Невидимые пациенты. Как коронавирусные ограничения повлияли на тех, кто болел не ковидом
Эпидемия коронавируса в России привела к тому, что работа многих медицинских учреждений была перестроена: прекращались плановые приемы нековидных больных, отменялись и переносились операции, больницы закрывались на карантин, возникали трудности со сдачей анализов и получением положенных лекарств.
Межрегиональная команда журналистов (интернет-журнал «7х7», Тайга.инфо, ТВ-2, «Четвертый сектор») собрала случаи в разных регионах, чтобы понять, какими могут быть последствия несвоевременной медпомощи и какие ошибки были допущены во время первой волны коронавируса в России.
В мае этого года пенсионерка из Москвы Наталья похоронила мужа. Он болел коронавирусом. Похоронами пришлось заниматься друзьям. Родственники не смогли: сын находился в реанимации с 75-процентным поражением легких, сама Наталья лежала дома с температурой. Весной вся семья заразилась коронавирусом, потому что, как считает Наталья, пришлось бегать по врачам и аптекам в поисках необходимых ей лекарств.
У Натальи аутоиммунное ревматическое заболевание. Она вынуждена постоянно принимать препараты, подавляющие иммунитет, а значит, находится в группе риска по коронавирусу. Когда в России началась эпидемия, женщина попросила выдать ей лекарства на полгода вперед, но ей отказали. В мае медикаменты закончились. В разгар эпидемии Наталья поехала за ними снова, но в поликлинике их не оказалось. Пришлось покупать самостоятельно. Лекарство недешевое: один укол cтоит от восьмисот рублей до тысячи, колоть нужно раз в неделю. Наталья закупила препарат на два месяца, вышло восемь тысяч рублей: «Пенсия у меня тринадцать тысяч, хватило». Для поиска «Метотрексата» нужной дозировки она объехала три аптеки.
Лекарства для мужа (у него был сахарный диабет) должны были привезти домой по указу мэра Москвы, но этого так и не сделали. В поликлинике не смогли объяснить, почему. По словам фельдшера, развозят не врачи, а соцработники. «Я как соцработница могу сейчас забрать?» — спросила Наталья у врача и получила согласие. Медикаментов супругу должно было хватить до середины августа. Теперь они без надобности.
После поездки по аптекам Наталья жаловалась в Росздравнадзор, просила разъяснить, как вести себя «таким пациентам». Письмо переправили в мэрию Москвы, ответа оттуда женщина не дождалась. Вместо этого в начале июня ей позвонила главврач поликлиники: «Зачем пишите жалобы? Вы этим ничего не добьетесь». Тогда же, в июне, пенсионерке выписали лекарства на три месяца, но на полгода выдать вновь отказались. «Хорошо, хоть продлили инвалидность на полгода, не нужно будет никуда идти, и на том спасибо», — говорит женщина.
Ревматология: «Больные остались бесхозными»
По данным Росстата, ревматическими заболеваниями в России страдают примерно двадцать миллионов человек. Из них около трех миллионов живут с тяжелыми формами заболеваний и вынуждены принимать терапию, которая подавляет иммунитет, рассказали в ревматологической ассоциации «Надежда». С началом эпидемии коронавируса в России такие пациенты столкнулись не только с необходимостью самостоятельно разыскивать жизненно необходимые лекарства — как это было у Натальи.
Также возникли перебои с гидроксихлорохином, который входит в комплексную терапию при ряде ревматических заболеваний. Они начались после того, как в конце марта Минздрав рекомендовал его для профилактики и лечения коронавирусной инфекции.
Были и проблемы с получением плановом медпомощи — по данным ревматологической ассоциации «Надежда», к началу июля они сохранялись в двадцати одном регионе. Особенно это коснулось маленьких городов, где ревматологов мало.
«С началом эпидемии все ревматические больные в городе остались бесхозными», — говорит Ольга Маслова из Тольятти. Диагноз «псориатический артрит» ей поставили полтора года назад. Ольга наблюдалась у платного ревматолога. К бесплатному попасть сложно — в городе их всего два, взрослый и детский. Врач тогда назначил гормональные препараты и «Метотрексат» в таблетках.
В январе он умер, и Ольга обратилась к новому специалисту в поликлинике «АвтоВАЗа», на котором работает. Та не одобрила назначение гормональных и отменила их прием. Снижать дозу необходимо постепенно, под наблюдением врача, при этом каждые десять дней сдавать анализы. Ольга следовала рекомендациям, но ей стало хуже — появилась крапивница, отечность, по телу пошли синяки. Женщина хотела обратиться за консультацией, но не смогла попасть на прием: «В регистратуре говорили, что врач то на больничном из-за ковида, то занимается коронавирусными больными. В последний раз вообще сказали — не ждите ее до конца года». Терапевт при этом только разводила руками — «не моя специализация».
Ольга Маслова, фото Кристины Сырчиковой
Ольга говорит, что пробовала звонить в Минздрав, но там либо было занято, либо никто не брал трубку. В ревматологическое отделение тольяттинской больницы попасть даже не пыталась — во время эпидемии плановую госпитализацию и консультации врачей приостановили из-за пандемии. Можно было попасть на прием к врачу в Самару, но туда из Тольятти — сотня километров. «Когда все суставы болят, это расстояние кажется очень большим. Да и не наездишься, нужно отпрашиваться с работы, а кому мы, больные, нужны на заводе?» — говорит Ольга. В итоге женщина самостоятельно решила вернуться к прежней дозе лекарств: «Теперь ее постоянно пью, хотя эти таблетки не положено принимать так долго. Пробовала опять бросить — снова идут синяки».
На прием к ревматологу Ольга все же записалась — в Самару. Ждать ей этого приема — еще месяц.
Орфанные заболевания: «Им стало не до нас»
62% пациентов с хроническими заболеваниями сталкивались с обострениями заболеваний в период пандемии COVID-19, но не смогли получить консультацию лечащего врача или профильного специалиста. Таковы результаты опроса, проведенного отделением Совета по защите прав пациентов при столичном Росздравнадзоре. Участие в нем приняли 229 человек. Треть участников опроса (34,5%) имеют упомянутые ревматические заболевания, чуть меньше четверти (22,3%) — пациенты с так называемыми орфанными (редкими) заболеваниями. Ни те, ни другие не попали под «защиту» постановления №432. Ограничивая плановые медицинские приемы и операции, документ гарантировал помощь в полном объеме только пациентам с онкологическими заболеваниями, болезнями сердечно-сосудистой и эндокринной системы, и людям с почечной недостаточностью, находящимся на диализе.
Лилии Родяхиной из Казани 33 года. В 14 лет ей диагностировали муковисцидоз. Это орфанное заболевание, характеризуется поражением желез внешней секреции и тяжелыми нарушениями функций органов дыхания. Девятнадцать лет девушка была под наблюдением казанских врачей, время от времени — ездила в Москву для лечения и консультаций. В Казани, говорит, возникали проблемы — и с профильными медиками, и с лекарствами. Так, в 2017 году для того, чтобы получить два препарата, входящих в список жизненно необходимых, девушке пришлось обращаться в суд.
В январе 2019 года Лилия вновь приехала в Москву, теперь уже надолго. Встала на учет в московской больнице и начала ждать очереди на операцию по трансплантации легких — такие операции делают только в столице. Квартиру девушка сняла на средства, выделенные фондом «Кислород», который помогает людям с муковисцидозом. Самой ей аренду жилья в столице было не потянуть — из-за болезни она не может постоянно работать. Порой уровень кислорода в крови Лилии падает до 70%, становится трудно дышать, приходится пользоваться кислородным концентратором или специальным оборудованием (НИВЛ).
В марте 2020 года Лилию внесли в лист ожидания по пересадке легких в НИИ им. Склифосовского. А потом в Россию пришел коронавирус. Операции по пересадке органов делать в НИИ перестали. «Им стало просто не до нас», — говорит Лилия. В июне она обратилась за консультацией в другое учреждение — НМИЦ трансплантологии и искусственных органов им. Шумакова, и ее поставили в очередь на операцию уже здесь.
Лиля Родяхина, фото Владимира Аверина
В ожидании пересадки девушка и сама переболела коронавирусом. Стало трудно дышать, чувствовалась боль в груди. Лилия приняла это за очередное обострение муковисцидоза и пробовала лечиться сама, но становилось хуже. «Я лежала пластом. Не могла даже в туалет дойти самостоятельно, мама помогала», — говорит девушка. Когда при кашле начала отхаркиваться кровь, вызвала врача. В конце апреля ее увезли в ковидное отделение больницы им. Плетнева, где до этого она наблюдалась с муковисцидозом. Тесты на коронавирус были отрицательными, но мазки на антитела показали, что девушка переболела COVID-19. Она удивляется тому, что смогла поправиться — здоровые люди болеют ковидом и умирают, а она, с работающими на 25% легкими — выжила. Говорит: «Мне повезло, что меня увезли туда, где были мои врачи, которые знали о моем диагнозе и не путали ковид с муковисцидозом».
Картина компьютерной томографии легких при муковисцидозе и при ковиде похожая, поэтому их путают, могут ошибочно диагностировать коронавирусную инфекцию и начать от нее лечить. Это смертельно опасно для больных муковисцидозом — их нельзя подключать к аппаратам ИВЛ. Директор фонда «Кислород» Майя Сонина говорит, что пациентов приходилось «буквально вытаскивать» из «красных зон»: «Мы бросали огромные силы на то, чтобы просто вытащить таких пациентов. Просто вытащить. Перевести в „чистый бокс“ или отделение, передать им что-то из жизненно важных препаратов и респираторного оборудования индивидуального пользования — администрации больниц вставали в штыки и не пускали вообще никого. Ни врачей со стороны, ни препараты».
Пульмонолог Ирина Ашерова рассказывает про аналогичную ситуацию в ее родном Ярославле: тяжелую пациентку с обострением муковисцидоза госпитализировали в «ковидное» отделение. Перевести в реанимационное отделение, где не было пациентов с COVID-19, удалось с трудом: «Прошли все круги ада, задействовали массу людей и административных ресурсов».
В больнице, где Лилия Родяхина ждет своей очереди на новые легкие, с июля возобновили проведение операций по пересадке — их не делали с апреля из-за проблем с донорами. Девушка говорит, недавно сделали четвертую за год (до пандемии делали две-три в месяц). Ее предупреждают: в ближайшее время операции не жди. Пока девушка может дышать самостоятельно, специальное оборудование требуется только во время обострений.
У людей с муковисцидозом возникли и другие проблемы. Из-за перебоев с поставкой медикаментов, лекарства приходилось собирать «по крупицам». Из-за карантина и режима принудительной самоизоляции пациенты не могли своевременно получить консультации врачей. Это может быть необходимо, например, для того, чтобы отменить назначенные препараты, если те не подходят. Такая ситуация стала нередкой после того, как из-за ориентира на импортозамещение Минздрав России прекратил закупать ряд лекарств за границей, и на местах пациентам начали выдавать отечественные аналоги. Они подходят не всем, пациенты и их близкие подавали петицию в Министерство с просьбой вернуть антибиотики, которые использовались ранее, но Минздрав пока молчит.
«Сейчас у нас скопилась очередь из подопечных, которым нужна медицинская помощь, лекарства, трансплантация, — говорит Майя Сонина из фонда „Кислород“. — Мы не знаем, как с этим справимся, так как много тяжелых обострений из-за задержки лечения».
Онкология: «Два месяца превратились в четыре»
Даже те больные, которых постановление 432 выделило особо и которым медпомощь должна была сохраняться полностью, столкнулись с трудностями. Проект «Неочевидные жертвы коронавируса» за три месяца мониторинга зафиксировал 29 сигналов о проблемах пациентах с онкозаболеваниями, которые не могли получить лечение — это примерно четверть всех сигналов раздела.
Часть трудностей была связана с закрытыми границами — люди были вынуждены прервать терапию за границей или не могли вылететь на лечение из России. Но были и другие. Так, восьмилетней девочке из томского села пришлось собирать деньги на лечение — терапия ей нужна была срочно из-за агрессивности опухоли, а детские федеральные центры, которые работают в системе ОМС, приостановили прием новых пациентов из-за COVID-19. Пенсионерка из свердловского Карпинска рассказала, что ее госпитализировали в екатеринбургскую ЦРБ, где начали готовить к операции, а через два дня — выписали с формулировкой «в связи с коронавирусом … до снятия карантина».
Онкодиспансеры закрывались на карантин или ограничивали прием пациентов в разных регионах — Саратовской области, Чечне, Приморье, Забайкалье. Кроме того, онкобольным отказывали в плановой госпитализации из-за отсутствия результатов анализа на коронавирус (так произошло, например, в Астрахани и Волгодонске) или переполненного обсерватора (так произошло в Чите). С проблемами столкнулись люди, нуждающиеся в паллиативной помощи. Так, в Екатеринбурге под больных с коронавирусом отдали единственный хоспис, его пациентов отправили домой. Жительница Омска рассказала, что ее мама не могла попасть в паллиативное отделение, так как его перепрофилировали для лечения больных с ковид. Женщину госпитализировали лишь после огласки в соцсетях и местных изданиях, вскоре она умерла.
Онкобольным было непросто получить помощь и до коронавируса, особенно в небольших городах, говорит врач-терапевт, лидер профсоюза «Альянс врачей» в Ленинградской области Наталья Трофимова. По приказу Минздрава, с момента обращения пациента к онкологу до постановки диагноза и начала лечения должно проходить не больше 21 дня. На практике, утверждает Трофимова, все происходит дольше из-за больших очередей, нехватки специалистов, должной лабораторной и инструментальной диагностики — в среднем, два-три месяца. С приходом коронавируса проблемы обострились: «Люди приходят к врачу, а он говорит „Знаете, плановой помощи нет. Что делать — я не знаю. На компьютерную томографию вас не возьмут, потому что там обследуются в первую очередь больные коронавирусом“. И образуются огромные задержки. Если раньше от обращения до начала лечения проходило два месяца, то [во время эпидемии] они превратились в четыре-пять месяцев».
Так произошло с пациенткой Натальи Трофимовой, у которой был рак матки. Диагноз установили в середине января, операцию назначили на конец апреля, а сделали только в конце мая. В онкодиспансере, кроме стандартного набора диагностических исследований, запросили компьютерную томографию легких, мазок на коронавирус и заключение пульмонолога. Пока пациентка сдавала анализы и собирала справки, опухоль значительно увеличилась, и пришлось удалять часть других органов, в которые она проросла.
ВИЧ: «Все лаборатории заняты анализами на COVID-19»
«Как говорят мои коллеги: „Как будто вдруг исчезли все гепатиты и ВИЧи“. Где они?» — говорит терапевт Наталья Трофимова. При этом проблем у ВИЧ-положительных людей из-за ограничительных мер возникло немало.
Евгении из Новосибирска 35 лет, она и ее муж живут с ВИЧ. У девушки трое детей от другого брака. О своем диагнозе она узнала случайно, два года назад, когда сдавала анализы, чтобы сделать аборт. Антиретровирусную терапию начала принимать сразу после аборта. Вскоре пошла учиться на бьюти-мастера и работать няней в детском саду — хотела доказать, что с ВИЧ можно заниматься этими профессиями и не быть опасной для окружающих. До начала пандемии продолжала работать в сфере красоты. Сейчас у нее неопределяемая вирусная нагрузка — то есть снижен риск передачи вируса и прогрессирования ВИЧ.
Незадолго до введения ограничительных мер супруг Евгении улетел в Израиль — подзаработать и повидать бабушку с дедушкой. Как раз в это время закрыли границы, он не смог вернуться домой. За границей мужчина остался без жизненно необходимой терапии — ведь лекарств он с собой взял ровно на время поездки. Принимать медикаменты ему было необходимо: по словам Евгении, он долго боролся с высокой вирусной нагрузкой и добивался повышения показателей так называемого «клеточного иммунитета» (клетки CD4 помогают организму бороться с вирусом). Достать «Ритонавир», который хранится без холодильника и который можно было бы переслать по почте, не вышло. Пришлось включать личные связи равного консультанта — на него Евгения выучилась незадолго до пандемии. За сутки лекарство для мужа нашли в Израиле «методом семи рукопожатий».
Евгения, фото Егора Фёдорова
В аналогичной ситуации оказались многие ВИЧ-положительные, застрявшие в других странах. Организаторы проекта «АРВТ: Не бросим в беде» уже в середине апреля получили более 140 обращений из 32 стран. Часть сообщений пришла от иностранных граждан, которые не могут выехать из России, эти случаи подхватила команда Перебои.ру. Сайт принадлежит организации «Пациентский контроль», он собирает сигналы о сбоях в снабжении лекарственными препаратами и средствами диагностики для лечения инфекционных заболеваний — таких как ВИЧ, гепатит С и туберкулез.
Перебои с препаратами от ВИЧ случаются нередко, это привычная ситуация для пациентов. Однако в период пандемии она усугубилась. Так, в апреле сроки поставок препаратов для ВИЧ-инфицированных по заключенным Минздравом контрактам были перенесены из-за «форс-мажорных обстоятельств, связанных с эпидемией коронавируса» — в Китае и Индии возникли проблемы с производством субстанции для лекарств. Чтобы организовать поставки в те регионы, где медикаментов не хватало, «Пациентский контроль» просил организовать срочное совещание с поставщиками препаратов, но в Минздраве ответили, что это «не представляется возможным» в связи с неблагоприятной эпидемиологической ситуацией.
Возникли и другие сложности — например, со сдачей анализов на вирусную нагрузку и клетки CD4. Их рекомендуется сдавать раз в три месяца, чтобы следить за динамикой своего состояния. Результаты позволяют определяться с тактикой назначения терапии или профилактики вторичных заболеваний, которые развиваются на фоне ВИЧ. Анатолий из Новосибирска сдавал анализ в начале июня. Через месяц пришел за результатом. «Вирусная нагрузка была готова, а клетки нет. Спросил, почему, мне ответили — из-за того, что все лаборатории заняты анализами на COVID-19, — рассказывает мужчина. — Мне сказали, что [вирусная] нагрузка у меня отрицательная, поэтому клетки не должны упасть, но я знаю случаи, когда при отрицательной нагрузке клетки падают».
В первом полугодии 2020 года в России сообщили о 38126 новых случаях ВИЧ-инфекции, и это на 20,5% меньше, чем за аналогичный период 2019 года. По словам врача-инфекциониста Московского областного центра по борьбе со СПИДом Антона Еремина, столь существенное снижение связано не с улучшением эпидситуации, а с сокращением количества обследований — число протестированных граждан сократилось почти на 16%.
Психиатрия: «Затягивание острых состояний — это реальность»
Еще один пласт «невидимых» пациентов — люди с психическими расстройствами. На их состояние окружающая среда влияет напрямую — они острее реагируют на стресс. Регулярное получение терапии — лекарств и встреч со специалистом — помогает купировать нарушения, и люди могут жить полноценной жизнью. Но коронавирусные ограничения становятся для этого препятствием.
У Дениса из Ярославля (имя изменено по просьбе собеседника) — смешанное расстройство личности. Оно проявляется в постоянной апатии и тревожности, из которой вытекает расстройство сна — чтобы чувствовать себя нормально, молодому человеку надо спать как минимум двенадцать часов в сутки.
Первые признаки болезни начали проявляться около пяти лет назад. Долго Денису не могли подобрать лекарства. Сначала его лечили от астено-субдепрессивного синдрома (в Международном классификаторе болезней таких диагнозов нет). Прописанные лекарства не помогали, только делали еще более апатичным. Потом Денису ставили разные диагнозы — депрессия, расстройство депрессивного спектра, расстройство личности. В какой-то момент удалось подобрать эффективные медикаменты — Денис начал учиться заочно, устроился на работу в кафе, но прописанные нейролептики вызвали побочный эффект — так называемый нейролептический синдром, по проявлениям похожий на приступ эпилепсии. Лекарства пришлось отменить, учебу и работу — оставить. Осенью 2019 года молодой человек вновь обратился к психотерапевту, который направил его в психиатрический стационар. Спустя месяц Денис выписался с диагнозом «смешанное расстройство личности». До конца года бесплатно посещал очные консультации и получал лекарства, которые помогали купировать проявления болезни и не вызывали побочных эффектов. Смог найти работу копирайтером. «Я чувствовал себя так, как должен себя чувствовать обычный, нормальный человек. Мог грустить и расстраиваться, но у меня была мотивация, какой-то запал, какая-то цель. Жизнь начала житься», — говорит Денис.
Денис, фото Владимира Аверина
Затем ситуация вновь изменилась. Сначала в больнице перестали выдавать лекарства, объяснив, что их недостаточно. В начале 2020 года в медикаментах отказали повторно — уже из-за проблем с пропиской Дениса. А потом в России началась эпидемия коронавируса, и психиатрический стационар закрыли, как объяснили молодому человеку по телефону — чтобы избежать скопления людей и предотвратить возможность заражения. Рецепты на лекарства у него остались, он мог бы покупать их сам, но из-за ковида на работе стали задерживать зарплату. Прием медикаментов был прерван на три месяца. Депрессивная яма вернулась. «В конце-концов, деньги на лекарства удалось найти, — говорит молодой человек. — Сейчас я пью таблетки, но не понимаю, помогают они мне или нет».
Ограничительные меры, в особенности режим самоизоляции, «крайне негативно» сказались на людях с ментальными расстройствами, говорит психиатр-психотерапевт из Санкт-Петербурга Анастасия Гончарова: «Обострения, затягивание острых состояний, вовремя не полученная помощь, ухудшение последствий заболеваний — это, к сожалению, реальность». «Когда ухудшение только начинается, вовремя проведенная терапия может оборвать это состояние. Но амбулаторно провести ее невозможно, нужна госпитализация», — утверждает медик. Один из ее пациентов из Санкт-Петербурга не был вовремя госпитализирован из-за закрытия психиатрических стационаров, в итоге «обострение развернулось в полном объеме»: человек закрылся дома, не пускал мать, не отвечал на звонки по телефону, не ел. Спустя неделю родственники были вынуждены взломать замок и госпитализировать его принудительно. К тому моменту он не мог даже разговаривать.
«Коронавирус показал слабые места»
За три месяца мониторинга команда проекта «Неочевидные жертвы коронавируса» зафиксировала в регионах России больше сотни сигналов о неоказании своевременной медицинской помощи людям, больным не COVID-19 — от невозможности сдать на исследование клеща или вылечить больной зуб до задержки экстренной операции на позвоночнике и отказа в гемодиализе при почечной недостаточности. Часть проблем не попала в результаты мониторинга — региональные СМИ о них не писали. «Пациенты не очень рвутся давать интервью с указанием имени и лечебной организации, — комментирует Полина Пчельникова из ревматологической ассоциации „Надежда“. — Представьте, что у вас одна единственная больница на весь регион и пять врачей. И вы скажете, что вам конкретный врач отказал в медицинской помощи. При этом сам он в этом не виноват. Такие интервью ставят под угрозу отношения пациента и врача».
Так, в ходе мониторинга не было зафиксировано ни одного сигнала о проблемах пациентов с гепатитом — но они были. В частности, рассказывает председатель правления общественной организации «Вместе против гепатита» Никита Коваленко, в некоторых регионах закрывались Центры гепатита — впрочем, большинство «одумались в течение недели». Основные сложности были связаны с получением лекарств: терапия длится от двух месяцев до нескольких лет, а медикаменты выдаются на срок от недели до месяца. За ними нужно регулярно ездить в больницу, что стало проблемой в период самоизоляции. Из-за этого, утверждает Коваленко, были случаи прекращения терапии. Результаты — «как минимум, невылечившийся пациент, который вынужден все начинать заново, а как максимум — формирование устойчивости к препаратам и необходимость применения более продолжительной или дорогой схемы». «Это наглядный пример панической работы правительства на публику без учета последствий», — считает Коваленко.
Аналогичная проблема — формирование устойчивости к лекарству — возникает и при прерывании лечения туберкулеза. Недорогими препаратами его после этого уже не вылечить, а само лечение может затянуться на несколько лет. Лидер уральского профсоюза «Альянс врачей», врач-фтизиатр Наталья Эйсмонт уверена: после эпидемии число людей с устойчивыми формами туберкулеза возрастет, в бюджетах придется изыскивать дополнительные средства на их лечение. Без него больной становится бактериовыделителем — может заразить окружающих. Кроме того, запущенный туберкулез провоцирует хроническую дыхательную недостаточность, проблемы с работой сердца и внутренних органов.
Непрерывность лекарственной терапии важна и для людей с ВИЧ. Во время перебоев с препаратами они либо получают неполные схемы, либо замену с побочными действиями, из-за которых прекращают пить лекарства вовсе. «Человеку предлагают либо „Калидавир“, от которого все отказываются из-за диареи, либо „Регаст“, от которого у многих галлюцинации. Хорошей замены никто не предлагает никогда», — рассказывает равный консультант Евгения. По ее словам, так называемые «терапевтические каникулы» — перерыв в приеме лекарства — могут привести к резкому взлету вирусной нагрузки, падению иммунного статуса или формированию все той же устойчивости к препаратам.
«Очень чувствительной историей» для ВИЧ-положительных людей стало также перепрофилирование противотуберкулезных стационаров под прием ковид-пациентов, говорит врач-инфекционист Московского областного центра по борьбе со СПИДом Антон Еремин (по данным ВОЗ, туберкулез является основной причиной смертей среди людей с вирусом иммунодефицита). «Чем более уязвимой была определенная социальная группа до пандемии — например, люди с ВИЧ — тем сложнее им пришлось во время нее», — резюмирует Еремин.
Пульмонолог Наталья Ашерова утверждает, что ряд проблем, с которыми столкнулись пациенты ее профиля, можно было решить — например, антибактериальную терапию людям с муковисцидозом проводить на дому: «Нам нужен только приказ, все остальное мы бы организовали сами». Психиатр-психотерапевт Анастасия Гончарова говорит, что раз в неделю она встречалась с клиентами очно, чтобы выдать рецепты тем, кто нуждается — «максимально соблюдая меры предосторожности». По ее мнению, в диспансерах тоже можно было сохранить хотя бы амбулаторный прием. Кроме того, наблюдать за пациентами реально на дому или дистанционно — такие рекомендации во время эпидемии коронавируса давал Исследовательский центр психиатрии и неврологии им. Бехтерева.
«Коронавирус показал все слабые места и проверил на прочность всю систему здравоохранения», — считает инфекционист Антон Еремин. Он надеется, что из ситуации «сделают выводы» — например, будут выписывать антиретровирусную терапию сразу на полгода, перейдут на удаленные консультации онлайн там, где это возможно. «Кое-где эти процессы запущены, и пандемия коронавируса поспособствовала их ускорению. Некоторые учреждения сфокусировались на этом. Но сказать, что ситуация глобально изменилась — нет», — отмечает Еремин.
Отсроченным последствием неоказания своевременной медпомощи может быть и существенный ущерб здоровью, и смерть, говорит Полина Пчельникова из ассоциации «Надежда». Так, при несвоевременном лечении артрита и остеоартроза разрушаются хрящи, кости, связки. Ревматическое поражение сердца приводит к смерти. Фатальной может стать задержка с оказанием помощи и людям с психическими отклонениями и заболеваниями. «Непрерывность лечения, особенно, такого, которое помогает, обязательна, — комментирует психиатр-психотерапевт Анастасия Гончарова. — Прерывание увеличивает вероятность суицида в разы».
По мнению Натальи Трофимовой из питерского «Альянса врачей», отсрочки при оказании медпомощи из-за коронавируса приведут и к всплеску смертности от онкологических заболеваний, вот только виден он будет не сразу, а через год. «Для онкобольных важен каждый день, каждая неделя, потому что процесс может быстро прогрессировать», — говорит Трофимова. Пульмонолога Ирину Ашерову пугает резкое сокращение числа трансплантации легких — из-за этого, считает она, «несомненно, больных будут терять». Майя Сонина, директор фонда «Кислород», который помогает людям с муковисцидозом, также опасается, что их подопечные будут умирать чаще, и совсем не от ковида. «Я пока не знаю ни одного случая, что пациент с муковисцидозом умер от коронавируса. Многие им переболели и выздоровели, — говорит она. — Мы боимся потерять их из-за ограничительных мер».
Подготовили: Александра Яшаркина, Анастасия Сечина, Дарья Руш, Лидия Симакова, Наталья Петрова