Аскат. Потому что так нужно
Алтайская деревня художников Аскат выступила против очередного проекта застройки. Все понимают, что вместо «жилья молодым семьям» появятся турбазы, а заповедный лес вырубят. Сказочное алтайское поселение в очерке Оксаны Мамлиной.
Пора, впереди дорога с рюкзаком за плечами и переезд в ноябрьский Аскат. Друзья-сыровары любезно до въезда в село подкинули, и вот передо мной дорога и никого. Знакомое чувство. И я люблю его. Ты и мир. Разве еще что-то нужно?
Возле ближайшего ко мне дома с красиво развешенными флажками во дворе мужчина заводит автомобиль. Знакомимся, его зовут Андрей. Дом оказывается буддистским центром, и мы проходим внутрь. Пол теплый, солнце по доскам лучами шарит, собака лает. Пастораль.
102599
Второй этаж пуст пока, там коврики и свитки, кои пишутся от руки, мелко и долго. Испытание такое. Тихо, неторопливо готовится обед, картошка под сыром в духовке, блюдо и буддистов, и не буддистов, просто по-человечески вкусно и запах аппетитный. Место для центра было определено самим Оле Нидалом, буддийским ламой, несколько лет назад. Особое место, как, впрочем, и весь Аскат. Здесь каждый сродни ламе. Приехал, увидел, прочувствовал и остался. Не просто так, случайные люди здесь не держатся.
Понял — мое, потому что кроме как здесь, больше нигде себя не видел. Сюда не бегут, как принято думать, от проблем, сюда едут, чтобы, выйдя из зоны привычного, обрести нового себя, удивиться себе, подняться над собой, узнать свое место в картине мира. Здесь тихо падает снег. Нет, он не скрывает под собой проблем, он помогает решать их спокойней, чем в шуме города.
Пока картошка при буддистском центре румянится, иду в клуб. Там утверждают план строительства домов для молодых семей. Первая мысль: почему непременно Аскат? И причем тут молодые семьи? Аскат — он заповедный. Строить здесь уже практически нельзя, да и к тому же деревня такая, специфическая, что тут молодым семьям делать? Во дворе администрации разговоры, шум. Внутри, за оббитой войлоком деревянной дверью, бравый парень, глава Узнезинского сельского поселения Чемальского района с двумя помощницами, отчаянно защищает план застройки. Я бы назвала это планом захвата. Все понимают, что ни одна молодая семья участка в Аскате не увидит, территория будет поделена между базами отдыха, а вырубке подвергнется заповедный алтайский лес.
Во время спора было четкое ощущение, что аскатский народ сейчас пойдет за вилами! А я приехала тишину природы поснимать, гармонию — ведь гармонии хоть отбавляй, видимо, ее тут постоянно отстаивают этими самыми вилами. Глава показывает художникам свой план, а они над его рисованным шедевром смеются и подписывать отказываются.
Жители считают собрание недействительным. Нехудожественно план нарисован, завершенности образа и прозрачности не хватает, говорят они. Чистоты нет. Зато скрытого смысла хоть отбавляй, перебор с ним. Хаотично, в общем. Отбили Аскат в очередной раз, триумфально по домам разошлись, только надолго ли?
«Усадьба семьи Головань»
Напротив буддистов дом с надписью «Усадьба семьи Головань». Пять лет назад в Новосибирском краеведческом музее я снимала выставку Дарьи, младшей из династии знаменитых художников. Тогда же услышала: да она дочь богатого папы, он ей купил усадьбу на Алтае, вот и занимается творчеством там в свое удовольствие, рисует, камушки собирает у берега. А я и подумала: слишком тонко нарисовано для страдающей от безделья богатой наследницы, чтобы так писать, нужно что-то пережить.
Стучусь в калитку. Кот черный мяучит протяжно, трется об изгородь. Красивый ухоженный двор, терраса, кресло с теплой накидкой. Появляется мужчина средних лет, улыбается немного смущенно: «Дарья сейчас занята — экскурсия. А вы посидите здесь, подождите немного. Меня Андрей зовут, я муж Дарьи Головань».
Сижу в том самом кресле с накидкой, рассматриваю сад, Андрей приглашает пройтись. Рассказывает будто про своего ребенка, с охотой и любовью про все камни и коряги, про старый сруб, который когда-то был первым домом семьи, как выяснилось, совсем не богатой, но очень дружной и творческой.
Как глава семейства Василий Головань собирал прибрежные камни и выкладывал забор, как строил все сам, трудился от зари до зари и только в свободное время рисовал. Прикасаюсь к каменной изгороди, хочется представить, как это — создать свой собственный мир с самого начала? Имея двух детей, жену, которых ты привез с Украины на это очень красивое, но совершенно голое место, где стоит лишь старый дом. В саду каждое дерево, каждая коряжка живые, и всему есть место, у всего есть свое назначение.
Из дверей с шумом выходят дети и взрослые, смеются, благодарят. А я вступаю в пространство солнечного света и тепла, льющегося из окон, с картин, из глаз. Дарья немного устало улыбается. Идем по небольшой галерее, где собраны работы ее отца и деда. Теплые. Запредельные какие-то. Дед довольно много писал с картин известных художников, а получалось все равно по-своему. Запах старого холста и дерева в галерее, некоторым работам более ста лет. Их перевез сын Василий, когда, в 1995-м решил переехать из Запорожья на Алтай. Картины хранились как самое драгоценное, когда нечего было есть, не на что было жить.
Аскат выбрали не случайно — Василий был здесь на тренировках у мастера по каратэ и захотел вернуться сюда. Аскат, и правда, какой-то особенный, недаром привлек столько художников и творческого народа.
Семья Головань покупала кур, чтобы выращивать. Однажды по незнанию взяли ворованных, пришлось с милицией возвращать, деньги им не отдали, а в начале жизни были большие трудности. Василий строил дом, вскапывал чужие огороды, помогал соседям по хозяйству. Любой труд не считал зазорным. Зазорно было сидеть, сложа руки, и ждать непонятно чего. Дарья и ее брат получили прекрасное домашнее образование, родители старались дать им лучшее, обучали игре на пианино. Всё успевали: и коров доить, и кроликов разводить, сад возделывать, детей учить и самое главное — рисовать.
Рисовали не только на холсте, в ход шла любая пригодная для этого поверхность: срезы дерева, камни-голыши, на которых Дарья до сих пор пишет. На маленькой гладкой серой поверхности появляются тончайшей работы деревья, неизменно голубая Катунь, ветки рябины, клонящиеся к воде. Изящная кисть-невидимка в прозрачной фарфоровой руке, точные движения.
Дарья угощает медом с собственной пасеки, рассказывает о своей семье, о том, как достраивала папину мечту — усадьбу, как в село приезжали новые люди и как Алтай проверяет людей на прочность. Она действительно дочь богатого отца, богатого внутренним миром, добротой, светом и талантом.
Вечный странник
Спускаюсь, пора в путь дальше, по удивительному миру села Аскат. Дарья провожает.
Шлепаю дальше, а на самом деле все оглядываюсь на усадьбу Головань. К следующему дому меня привело подрастающее поколение котов. Они буквально катились передо мной горохом вдоль ручья, пытаясь одновременно повиснуть на моих ботинках. На чужих ногах проще дойти до места назначения, чем на своих. И веселей.
Улица Сарона, 7. Странная улица, подумалось. Коты со всех ног чесали к свежевыстроенному фанерному домику, молотились в него лапами, но дверь была заперта. Это не мешало им атаковать друг друга с перил и раздать подзатыльников еще трем таким же, пришедшим со стороны какого-то сарая. Иду по огороду. Слева второй домик — постарше, да и выглядит более обжитым. Игрушки, песочница, загадочный дом с надписью «Арт-сарай». Плетень сказочный. Козий череп над окном, свет, теплый, манящий какой-то.
Стучусь, нет, скребусь даже. Я с добрыми мыслями иду, может, и меня не обидят. И опять глаза в дверном проеме. Прозрачные, лучистые. Они, может, чего едят тут особенное, что взгляд не мутит, или дышат, живут как-то по-особому. Представляюсь, можно ли в гости, примете?
Дом открылся. Принял. Ольга Кумани — художник-керамист, в Аскате уже более десяти лет, здесь выросли ее дети, здесь вся ее жизнь. Кофе волшебным запахом наполняет ее чудный дом, капельки бельгийского шоколада тают в глиняной кружке. Окарины на деревянной столешнице пахнут еще кажется печью, в которой обжигались. Даже спрашивать ничего не хочется, хочется пить воздух этого дома, слушать звук окаринный, как игру ветра в скалах. Ольга — венец ее собственного дома, главная точка в картине, которая все завершает, на которой все сходится. Наверное, это идеальный дом.
Ольга рассказывает про соседа — художника Таракая, он же Николай Чепоков. Про него я от сыроваров слышала — заходил, белую деву Алтая нарисовал и ушел по дороге. Куда, никто не знает. Ольга говорит, странник он вечный и неудержимый. В арт-сарае его картины.
Ольга про Чепокова как про своего ребенка рассказывает. А у меня мысль: есть ли художники удивительнее него? И почему он бродит по миру, крутя ногами земной шар? И почему в одной картине я вижу две? У мироздания на многое нет ответа, да и зачем? Просто так нужно. Таракай — потому что так нужно, и Кумани, потому что так нужно, и Головань, потому что так нужно. И Аскат, потому что так нужно.
Шлепай себе вдоль ручья, думай что улица Сарона, потому что так нужно, ищи дом Басаргиных, чьи предки первыми из художников приехали в Аскат. Расспрашивай про Кузьму Басаргина у одной из его дочерей Анастасии. Пей чай травяной, собранный ею же, ешь именинный плов и не задавай вопросов. Улица Кузьмы Басаргина все расскажет сама. И сад времени, посаженный изначально им и бережно хранимый дочерями, все расскажет сам. Не спрашивай, не буди время. Оно не принадлежит здесь тебе. Оно принадлежит им, чьи имена в улицах, в ветре. В заре над Катунью. Потому что так нужно.
Оксана Мамлина
