«Убежище для лучших умов страны»: история новосибирского Академгородка глазами американцев
От безопасной гавани для ученых до места, где инноваторам грозят аресты — историю новосибирского Академгородка за последние полвека можно проследить в публикациях The New York Times. «Человек-медведь» Лаврентьев, чтение Хэмингуэя и голоса за Зюганова в девяностых. В честь дня российской науки Тайга.инфо пересказывает архивные статьи главной американской газеты.
«Кибернетика мозга»
В начале 1970-х The New York Times опубликовала серию материалов про состояние советской науки, приводя в пример Академгородок, его институты и сообщество ученых.
«Со времен большевистской революции Советский Союз — теперь сверхдержава с крупными предприятиями и относительно высоким уровнем жизни — сосредоточился на науке и технике как основных рычагах развития коммунистического общества», — сообщало издание в декабре 1973 года.
«Хотя зарплаты инженеров низкие по американским меркам — от 200 до 300 рублей (от 280 до 420 долларов) в месяц, активный академик, который преподает, пишет и выступает в качестве консультанта, зарабатывает до 2 тыс. рублей (2,8 тыс. долларов) в месяц, — отмечали журналисты. — При этом средняя месячная зарплата промышленного рабочего составляет около 135 рублей (190 долларов)».
Газета также констатировала большие инвестиции в советские исследования и разработки: «В 1971 году расходы на науку составили 13 млрд рублей (18,2 млрд долларов), а в 1972 году — 14,4 млрд рублей (20,1 млрд долларов). В 1971 году около трех миллионов человек, включая инженеров, техников и вспомогательный персонал, были заняты в научной сфере». По словам журналистов The New York Times, в Академгородке, «главном центре Сибирской академии наук», годовой бюджет в 100 млн рублей (140 млн долларов) дополняется внебюджетными доходами в размере 20 млн рублей (28 млн долларов).
Судя по публикациями полувековой давности, сибирские ученые тогда любили мегапроекты не меньше, чем сейчас: «Физик Герш Будкер занимается созданием все более крупных ускорителей на встречных пучках для получения невероятных энергий».
При жизни основателя Академгородка Михаила Лаврентьева редкий материал иностранных репортеров обходился без его цитат: «Открытый, суровый, большой человек-медведь. Его цель — создать больше возможностей для молодых ученых, научить их „думать“ и воспитать следующее поколение советских исследователей».
Академик Лаврентьев признавал ценность автоматизации, но говорил журналистам, что есть и более фундаментальные нерешенные проблемы: природа жизни, окружающая среда, «океанические феномены» и более точное предсказание погоды. «Самые большие достижения будут сделаны не кибернетическими машинами, а кибернетикой мозга», — заключал он.
Больше всего корреспондентов The New York Times поражало расположение Академгородка. Автор статьи, вышедшей в апреле 1972 года, писал: «Круглый год местные жители наслаждаются свежим воздухом и прекрасной тайгой, которые сохранились в городе, что делает его очень похожим на кампус американского университета. Даже названия улиц — Морская, Жемчужная, Науки — не похожи на стереотипные бульвары Маркса и проспекты Ленина в большинстве советских городов».
По наблюдениям журналистов, Академгородок был гораздо свободнее других уголков Советского Союза: «Гениев здесь балуют сильнее, чем в большинстве советских учреждений. В прошлом году один из учеников физмат-школы соорудил несколько дымовых шашек, которые случайно взорвались в общежитии во время бурной вечеринки. Большинство советских организаций устроили бы репрессии, но местные власти пошли другим путем. „Он все еще здесь, его не исключили, он прекрасно учится“, сказал заместитель директора школы».
«Увлечены американской жизнью»
Во второй половине 1980-х Академгородок становится одним из флагманов зарождающейся перестройки.
«На обширной сибирской равнине в пригороде Новосибирска возвышаются новые здания Академгородка, исследовательского центра, своего рода советского Массачусетского технологического института, Калифорнийского технологического института и нового города в одном лице, — поэтически описывала Академгородок The New York Times в статье 1986 года. — Дети тех, кто работает в этом центре советской науки, учатся в одной из лучших средних школ СССР. На продвинутых уроках английского они читают Хемингуэя, Фолкнера, Элис Уокер. Когда нет домашки, они ходят на американские фильмы, например, „Крамер против Крамера“. Как и большинство советских подростков, они увлечены американской жизнью. Вскоре десять из них увидят ее воочию в Андовере, штат Массачусетс».
Речь об одной из первых советско-американских программ обмена. Не только старшеклассники, но и американские учителя русского языка поменяются местами с советскими учителям английского на срок до 10 месяцев, сообщало издание. Будут обмены между преподавателями и по другим предметам, а также между медицинскими работниками.
«Некоторые обмены возобновляют программы, которые президент Картер прекратил в 1979 году в знак протеста против советской интервенции в Афганистане, — переходила на казенный язык газета. — То, что восстановление и расширение этих программ происходит, пока советские войска остаются в Афганистане, напоминает, что санкции — сложный инструмент, имеющий не только практическую, но и символическую ценность. В данном случае символический эффект был достигнут давно. Культурный обмен также не должен скрывать отсутствие прогресса в более серьезных вопросах, разделяющих Соединенные Штаты и Советский Союз».
В 1990-е годы Академгородок продолжил появляться на страницах американской газеты, правда уже скорее в контексте ушедшего золотого века, чем грядущего светлого будущего.
«Рабочие на колбасном заводе зарабатывают больше»
«Этот город рядом с Новосибирском, столицей Сибири, воплощает одну из величайших мечт советской науки: парк-убежище для лучших умов страны, которые должны были иметь свободное время и ресурсы, чтобы использовать науку для покорения богатств сибирской глуши, — писала The New York Times в ноябре 1993 года. — По иронии судьбы, сегодня эта мечта деградирует. Как и многие культовые некогда объекты советской гордости, Академгородок с трудом борется за ресурсы и таланты. Лучшие умы покидают науку, чтобы зарабатывать на жизнь бизнесом; те, кто остается, учатся продавать себя или производить товары для рынка, который они не понимают».
Анатолий Манохин, представитель президента Ельцина в Новосибирске, и сам был математиком из Академгородка. «Это ужасный кризис, — рассказывал он изданию. — Бюджет сильно урезан. Один из парадоксов — научная интеллигенция, главный инициатор реформ, теперь страдает от перемен». Манохин описал руководителя лаборатории, который в 1986 году получал три с половиной средних зарплат в стране, а сейчас зарабатывает меньше 67 долларов в месяц: «Это как в послевоенной Европе — рабочие на колбасном заводе зарабатывают больше ученых, плюс еще и колбасу получают».
К 1996 году Академгородок вместе со всей Новосибирской области оказался частью «красного пояса», стабильно голосующего за коммунистов — или, точнее, против власти. Летом 1996 года The New York Times описывала Академгородок накануне первого тура президентских выборов: «Почти половина ученых уехали за последние пять лет, многие продали свои квартиры единственным людям, которые могут их себе позволить — бизнесменам в автомобилях с затемненными окнами. Сотрудники целых институтов решились на эмиграцию. Лишь 5 процентов оставшихся ученых моложе 30 лет».
В таких условиях многие жители Академгородка собрались голосовать за коммуниста Геннадия Зюганова. Руководство сибирской науки даже подключило административный ресурс: «Когда на этой неделе лидер коммунистов сделал здесь агитационную остановку и выступил перед толпой местных жителей, глава Сибирского отделения Российской академии наук Валентин Коптюг позаботился о том, чтобы на деревьях вдоль главной улицы висели громкоговорители».
Впрочем, журналисты The New York Time нашли как минимум одного ученого, готового проголосовать за действующего президента.
«Я собираюсь поддержать Бориса Ельцина, — сказал Валерий Бухтияров, ученый секретарь Института катализа. — Я его не люблю и даже не уважаю. Когда в прошлом месяце он издал указ о выделении дополнительных денег на научные исследования, все здесь смеялись днями напролет. Он потратил в Чечне больше, чем мы могли даже надеяться увидеть. Но с ним хотя бы есть немного надежды. Без него вообще никакой надежды не останется». Через двадцать лет, в 2016 году, Валерий Бухтияров стал академиком. Сегодня он руководит Институтом катализа и входит в президиум СО РАН.
Одно из последних упоминаний Академгородка в The New York Times появилось в 2017 году, когда газета выпустила статью с заголовком «Россия хочет инноваций, но арестовывает своих инноваторов».
Илья Кабанов, научный обозреватель Тайги.инфо (@metkere)