Христа. К сожалению, РПЦ не смогла преодолеть эти искушения и идёт самым лёгким путём — берёт то, что можно взять, и то, что дают, чтобы внешней силой подменить свои внутренние моральные обязательства перед обществом. Картина сейчас фактически такова, что церковь ничего не должна обществу, а общество должно РПЦ — признание её силы, роли, монополии. Отец Алексей был близок этим рассуждениям. В последние годы он не пытался быть особенно политкорректным. Если его спрашивали, он мог кратко и резко высказать свои мысли, но деликатными по отношению к тем или иным социальным силам современной России они не были.

Из интервью о. Алексея

«Главное то, что Бог на старости лет дал мне то, о чем я мечтал всю жизнь — проповедовать Христа в России, поэтому моя жизнь имеет смысл».

Их готовили к тому, что они будут приезжать в СССР и окормлять католиков, которые там остались. Он так и говорил: «Нас готовили к мученичеству»

Алексей Цуркан

Нельзя сказать, что отец Алексей был бескомпромиссным католиком. Мне не нравится это слово в его адрес. Он всё-таки был иезуитом. Они если в чём-то и бескомпромиссны, так это в следовании своим обетам, а один из важных обетов — послушание. Это бескомпромиссность как выбор послушания. Но это компромиссность, когда речь идёт о принятии тех или иных принятий положений высказываний понтифика. Отец Алексей, будучи преданным церкви и понтифику, был, бесспорно, человеком с чёткой интеллектуальной позицией — со своей. И в этом смысле чувствовалось, что есть вещи, с которыми он внутренне не согласен, которые он описал бы иным образом, чем понтифик. Вообще, чувствовалось по нему, что внутренне это человек очень свободный.

Из интервью о. Алексея

«Бельгия была оккупирована немцами. В 1942 году я был отправлен настоятелями на богословский курс в Лувен .Тогда же немцы привезли на работы в шахтах тысячи советских военнопленных и гражданских людей. Некоторые смогли убежать из плена и спрятаться на фермах у бельгийцев. Однажды меня позвали в приемную, молодой человек с девушкой очень осторожно рассказали, что у них в доме советский офицер, язык которого они не понимают. Не зная, к кому обратиться, они пришли к иезуитам. Я поехал к ним, а позже в качестве переводчика стал разъезжать и по другим семьям, укрывавшим сбежавших пленных. В конце концов, немцы узнали о моей деятельности, и мне пришлось бежать самому. Я стал жить на фермах у бельгийских крестьян и ездить на велосипеде к партизанам. Потом мы организовали советскую партизанскую бригаду. Католики считали своим христианским долгом спасать людей — неважно, коммунисты они или иудеи, мы же все люди. Представляете, в бригаде было 250 человек, и ни на одного не донесли, никто не погиб! Даже те бельгийцы, кто сотрудничал с немцами, не смели нарушить круговую поруку. Все знали, чем я занимаюсь, меня даже называли „руссе пастур“, но никто не смел рассказать об этом немцам».

Сергей Давыдов

Мы все заложники истории. И, конечно, я думаю, что с самого начала мировая история XX века оказывала на отца Алексея сильнейшее влияние. Начать с того, что он принял решение вступить в Общество Иисуса, или иезуитов. И попал он именно в Риме именно в русский колледж — Руссикум, как его называли, — где их готовили, в общем-то, как он сам говорил, к работе в Советском Союзе. Нелегально. Их готовили к тому, что они будут под разными предлогами приезжать туда и окормлять католиков, которые там остались. Он так и говорил: «Нас готовили к мученичеству». Мол, большинство из них сразу же должны были арестовать. Кто-то не поехал, кто-то был арестован. То есть человек сразу готовился к самопожертвованию. Мы это называем старой школой, старой формацией, закалкой, которой сейчас так не хватает, и которая, я боюсь, утеряна безвозвратно. При взгляде на отца Стричека, на его насыщенную жизнь, брала такая хорошая зависть. Но, с другой стороны, задаёшь себе вопрос: «А ты бы такое выдержал?»

Подготовила Татьяна Ломакина