«Гуманитарии „нарывались“ на изъятие из НГУ как политически неблагонадежные»

3. НГУ задумывался как университет нового типа. С некоторым упрощением можно сказать, что это то, что сейчас называется исследовательским университетом. Концепция имела некоторые дополнительные черты в реалиях конца 1950-х, которые важны в контексте нашей истории. Благодаря личным связям М. А. Лаврентьева с Н. С. Хрущевым и с Министерством просвещения СССР, НГУ в его начальный период обладал почти беспрецедентной автономией по сравнению с другими советскими вузами.

Близость НГУ к руководству Сибирского отделения Академии наук (СО АН) давала ему также относительную самостоятельность по отношению к областным и городским властным структурам. НГУ строился и развивался по своей собственной траектории.

Назову несколько черт, делающих опыт обучения и жизни в нашем университете уникальным. НГУ был освобожден от соблюдения многих правительственных и министерских нормативов, в частности, от минимального объема педагогических поручений преподавателей и соотношения преподавателей и студентов. На практике это означало, что среди преподавателей было много совместителей, что они не занимались «воспитательной» работой (так назывались политинформации и собеседования), что отношения между профессорами и студентами быле менее формальными. Университет также имел большую свободу в подборе своих кадров: на работу принимались даже репрессированные или «неблагонадежные» профессора, если они были первоклассными учеными. Среди них были бывший политический заключенный, член «группы Краснопевцева», впоследствии великий историк Н. Н. Покровский, знаменитый физик Б. Ю. Румер, Танкред Голенпольский, который родился в Китае и репатриировался из Харбина после войны, а в 1960-х основал в НГУ отделение новой тогда науки — математической лингвистики, и другие.

НГУ оказался привлекательным местом для ряда профессоров и аспирантов с протестными настроениями из Москвы и Ленинграда. Для многих из них наш университет был не столько почетной ссылкой, сколько местом, где они могли свободно продолжать свою профессиональную деятельность и жить в согласии со своими убеждениями.

Для НГУ были сделаны и другие послабления, которые можно увидеть на примере гуманитарного факультета. В момент создания факультета в 1962 г. в него, в первый раз в СССР, не были включены обязательные для такого факультета специальности «марксистко-ленинских» дисциплин. Курсы для студентов по этим дисциплинам были обязательны, однако специалистов по ним не готовили, а потому число преподавателей и ученых советов по идеологическим дисциплинам было пропорционально меньше, чем в других вузах.

Еще одним фактором эксперимента является необычно высокая концентрация в одном месте талантливых, неортодоксально и независимо мыслящих людей

В университете преподавались принципиально новые научные подходы к традиционным наукам, а также совершенно новые дисциплины, в том числе «ошельмованные» в тот период, такие как кибернетика, социология, математическая лингвистика, генетика, этнопсихология и так далее. В стране еще не выделили из марксизма-ленинизма организационно и предметно как самостоятельную дисциплину социологию, а на экономическом факультете НГУ уже читали по ней курс, вовлекали студентов в факультативные семинары, разрешали стажировку и написание дипломных работ. Почти все курсы в университете являлись оригинальными, авторскими и базировались на специальных разработках, особенно в новых областях науки.

4. Упомянутый выше гуманитарный факультет (ГФ) сыграл решающую роль в формировании студенческого движения. Как сформулировал один из педагогов и создателей этого факультета Л. Ф. Лисс, «ГФ, выражаясь молодежным сленгом, буквально „нарывался“ на то, чтобы быть изъятым из НГУ как политически неблагонадежный. Более того — как оказывающий негативное идеологическое воздействие на студентов других факультетов». Для такого суждения было достаточно оснований. Несколько студентов ГФ сформировали идеологический центр будущего студенческого движения.

5. В первое десятилетие городка роль партии, КГБ и других органов, призванных осуществлять идеологическое воспитание и контролировать поведение ученых и студентов, была минимальной. Так, например, в Институте ядерной физики, где, между прочим, было самое большое число гражданских активистов, меньше 5% научных работников состояло в КПСС, и даже директор был беспартийным.

В университете была почти та же самая ситуация. Кроме того, КГБ не успел еще выстроить в полной мере систему рекрутирования «добровольных» помощников среди студентов, аспирантов и преподавателей. В партийные органы университета и факультетов входили люди, которые фактически поддерживали движение и даже лично участвовали в студенческих политических и образовательных акциях: диспутах, собраниях, неформальных семинарах, суде над антисемитами и так далее.

До определенного момента в университете отсутствовала цензура стенной печати, клубных диспутов и вечеров. Фактически действовал уведомительный, а не разрешительный принцип в отношении общественной жизни.

6. Студенты жили не на острове, они были погружены в атмосферу «взрослого» городка, в его особую систему профессиональных, культурных и политических ценностей. В Академгородке возник особого рода научный этос, детально описанный в работе Е. Г. Водичева и Н. А. Куперштох «Формирование этоса научного сообщества в новосибирском Академгородке, 1960-е годы». Студенты делили со взрослым населением не только его отношение к науке, но и его культурную среду: выставки, киноклуб, концерты, лекции, уличные развлечения и праздники. Многие из политических тем, дебатируемых в институтах, открыто обсуждались и в университете. К студентам попадали от взрослых товарищей запрещенная литература (самиздат), зарубежная музыка, периодика и кино.

7. Еще одним фактором эксперимента является необычно высокая концентрация в одном месте талантливых, неортодоксально и независимо мыслящих людей среди преподавателей, аспирантов и студентов. Не забудем, что одаренных детей для университета искали по всей Сибири, а кроме того, туда добровольно приехало много амбициозных студентов, аспирантов и ученых из двух столиц и европейской части России.

8. Последний и, возможно, самый главный фактор данного натурального эксперимента — новая социальная коньюктура в стране. После ХХ съезда, на котором, пусть и в обстановке секретности, был прочитан доклад о преодолении культа личности и ГУЛАГе, в партийных и карательных органах царила временная растерянность относительно критериев опознования и методов преследования инакомыслия. Они находились в процессе пересматривания своей «классификации» протестного поведения.

После XX съезда КГБ испытывал определенную растерянность перед нахлынувшим потоком студенческого брожения. Старый репрессивный аппарат, заклейменный Н. С. Хрущевым на ХХ съезде, был неприемлем, необходимо было сформировать новый. Выработка курса ускорилась событиями в Венгрии и Польше, результатом явилось закрытое письмо ЦК КПСС от 19 декабря 1956 года «Об усилении политической работы парторганизаций в массах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов», разосланное в партийные организации на местах. Фальсификация поводов для политических преследований ушла в прошлое, объектом таких преследований стали те или иные реальные действия. При этом перед разработчиками новой внутренней политики стал ряд вопросов: какие именно действия и высказывания следовало считать поводом для репрессивных мер, их внутренняя классификация («враждебные вылазки», «вредные проявления», «антисоветская агитация и пропаганда»). Вот почему не только в НГУ, но и в других университетах в эти годы за отклонение от официальной линии партии не сажали, а только предупреждали и ставили черные метки в личных делах. Как высшая мера для наиболее «непослушных» студентов практиковалось исключение из университета с возможным последующим восстановлением.

Подведем итог сказанному и перечислим описанные выше начальные условия незапланированного эксперимента, приведшие к развитию активной гражданской позиции у студентов университета: установка на развитие свободного исследовательского мышления, самостоятельность и индивидуальное развитие; компактность проживания и высокий интеллектуальный уровень студентов; университет нового типа и его автономный статус; корпоративный дух студенчества и его солидарность с преподавателями в поддержании автономии университета; влияние активной гражданской жизни в городке; новая социальная коньюнктура в стране, включая временное ослабление и дезориентацию идеологического контроля после ХХ съезда.

Далее исследователь приводит свою беседу с выпускником ГФ НГУ Виктором Дорошенко, бывшим одним из лидеров студенческого движения 60-х. Секретные формы оппозиции показались ему не только опасными, но и бесперспективными, и тогда он создал собственный кружок.

Полная версия текста — на сайте «Гефтер: интернет-журнал об исторической науке и обществе»