«Они не хотят жить в стране-изгое»: эксперты о ценностях и будущем российских миллениалов
Эксперты изучили поколение 30-40-летних россиян, которое должно заменить собой старую элиту. Основные присущие им качества — готовность бороться за справедливость, решать локальные проблемы и идти на выборы, «врожденное» волонтерство, поиск «альтернативных» скреп. Но вытеснить нынешнюю геронтократию им удастся, вероятно, только к своей пенсии, предполагают эксперты.
Тайга.инфо публикует интервью «Новой газеты» «Событие, которое объединит миллениалов, еще впереди» с разрешения редакции.
Авторы проекта «Клуб миллениалов», экономист Евгений Гонтмахер и социолог Александр Согомонов в рамках экспертной группы «Европейский диалог» представили коллективный портрет мировоззрения поколения людей, родившихся с 1981 по 1996 год. Этот портрет во многом противоречит расхожему представлению о них как о циниках и радикальных индивидуалистах, заботящихся лишь о личном благополучии.
— Как родилась идея доклада? Почему вы оба, люди занятые, известные эксперты, целый год вели этот проект?
Александр Согомонов: Всякое поколение, которое мы придумываем как социологи, — это некоторая условность. В XX веке утвердилось представление о том, что поколение — это некая общность людей, объединенная единством событийной истории. Поколение войны, поколение «оттепели». Сразу все понятно. Мы с вами — поколение перестройки. Мы действуем в рамках интерсубъективных смыслов, их не надо проговаривать, они очевидны. Мне не нужно вам объяснять, что демократия — это хорошо. А сейчас это иногда надо доказывать, людям более старшим или более младшим. И так во всем. Прикоснулся к плечу — это прилично или нет? Для людей нашего поколения прикоснуться к плечу или дружески обнять — ничего особенного. Но сегодня формируется общность, для которой это неоднозначно.
Мы задумались о том, что растет молодая поросль, у которой нет никакой событийной общности, монолитного бэкграунда. Они социализировались при Путине, только при нем и живут.
Дети, которые родились вокруг 1990-х, не пережили перестройки и развала СССР, а дальше не было события, которое могло бы их объединить. И возник вопрос: это поколение, или некая условная когорта от такого-то до такого-то возраста, как в стандартной анкете? Вот это была исходная точка, которая нас интересовала.
— Как отбирали собеседников? Сколько их всего было, откуда? Как строился разговор?
Согомонов: «Стариков», то есть нас, было всего двое, наши собеседники были только активные молодые люди 25–35 лет из многих городов России, раз в месяц или иногда чаще собирались онлайн, «закидывали» им самые разные темы для обсуждения, приглашали высказаться о них гостя-эксперта, известного в той или иной сфере человека. После его выступления обсуждали саму проблему, и каждый участник разговора потом писал свое рефлексивное сочинение.
— О чем говорили?
Согомонов: Школа и социализация, работа и доход, пенсия и старость… Оказалось, из-за того что у миллениалов уже есть свои дети, они думают об образовании для них не будучи уверены, что у самих взрослых оно адекватное. При этом убеждены, что советское образование было лучшее в мире!
Такая неистребимая идеологема, от нее никуда не денешься… Идею базового дохода воспринимают очень хорошо, и не потому что ленивы и не хотят ничего делать, а потому что для них принцип реализации себя как личности важнее возможности просто зарабатывать. Они не стремятся к деньгам как к самоцели. И так, кусочек за кусочком начала формироваться картинка, достаточно импрессионистическая. Потом отправили результаты каждому из участников, спросили, согласны они с нашими выводами или нет. И в целом они это приняли. То есть на самом деле это их автопортрет. Это ребята, которые мыслят уже по-другому, переживают жизнь по-другому. Задумываются о самых значимых для человека темах немножечко не так, как это делают «бумеры», «поколение Х».
— Что больше всего удивило?
Евгений Гонтмахер: Если мы посмотрим на последние 30 лет, то увидим катастрофическую картину с точки зрения перспективы движения к будущему. Все, кого выносило к власти, начиная с Бориса Ельцина, а затем раннего Владимира Путина, пытались выстроить долговременную траекторию этого движения. И каждый раз получалась катастрофа. События уводили в сторону от реальной стратегии, все переходило к каким-то сиюминутным вещам. Мы не представляем, что будет со страной через 5–10 лет. Мы не знаем, как будут устроены экономика, социальная жизнь, политика, управление. У меня ощущение, что те, кто сегодня у власти, даже об этом не задумываются. Но ведь миллениалов рано или поздно вытолкнет на верхушку власти.
Меня интересовало в наших обсуждениях, есть ли у них какие-то зачатки видения будущего. Ведь кто-то из них станет президентом, депутатом, мэром. Что они делать будут? Им достается страна с колоссальным количеством проблем. Больная страна, в общем-то. Так вот, наши собеседники открыто признались, что официальная политика, федеральная политика им не интересна. Они нацелены на локальные вещи. Готовы преобразовывать место, в котором живут, район, город. О чем это говорит? О том, что общество, которое они будут формировать, будет абсолютно локализовано. Все эти «вертикали» уйдут в прошлое. Они и сейчас не эффективны. Они попытаются сделать из России страну местных сообществ.
Это первое наблюдение.
Второе, принципиальной важности. Для них справедливость — не громкая фраза, они ее понимают буквально. Это конкретные вещи, равенство всех перед законом, равенство возможностей. Базовый доход для них — это равенство стартовых возможностей. Нулевая толерантность к коррупции. Когда говоришь о правах человека, они не очень понимают, о чем идет речь, потому что словесные конструкции, которые вошли в обиход после Второй мировой войны, для них по сути не работают. Когда они придут в политику, то, скорее всего, будут пытаться построить ее на обновленных этических принципах. Я не уверен, что это у них получится. Они настроены на то, что их действия будут сверяться с этическими ценностями, которые, кстати, у них вполне совместимы с традиционным представлением о правах человека. Слова немного другие. Но суть та же. Миллениалы — гуманистическое поколение.
Согомонов: Это строго по Марксу. В рукописях 1844 года он говорит, что коммунизм — это не конец истории, а переходная фаза. История движется к гуманистической эпохе. Но к ней очень сложно и долго идти.
— Они готовы идти к справедливости, сражаться за нее?
Согомонов: Они готовы и на известную виктимность. Готовы идти на муниципальные выборы. Я бы потерял всякое желание жить общественной жизнью после того, как пережил бы, что происходит с независимыми кандидатами на выборах. Но они готовы идти дальше. Они, кстати, ищут альтернативные «скрепы». Один наш собеседник придумал собственный проект, ездит по стране и ищет «тему номер два». Ковид сегодня — тема номер один. А номер два? Они ищут темы, на которых будет опираться страна в будущем. При этом они в некотором смысле державники. У них есть чувство страны, они ей сопереживают. Когда говорят, что мы стали страной-изгоем, они это примеряют на себя. Не хотят быть изгоями. При этом они глобалисты, видят куда меняется мир.
— Получается, они видят перспективу в традиционной российской практике «малых дел»? Собственного совершенствования?
Согомонов: Мы считаем, что они более моральны [чем другие поколения], даже гипертрофированно моралистичны. Может быть, я в реальной ситуации поступлю честнее, чем они, но с точки зрения мировоззрения для них моральная и этическая составляющие на первом месте. С другой стороны, там, где в политике много морали, есть большой риск что-то упустить, утратить прагматизм и эффективность.
Гонтмахер: Это первое поколение эмпатов. Наше поколение уже в серьезном возрасте начало приобретать эти качества. Для миллениалов нет разницы — бомж, инвалид, старик или сверстник, они всем готовы помогать. Волонтерство для них — естественное состояние.
— Моральные принципы противоречат участию в сегодняшней «большой политике»?
Согомонов: Они существуют в разных мирах. Олигополия и они. Люди, которые сегодня определяют политику, им не интересны. Они понимают, что их никогда туда не допустят, нужны либо очень большие деньги, либо «сословное» происхождение. Для них это аморально. Наши миллениалы сами себя делают. Они живут в глобальном мире, путешествие для них не экзотика, а обыденность, они говорят на разных языках, их волнует то же, что и сверстников в других странах. «Зеленая» повестка для них крайне важна.
Гонтмахер: Думаю, событие, которое объединит их как поколение, у них еще впереди. Не работают социальные лифты, но их вынесет наверх, как в нашей истории бывало. Когда уйдет предшествующая когорта, для них откроется что-то совсем новое, хорошо описываемое понятием «вызов». И тут их какая-то инстинктивная боязнь задумываться о фундаментальных вещах может обернуться для них тяжелым испытанием. Для них будет проблема выбора, очень тяжелого. Целостность страны или развал? Как соединить локальный и общероссийский патриотизм? И, наконец, как соединить этический глобализм и национальные интересы?
Когда они входили в подростковую жизнь в начале 2000-х, все было хорошо. Был молодой активный президент, попытки реформ. Очень высокий экономический рост, доходы людей значимо повышались, вообще люди стали жить лучше, открылись новые перспективы. Они росли как будто в теплой ванне, не было проблемы репрессий, куска хлеба. Все говорили про демократию как о желаемом состоянии общества и так далее. Только в последние годы произошел некий перелом, стало ясно, что все это ушло.
А вот те, кому сегодня 20 — у них теплой ванны не было. Они сразу увидели застой.
— Многие миллениалы были ключевыми в деятельности оппозиции по всей стране.
Согомонов: Да. В основном миллениалы. И они быстро поняли, что положить жизнь, а то и расстаться с жизнью, сидеть в тюрьме — это не совсем их цель. Это страшный экзистенциальный выбор. И у нас ощущение, что выбор в пользу активной политики сделает более молодое поколение. Те, которые уже познали мир, и он для них отвратителен, но они еще не успели обзавестись семьями и детьми, отвечают только за себя. Так что наши миллениалы остаются как бы в промежутке между геронтократами и радикальными молодыми, и часто становятся более критичными уже под влиянием молодых, их вопросов.
— Станут ли миллениалы новыми «русскими европейцами»?
Гонтмахер: Мы выражаем некий скепсис, смогут ли они выполнить эту историческую миссию, как сказали бы раньше.
Были у нас «русские европейцы», в конце XIX — начале XX века. Где и как они «утратили» страну, известно. На этом пути легко поскользнуться, шаг не туда — и начинается сползание к диктаторским режимам…
Согомонов: Мой скепсис, скорее, связан с другим. Миллениалы прекрасно осознают экзистенциальный выбор, который им предстоит сделать. Они компромиссны. Они по жизни поддержат «двухэтажную» систему власти, где верхний и нижний этажи живут отдельно друг от друга, может быть, сделают ее трехэтажной. Но предпочтут заполнить собой лишь нижний этаж. Но самое страшное в другом. Те, кто сегодня реально удерживает власть, это крепкое поколение. И учитывая большой медицинский и технологический прогресс, править они могут еще ой как долго.
Поколение миллениалов, вполне возможно, реально вступит в свои законные права уже в предпенсионном, а то и в пенсионном возрасте.
Гонтмахер: Уже сейчас на позиции федеральных замминистров, вице-губернаторов, а то и губернаторов начинают приходить сорокалетние. Это кадровая политика администрации президента и конкретно Сергея Кириенко. Это люди сейчас подчеркнуто лояльны. Но о чем они в действительности думают, как они станут действовать, когда их выбросит на самый верх? Мы помним, как в СССР были сталинисты, которые потом сами же и разоблачали культ личности. А Михаил Горбачев, который выдвинулся из партноменклатуры?
Однако есть еще и внешние обстоятельства. Это вызовы, перед которыми стоит страна, которые сегодняшние геронтократы решить не в состоянии, как и при Брежневе. Например, «зеленый переход», определяющий скорые радикальные изменения мировой экономики, которые подорвут сегодняшнюю нашу архаичную экономику. Перемены могут случиться внезапно, в России всякое бывает. А сорокалетние из третьего эшелона власти уже знают языки и активно пользуются интернетом. Еще один поток миллениалов, который может быстро включиться, — социально и граждански активные люди. Для них карьера и деньги вообще не главное. Социологи говорят, что им нужны перемены. Так что траектория этого поколения может быть самой неожиданной.