Сузун-тур: как центр исторического притяжения меняет провинцию

03 Июн 2016, 02:30

Музей, построенный на месте Сузунского медеплавильного завода в Новосибирской области, может стать центром притяжения для любителей приключений. Тайга.инфо побывала в автобусном туре в Сузун, встретив по пути индоариев, кандальниц, отданных в жены сибирским казакам, и дедушку Надежды Крупской.

«Я 30 лет не вел автобусные экскурсии, а губы помнят. Расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие», — директор Новосибирского краеведческого музея Андрей Шаповалов отправляет вперед три больших туристических автобуса, набитых новосибирцами, который в первый по-настоящему жаркий день в 2016 году предпочли поехать не на дачу, а в Сузун — рабочий поселок в трех часах езды от города, чтобы посмотреть на выкопанный из-под земли монетный двор. Сам Шаповалов остается в автобусе поменьше и поплоше, набитый не совсем людьми, а журналистами. Ради того, чтобы экскурсии вел именно он, стоило семь лет мыкаться по редакциям.

Сузунский медеплавильный завод был построен в 1764 году, как часть Колывано-Воскресенских заводов. При нем находился единственный за Уралом монетный двор, на котором в 1766–1781 годах чеканилась сибирская монета, ее использовали в торговле со Средней Азией и Китаем. В 1847 на заводе случился пожар, но он продолжал свою работу до 1914 года, когда, наконец, встал. В 2011-м музейщики начали откапывать единственное сохранившееся заводское здание, и в 2015 здесь открылась первая очередь музейно-исторического комплекса «Завод — Сузун. Монетный двор». Туда мы все и едем.

«Сегодня пробный тур. Все, кто купил билеты, платят только за автобус, все остальное фактически бесплатно, потому что программа экскурсии еще недостаточна, не все обкатано, — предупреждает Шаповалов. — Первый блин всегда комом, но мы будем очень стараться, чтобы он таковым не был. Но без накладок, наверное, не обойдется. Мы все проверим на первых отважных туристах».

Автобус трогается, и практически сразу становится понятно, что обещанные три часа подрастянутся — трафик выходного дня забивает ведущую за город улицу Большевистскую (бывшую Будаговскую, бывшую Трактовую), ничего не поделаешь. Но с нами — лучший на свете экскурсовод, который по пути в Сузун успевает рассказать примерно всю историю Сибири.
«Вообще, территория Новосибирской области была не очень заселена в древности, потому что здесь не было прекрасных условий для земледелия и лесов для охоты, — говорит директор музея, глядя на Обь. — Привлекательно было только русло большой реки, которая с древности была очень рыбной, здесь было много малых притоков, которые были прекрасными нерестилищами для осетра, муксуна, нельмы».

Люди стали жить здесь примерно с неолита — с середины второго тысячелетия до н. э. Сюда с иранского нагорья пришли индоарии — «великие войны на колесницах с огромными быками». Климат как раз поменялся на более теплый и влажный, так что пришлым индоариям стало удобно заниматься своими обычными делами — земледелием и скотоводством. Так они и жили тут примерно тысячу лет, пока климат не стал суше и не превратил местность в территорию рискованного земледелия.

На смену индоариям-землепашцам пришли индоиранские по происхождению и по языку, но совершенно другие по культуре племена. «Они двигались из глубин Монголии, и это были не те скифы, которые в причерноморских степях, но скифы по образу жизни и традициям, кочевые скотоводы, — объясняет Шаповалов. — И не надо забывать, что наша область бедна полезными ископаемыми, здесь практически нет металла, камня, поэтому освоение было очень точечным, и шли сюда не от хорошей жизни. Большая часть населения, которая сюда приходила и в эпоху бронзы, и в последующие — это беженцы. Это были ошметки больших племенных объединений, те, кто попал в немилость правителей, кто не мог платить высокую дань и старался скрыться в местах, где их не будут искать».

Мы подбираемся к Бердску. «Это город, у которого было две жизни», — напоминает Шаповалов, и, хотя я знаю эту историю, каждый раз удивляюсь ей, как в первый. Бердский острог возник 300 лет назад, защищал тогдашнюю русскую границу от нашествия кочевников и вообще был центром большого Колыванского уезда, а в новейшее время стал небольшим провинциальным городом, который, к тому же, полностью затопили, когда строили Новосибирскую ГЭС.

«Он весь попадал в зону затопления, и его решили просто перенести. К 1954 году Бердск был полностью оставлен жителями и перенесен на 18 км — на ту территорию, которую он занимает сейчас. Поэтому его называют дважды рожденным, — со значением говорит экскурсовод. — Когда закрыли плотину и возникло водохранилище, большая часть старого Бердска ушла под воду. Когда водохранилище сильно сбрасывают, старый Бердск обнажается и остатки Бердского острога хорошо видны. Наш музей много лет по весне делает археологическую разведочку по затопленным местам».

В районе моста через реку Бердь на берегу строят базу отдыха «Бердский острог». Остроги никогда не выглядели так, как этот новодел, утверждает Шаповалов, и вообще он не уверен, что в этом месте можно строить, но радостно уже то, что бизнес развивает исторический, так сказать, бренд. Впереди — Искитим: «Это такой экологический Мордор, что любое Кольцо всевластия может погибнуть тут совершенно спокойно, — то ли шутит, то ли нет директор музея. — Но с точки зрения промпроизводства это совершенно необходимая для Новосибирской области часть». Ну да, «Искитимцемент», «ЖБИ-5», «Искитимский шиферный завод» нужны региону, как воздух, только вот самого воздуха рядом с ними не очень много.
Недалеко от Искитима в районе поселка Ложок запланирована и первая санитарно-познавательная остановка — автобус направляется к так называемому святому источнику. Насколько он святой, судить сложно, но вода там действительно вкусная и вроде бы не тухнет. Дорога к источнику страшно пылит, дышать трудно даже с закрытыми окнами, а Шаповалов объясняет, что тут залегает много известняка, поэтому все так.

В тридцатые тут был большой ОЛП-4, около 30 тысяч человек прошло через этот лагерь: женщины, уголовники, политические. Сидельцы работали на открытых рудниках — добывали известняк. Пара месяцев — и легкие превращались в лохмотья. «По сравнению с Томском Новосибирская область не так участвовала в сталинских репрессиях, но вот в Ложке все пропитано кровью: тут много оврагов, по которым расстреливали людей, а потом даже землей не присыпали», — говорит экскурсовод.

В Ложке у святого источника — церковь, туалет (даже два) и киоск со вчерашними пирожками и чаем. Шаповалов благодарен РПЦ за то, что она поддерживает это место в приличном состоянии. Способствует этому, например, «жертва на туалет», необязательная, конечно, но совестливые люди через одного опускают туда деньги.

Двадцатиминутной остановки хватает, чтобы туристы и журналисты управились с туалетом и святой водой, двигаемся дальше. Покидая Ложок, Шаповалов добавляет: «К ОЛП-4 были приписаны сельхозугодья, и работать в полях считалось раем по сравнению с рудниками. Но заключенных кормили себя сами — что вырастили, то и ели. И было правило: кто не работает, того не кормят. И если заключенный тяжело заболевал и работать не мог, то все. Больные иногда подползали к кухне, чтобы слизывать оставшиеся помои. Поэтому попытка епархии обустроить тут храм и святое место справедлива как дань памяти жертвам репрессий».

Примерно до Черепаново дорога вполне приличная, сразу за ним трясти начинает, как в самолете при турбулентности. Мысленно радуясь за туристов в больших комфортных автобусах, мы потягиваем носами дым в салоне нашего. Сначала усиленно проветриваем, потом просим водителя остановиться и посмотреть, в чем дело. «Никто и не сомневался, что именно наш автобус загорится», — говорит Таня Штабель с радио «Свобода». Не то чтобы он прямо загорелся, но дальше едет с трудом — впереди маячит перспектива заночевать-таки в Сузуне, потому что мест в других автобусах почти нет.

Шаповалов недоволен и собирается составить серьезный разговор с руководством транспортной компании. Устраивать автобусные туры в Сузун — вообще не дело музея, но больше никто этим пока не занимается. «Не секрет, что в области нет никакого познавательного туризма. Он отсутствует как класс. А посмотреть есть на что. В нашей стране, если чего хочешь, надо делать это своими руками, вот я и пытаюсь», — говорит директор краеведческого. Но журналисты не в претензии — приключение же, главное, чтобы туристы нормально доехали (а у них в итоге все прошло хорошо).

«В 1718 году Петр 1 заключил успешный договор с Китаем, по которому разграничили территории именно так, как хотели русские. Значительная часть Казахстана, Алтай, Новосибирская и Омская области — все это оказалось русскими территориями по договору с Китаем, — напоминает экскурсовод. — Русские подавили сопротивление немногочисленных местных княжеских отрядов, разгромили несколько телеутских князей, казахских и алтайских зайсанов, территории стали как бы свободные, а заселять их было особенно некому. Здесь было много гулящих и отважных мужчин, но катастрофически не хватало женщин».

Женщины в Сибири в период ее освоения, действительно, были проблемой — без них не ладилось земледелие и вообще быт. Поэтому русские «охотно воевали девок у местного населения, иногда покупали, иногда честно брали в жены», а в 1721 году в Омскую крепость пригнали 98 кандальниц из России. «На их совести были убийства, ограбления, среди них встречались мужеубийцы и детоубийцы — то есть это были те еще женщины, но других просто не было, — характеризует их Шаповалов. — Их пригнали, чтобы офицеры и есаулы казачьего войска могли жениться». Офицеры и есаулы сперва дрались из-за кандальниц, потом проигрывали их в карты, перепродавали друг другу, но потом семейная жизнь наладилась, и уже следующее поколение начало земледельческое освоение территорий.
В Сузун мы приезжаем последними. Поселок городского типа выглядит сонным и немноголюдным. На одном пятаке у автовокзала — усадьба краеведческого музея (теперь в ней реконструирована контора управляющего медеплавильным заводом), магазин с ритуальными товарами, магазин с шурупами, кофейня и мини-пивбар «Пивнарь» — все для жизни. Шаповалов, махнув рукой, ведет нас за единственный сохранившийся цех Сузунского медеплавильного завода. «Сначала это были руины, но мы их восстановили, теперь это настоящий образец промышленной архитектуры 19 века», — гордо говорит он.

Завод забросили в начале XX века, к 80-м годам на его месте прямо в центре Сузуна оставалась заросшая кустами и сорняками промышленная площадка, которую местные использовали как общественный туалет, а посреди торчало странное здание, которое по каким-то причинам не развалилось до конца, и его признали памятником промышленной архитектуры. Тогдашние исследователи, сверившись с архивными планами завода, решили, что обособленное строение — это тольчельная, да так и назвали, а народ сократил до «толчельни».

«Здесь неоднократно пытались завести археологические раскопки, но не хватало сил и масштаба, чтобы пройти слой шлака. Никому не удавалось дойти до фундамента здания. Мы зашли сюда в 2011 году, и нам сразу повезло — мы напоролись на остатки заводской ограды и поняли, как и что было расположено, загнали технику, расчистили площадку и начали раскопки, — вспоминает Шаповалов. — Но здесь оказались очень плавучие грунты, и любые наши раскопки натыкались на воду. И нам снова повезло: в горизонте 1800 года мы нашли то, что искали — остатки водоразводящего ларя. И так поняли, что это не отдельное здание, а один из цехов, стоящих в линеечку».
Восстановленный цех из плоского оранжевого кирпича — это и есть вторая очередь музейного комплекса (третья, где воспроизведут промышленный цикл производства монеты, еще строится). Внутри чисто и прохладно, а когда цех действовал, было жарко и грязно. «Здесь работали дети с 8–10 лет, они закладывали дрова и шпур, поджигали. Летом здесь была температура под 100 градусов, зимой полегче, но всегда все двери были открыты, — говорит Шаповалов, как будто сам мальчишкой трудился на этом заводе. — Тяжелее всего работать у печи, но не детям — они работали до того, как все зажгут — а знаете кому? Везде и всегда молодым. Если ты мастер, ты ходишь и даешь указания, а когда ты третий ученик подмастерья, то лезешь в самое пекло. Только то и спасало, что они молодые и что карьера делалась быстро и платили хорошо. Опасно ли было? Нельзя печься, чтобы никто не обжигался там, где все каждый день обжигаются. Но огромную территорию занимал лазарет, и здравоохранение было на уровне. Я вам больше скажу: на салотопне было работать тяжелее, чем возле печи. Пахнет? Там не пахнет, там смердит».

Когда-то здесь производились медь, серебро, свинец, цинк. По техническому оснащению и организации производства Сузунский завод находился на уровне передовых мануфактур России. На аверсе здешней «особливой» монеты красовался сибирский герб с соболями. Эти монеты были меньше обычных, потому что их лили из особо ценной сибирской меди с повышенным содержанием золота и серебра. Сибирская монета была лимитирована ограниченным периодом чеканки и относится к достаточно редким, а в 2010 году ей даже поставили памятник в Сузуне.

Но в целом трепетное отношение к монетному двору тут только начинается взращиваться. Не всем понятна возня вокруг музейного комплекса («жили же без него как-то раньше»), случается и вандализм. «Вандалы, к сожалению, не приезжие, а всегда местные, — вздыхает Шаповалов. — Но что интересно: вот эта монета и вензель на ней за пять лет, что мы тут работаем, стали неотъемлемыми частями Сузуна — Сузун с этим работает, живет, Сузун к этому уже привык. Хотя когда мы начинали, эта территория была большой городской свалкой, никто ничего не понимал, и только несколько краеведов имели представление».
Вообще-то, благодаря заводу и монетному двору на территории Новосибирской области появилась первая промышленность, впервые начали внедряться инновационные инженерные технологии, появились регулярные планировки в строительстве и многоэтажные архитектурные сооружения, горнозаводские рабочие и техническая интеллигенция.

Вот и теперь у Сузуна есть шанс стать центром притяжения регионального туризма, правда, для этого нужно еще поработать. «Здесь нет инфраструктуры, негде оставаться ночевать людям, нет нормального общепита, — загибает пальцы Шаповалов. — В принципе, мы знаем, что с этим делать, наметки есть. Когда я говорю „мы“, то имею в виду целую банду. Потому что организовывать туры — это немножко не музейное дело, вернее, это совсем не музейное дело. Музей должен работать в своем здании, а все остальное — от лукавого…» А потом он вдруг вскрикивает: «Смотрите, вон бобер плывет!»

Действительно, по реке плывет бобер, а мы, посмотрев цех и памятник монете, идем в усадьбу краеведческого музея, где восстановлены домашняя и рабочая обстановка, в которой жили управляющие заводом с семьями. Между прочим, один из них — Василий Иванович Тистро — был дедушкой Надежды Константиновны Крупской. Резная мебель, самовар, скатерти — все чинно и аккуратно. И работают в нем местные краеведы, так увлекательно рассказывающие про живших тут горных инженеров, что даже жалко, что музей такой маленький. Кроме конторы управляющего в нем есть место выставке икон и окаменелостей, в наличии имеются, например, челюсть и бивень мамонта. А на стене висит картинка, на которой изображено некое парнокопытное, подписанное «Каббалоидная лошадь (90–10 тысяч лет до н. э.)». К концу второго часа экскурсии и пятого часа путешествия я как раз чувствую себя немножко каббалоидной лошадью, но это приятная усталость.

Когда под вечер мы выходим из конторы управляющего, на крыльце толпятся дети, много детей — точно, впереди же Музейная ночь. Сотрудницы музея суетятся внутри и просят молодежь еще немного подождать, а чтобы было веселее, включают на полную громкость Вивальди. Весну сменяет лето, потом осень, а затем мы, не дождавшись зимы, садимся в обычную «газель», чтобы ехать в город. Кажется, транспортом нас выручает местный глава. «Он теперь наш главный сторонник, — объясняет Шаповалов. — Ведь от того, что мы зашли в город, сюда пошли и инвестиции. Мы сделали программу, в которую включили все: дорогу, мост, благоустройство. В этом году всем все урезали, а у него многое сохранилось. И делали-то все местные — тоже заработали».

Музейное хозяйство самым положительным образом сказалось на уровне сузунского сервиса. «Только от того, что мы два года подряд проводили раскопки, в том кафе, где мы ели, кардинально поменялись кухня и сервис. Мы все время туда бегали то за мороженым, то за пивом, то за кофе, и на них давили, не садились за грязные столы. Нам в первый же год официанток поменяли!» — смеется директор краеведческого.

Он вообще человек большого чувства юмора. Когда на полпути обратно мы проезжаем мимо живописного берега какого-то озера, и закат бликует розовым на водной глади, Шаповалов говорит: «Вот тут я бы поставил туристический комплекс, чтобы можно было остановиться, как в Ложке. Построил бы Музей секса! Был бы я частник, обязательно бы так и сделал, но я работаю на государство, а оно не поймет». Оживляюсь: «Андрей Валерьевич, бросайте государство, идите в частники!» — «Каждый день себе это говорю. Но не могу. Нужно доделать все в Сузуне. И еще я обещал сделать Музей спорта».

P. S. Сколько стоят и когда отправляются автобусные туры в Сузун, смотрите на сайте Новосибирского краеведческого музея. Ближайшее путешествие — 4 июня.

Текст: Маргарита Логинова
Фото: Наталья Гредина