Коллективизация: Островки коммунизма в крестьянской стране
Ровно 90 лет назад было принято постановление советских ЦИК и Совнаркома, вошедшее историю как «указ семь-восемь» или «закон о трёх колосках», и ставшее символом жестокости и цинизма власти. К юбилею символического перелома в истории государственного террора Тайга.инфо решила вспомнить историю того, как разнообразное и сложное российское общество превратили в монолит абстрактных классов, вся жизнь которых зависела от государства.
Важнейший этап этой трансформации — это уничтожение крестьянства в процессе так называемой «коллективизации». Это первая часть цикла, в которой мы поговорим об истории крестьянства вплоть до 1921 года — то есть того момента, когда как будто бы осуществилась вековечная мужицкая мечта.
Ровно 90 лет назад, 7 августа 1932 года, было принято Постановление ЦИК СССР и Совнаркома СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Оно вошло в историю как «указ семь-восемь» или «закон о трех колосках» и стало символом жестокости и крайнего цинизма репрессий. Репрессий, направленных на уничтожение любых интересов человека, если они не вписываются в шаблоны государственной машины. Ключевым же и базовым, с точки зрения самой экономической ткани общества, звеном этого тотального отчуждения человека от его жизни, от других людей, от своих интересов стала коллективизация.
До коллективизации большая часть населения крестьянской страны все-таки жила параллельно государству и опиралась в повседневном выборе на собственные интересы. После коллективизации уже всё население превратилось в государственных рабов, задача которых лежала целиком в русле интересов тоталитарной и агрессивной советской империи.
***
Голод и страх постоянно подстегивают и кормят друг друга. И основы этого были по-настоящему заложены для подавляющего большинства населения как раз 90 лет назад — в те времена, когда и был принят «закон о трёх колосках». Он не стал причиной этих изменений, но был и в чем-то остается ярчайшим символом. Но перед тем как всерьез разбирать историю коллективизации, как главного перелома и главного преступления в истории нашей страны, давайте вспомним чем же было крестьянство накануне «великого перелома», включая последние десятилетия поздней империи, и как оно трансформировалось со временем.
Закрепощение и освобождение сословий
Российское государство, начиная со времен Ивана Грозного, но на самом деле раньше — с полузабытой феодальной войны второй четверти XV века — уверенно шло по пути закрепощения всех сословий. Вотчинное землевладение было преимущественно заменено помещичьим, а для крестьян был существенно усложнен переход от одного хозяина к другому еще в XVI веке. Смутное время, масштабность катастрофы которого до сих пор недооценивают, и Тридцатилетняя война превратили Русское царство фактически в упрощенную и вертикально-интегрированную государственно-мобилизационную структуру.
К моменту Соборного уложения 1649 года все дворянство служило пожизненно и пользовалось землей только потому, что служило государю. С середины XVII века и добрая половина крестьян оказалась помещичьими крепостными, единственной задачей которых было обеспечить своего господина ресурсами, чтобы он по призыву государства, мог явиться «конно, людно и оружно» на войну. Остальные крестьяне были закреплены за государством.
Города и их посадское самоуправление тоже было заточено под выполнение государственных повинностей и сбор податей, а выборные целовальники выполняли функции государственных чиновников. Конечно, принадлежность к податному населению нельзя считать крепостным правом. Более того, принадлежность к чёрным слободам — государственной части городского торгово-ремесленного посада давало и гражданские права. Но в целом именно в XVII веке российский город окончательно вписался в «вертикаль власти».
Не смотря на некоторое закрепление прав городов, сделанное в петровское время, этот процесс был доведен до абсолюта именно при первом императоре. И Российская империя первых двух третей XVIII века представляла собой эталонную модель державы, в которой свободных людей не было вовсе. Любой человек в стране имел средства к существованию, только если прямо или косвенно служил государству. В этом плане российский абсолютизм был заметно более «восточный» и существенно более централизованный и этатистский чем в Западной Европе.
Но при Петре III и Екатерине II дворяне и города были освобождены от своего аналога крепостного права. Именно «Манифест о вольности дворянства» 1762 года, Жалованная грамота дворянству и Жалованная грамота городам 1785 года стали базой для появления в стране первых людей, которые были условно независимы от государства и относительно свободны в своих мыслях и действиях.
Но крестьяне оставались в рабстве. Возможно, именно в эти сто лет — с 1762 по 1861 год — из-за этой несправедливости и возник тот комплекс непримиримых противоречий между сословиями, когда свободу получили не все, а лишь высшая, но небольшая часть населения. При этом переоценивать свободу государственных или дворцовых крестьян в сравнении с помещичьими или заводскими явно не стоит. Однако на рубеже 30−40-х годов XIX века в темные николаевские времена происходит реформа государственных крестьян под руководством Павла Дмитриевича Киселева. Возникает и кодифицируется крестьянское самоуправление, но при этом государственные крестьяне еще более четко вписывались в налоговую и полицейскую систему империи, а коллективная ответственность и круговая порука не только не исчезала, но и в чем-то законодательно укреплялась.
После отмены крепостного права в 1861 году из всего сельского населения формируется огромное — подавляющее по численности — сословие «сельских обывателей», часть которого еще и оставалось во «временнообязанном состоянии» перед помещиком до момента выкупа земли. А вообще выкупные платежи продолжались несколько поколений и были отменены только в результате революции 1905 года.
Важным событием для развития и самосознания обществом самого себя стало местное самоуправление — земство, введенное в ходе реформ Александра II. Именно земству принадлежит заслуга возникновения сельских школ, лазаретов, взаимного страхования, почти и другой инфраструктуры, воспринимаемой как необходимые минимальные признаки цивилизации. Но именно крестьянство было вовлечено в земские процессы в наименьшей степени.
Крестьянство в поздней империи
Отмена крепостного права с точки зрения аграрной экономики, привела, по крайней мере, к двум последствиям. Во-первых, крестьяне получили больше возможности уезжать в город на заработки. По факту эти временные отхожие промыслы стали к середине XIX века стандартной урбанизацией, когда сохранившие свою сословную принадлежность крестьяне постоянно жили в городах, работали в промышленности и сфере услуг и составляли большую часть городского населения.
Во-вторых, не смотря на рост численности населения и обезземеливание крестьян, с каждым годом все меньшая часть непосредственно занятых в сельском хозяйстве людей занимались натуральным, а всё больше — товарным хозяйством. Тем более в 60−90-е годы XIX века и железные дороги подоспели. Развитие товарных рынков и логистики не только увеличивали благосостояние крестьян, но и провоцировали еще больший рост населения и по факту разрушали крестьянскую общину, при том, что она была частью государственного управления.
При этом вред общины был не только в том, что она консервировала архаичные модели взаимоотношений, начиная от круговой поруки и заканчивая телесными наказаниями, но и в том, что она сохраняла экономико-поземельные стандарты, при которых любой прогресс в сельском хозяйстве был в некоторых случаях полностью исключен. Так, например, знаменитая чересполосица базировалась на представлении сельского мира о справедливости, когда каждый год каждый член общины получал по кусочку хорошей пахотной земли, кусочку плохой, кусочку сенокоса
При этом бурная урбанизация, характерная для последних десятилетий существования Российской империи, не справлялась с аграрным перенаселением. А сохранение помещичьего землевладения вызывало ненависть, желание «черного передела» (то есть самовольного раздела помещичьих земель между крестьянами) и создавало иллюзию того, что если поделить земли помещиков, то земли на всех хватит и не надо будет ни менять экстенсивное хозяйство на интенсивное, ни переселяться в город.
Эти настроения не какие-то оторванные от жизни иллюзии, а реальность настроений в экономической и политической жизни страны рубежа веков. На самом деле невозможность выйти из подобного замкнутого круга ярче всего проявилась во время мрачного голода 1891−1892 годов.
Крупнейший дореволюционный голод
Голод начался зимой 1891−1892 года и охватил большую часть центрально-черноземной полосы, Поволжья и Предуралья — то есть основные на тот момент хлебные районы. Но для многих земств стало очевидно, что наступает катастрофа еще в конце весны 1891 года, когда из-за засухи и сочетания некоторых иных климатических факторов (малоснежная зима, оттепели весной
При этом все 1880-е годы экспортные цены на пшеницу были высоки, а Министерство финансов Российской империи во главе сначала с Николаем Христиановичем Бунге, а потом Иваном Алексеевичем Вышнеградским занималось накоплением золотовалютных резервов для подготовки перехода российского рубля на золотой стандарт. А значит, всеми силами поддерживало экспорт зерна, который был ключевым для этой задачи фактором. При этом хорошие урожаи несколько лет подряд и высокие цены на зерно привели к тому, что и так недостаточный запас зерна в специальных земских магазинах (складах), которые как раз и должны были хранить резерв на случай голода, стал еще меньше — продать было выгоднее. А купить на рынке в случае необходимости тоже вроде как перестало быть проблемой.
Для имперского руководства кризис с продовольствием стал очевиден только поздней осенью 1891 года, потому что в некоторых случаях бардак на местах скрывался. А в большинстве ситуаций имперское правительство не верило в возможность голода, не верило паническим сообщеним с мест или не хотело отвлекаться на лишние сложности. При этом зерна в стране было более чем достаточно, даже с учетом объемов текущего экспорта, но его распределение по территории совершенно не соответствовало географии наступающего голода.
Особенностью развития российского крестьянства также было то, что именно доходы крестьян из хлебных районов были наименее дифференцированы, а их экономическое поведение наиболее дремучим. Если крестьяне нечерноземных губерний уже давно по большей части занимались отхожими промыслами и имели много легко сменяемых профессий, да и вообще были зажиточными, то черноземные губернии жили по принципу монокультуры и не особенно задумывались над планированием собственной жизни.
Поэтому первыми по настоящему спохватились не крестьяне, а частные лица и либеральная общественность крупных городов, и впервые в истории страны возникло волонтерское движение по помощи голодающим. Некоторые исследователи даже считают это тем моментом, когда и возникло в Российской империи гражданское общество. Но одновременно возникло и противодействие волонтерству со стороны власти, которая опасалась революции и обретения обществом излишнего влияния и в этом.
Когда же признало грядущие проблемы само правительство, то оказалось, что ни у кого нет достаточного опыта для организации логистики и распределения зерна в пострадавшие районы, опыта организации общественных работ, не работает не только система оповещения населения о принимаемых мерах, но и сломана обратная связь об эффективности уже предпринятых действий. Так же масштабная коррупция и неумелые действия имперского правительства по ограничению экспорта и неготовность к наплыву голодающих крестьян в города, где они искали работу, привели к повышению цен на пшеницу и рожь и увеличению расходов бюджета на борьбу с голодом.
Другим результатом экономической политики правительства стала экономическая рецессия и необоснованное иными процессами уменьшение количества рабочих мест в городах, что усложнило положение и крестьян-отходников. Причем многие из них, вместо того, чтобы купить зерно, потратили последние деньги на то, чтобы доехать до города, где не было работы. Еще одним примером нерационального поведения крестьян была попытка сохранить скот до последнего. В итоге те семьи, которые зарезали скот сразу осенью прошли голод легко. А те, кто поступил исходя из крестьянских шаблонов поведения, не только в итоге всё равно лишился скота, который пал от бескормицы, но и скормил ему перед этим часть запасов продовольствия, которое могло бы помочь выжить людям.
В целом по большей части удалось кое-как обеспечить посевную компанию, и с первого урожая озимых в 1892 году, острая фаза голода закончилась. Но с точки зрения экономики крестьянских хозяйств все наладилось только после хороших урожаев, начиная с 1893 года.
В период голода проблемой были вспышки эпидемии тифа и холеры и практически все умершие во время голода, умерли именно от эпидемий — смертей от истощения практически не было зафиксировано. Но вне всякого сомнения понятно, что и заболеваемость и смертность от тифа и холеры зависит в первую очередь от того, насколько был ослаблен голоданием организм.
Потери населения от этого единственного серьезного дореволюционного голода вплотную приблизились в полумиллиону человек. Один из самых ярких в истории страны министр финансов Вышнеградский поплатился своей должностью. А на его место из топ-менеджмента частных железных дорог пришел Сергей Юльевич Витте, который как раз сумел профессионально организовать логистику хлеба в голодающие районы. В последующие годы государство следило за наполнение магазинов зерном и больше ни одного голода до конца империи не было. Но именно с этого момента начинается серьезное противостояние власти и оппозиционных движений. Именно из групп, образовавшихся во время голода 1891−1892 годов, берет начало большинство будущих политических партий Российской империи. В первую очередь земско-либеральных, но в чем-то и социалистических. Не прошло и 10 лет, как земское либеральное движение превратилось в партию кадетов, а слившееся со старым народническим движением впечатленное голодом поколение — в партию эсеров.
От революции 1905 года до революции 1917 года
Ключевой для понимания политических процессов начала XX века стала проблема крестьянской общины. При этом сельская община была не только хозяйственным органом, занятым поземельным распределением, но и органом местного самоуправления. И сохранение общины в условиях кризиса аграрного перенаселения было фактором, не сдерживания огромного сельского моря, а дестабилизации. Это в полной мере проявилось в революцию 1905 года, когда в некоторых случаях официальное сельское общество и принимало решение о бунте и разделе чужой земли.
Именно разрушение такой общины, заключающееся в упрощении процедуры выхода из общины и отъезда в город, и переселении на новые земли и было целью Столыпинской аграрной реформы, которая начала осуществляться в разгар революции в 1906 году. Именно эта реформа и была главной причиной того невероятного по масштабам террора, который устроила партия эсеров. В идеологии социалистов-революционеров крестьянская община считалась основой будущего социалистического общества, а программа предусматривала фактическую ликвидацию частной собственности на землю и раздачу земель для обработки трудящимися.
При этом надо иметь в виду, что экономический фактор помещичьих земель был очень велик, а урожайность и уровень товарности производства в поместьях Европейской части России был выше чем у крестьян. И помещики не только сопротивлялись любым попыткам поднять вопрос о национализации и разделе, но и лоббировали особые условия для крупнотоварного производства.
Одним из самых тяжелых и неприятных примеров такого лобби был так называемый Челябинский тарифный перелом, с помощью которого помещики годами успешно боролись с конкуренцией сибирских крестьян. Но, даже не смотря на внутренние полуфеодальные препятствия, история развития сибирской аграрной отрасли — как зерновой, так и, в особенности, сибирского маслоделия — просто поражает своими масштабами и успехом.
При этом самым важным политическим вопросом в аграрной сфере между 1905 и 1917 годом как раз и была проблема собственности на землю и степень сохранения помещичьего землевладения. С учетом того, что в начале XX века уже в той или иной степени стало складываться массовое общество, вопрос о разделе помещичьей земли между трудящимися на ней крестьянами стал самым серьезным вопросом публичной политики.
Даже партия кадетов, которая по умолчанию воспринимается как либеральная или «буржуазная» в качестве решения крестьянского вопроса предлагала принудительное отчуждение земель помещиков в пользу крестьян. Компенсация же за отчуждение должна была осуществляться не по рыночной цене земли, а по «справедливой» — то есть конфискационной. При этом рынок сельскохозяйственных земель со вполне развитым ипотечным кредитованием и залоговым правом уже по полной программе в стране функционировал. Ну, и в аграрной программе партии стояли принципы ограничения по площади владения землей, ее рентного использования и тому подобные глупости.
Впрочем, у других партий было еще хуже. Так, партия эсеров весь период своего существования настаивала вообще на запрете частной собственности на землю. При этом, с точки зрения лидера партии Виктора Михайловича Чернова, речь не могла идти и о государственной собственности на землю — земля должна была быть признана «национальным достоянием», которое передается в пользование тем, кто на земле работает.
Подобные левацкие настроения были безусловным трендом поздней имперской политики и лежали в основе манипуляций и иллюзий массового сознания. Так, вне всякого сомнения, аграрное перенаселение низкая товарность производства были очевидными, и переселение крестьян на окраины могло лишь смягчить, но не решить проблему.
Это прекрасно понимали в правительствах времен Петра Аркадьевича Столыпина (1906−1911) и Владимира Николаевича Коковцова (1911−1914). Причем именно на премьерский срок Владимира Коковцова приходится основная тяжесть реализации Столыпинской аграрной реформы. Владимир Коковцов умер в 1943 году в эмиграции.
Любому человеку, который бы собрался сделать соответствующие расчеты, стало бы очевидно, что даже полный раздел всех земель помещиков между крестьянами никак бы не решил проблему земельного голода. Но в публичной думской политике чаще всего звучал принцип, что достаточно поделить имущество помещиков и земли на всех хватит. Смириться же с тем, что переселение большей части сельского населения в города, как и интенсификация аграрного производства неизбежны, людям было очень тяжело.
И понятно, что над дискуссией на эту тему довлело представление о коренной несправедливости самого факта существования земли у помещиков, лежащее своими корнями в том самом столетии, когда дворяне уже были освобождены, а крестьяне еще нет. Антикапиталистическая ментальность как российского крестьянства, так и российской разночинной интеллигенции, как это всегда происходит, базировалась, с одной стороны, на зависти и ненависти, а, с другой, на сочетании общего невежества и нигилизма публичной политики. С этой повесткой в аграрной сфере страна и подошла к Февралю 1917 года.
1917 год и крестьянство
После Февральской революции на местах сразу были созданы земельные комитеты, которые должны были со временем заняться необходимым, как считали все политики того времени, аграрным переделом. Очень быстро эти земельные комитеты попали под полное влияние эсеров, которые были и крупнейшей крестьянской и крупнейшей, после распада монархических движений, партией в стране вообще.
Но в первом составе Временного правительства министром земледелия, отвечавшим за весь круг аграрных проблем, стал один из лидеров Партии народной свободы (кадет) яркий аграрный публицист и общественный деятель, один из самых активных депутатов в трех составах Государственной Думы Андрей Иванович Шингарёв. Несмотря на либеральные рыночные взгляды первое, что он был вынужден сделать — это ввести государственную хлебную монополию. Хлебная монополия это прообраз будущей продразверстки, которая, впрочем, провалилась (в среднем план был выполнен на 20−30%) из-за неготовности применять Временным правительством силу. Для Шингарёва это было тяжелейшим решением, в котором он не видел никакой перспективы.
Вообще фигура Шингарёва одна из самых трагических в ту революцию — он был убит в больнице после ареста в январе 1918 года большевистским конвоем. Тем самым конвоем, который должен был его охранять и перед этим получил взятку от родственников бывшего министра за сохранение его жизни.
Но весной 1917 года всё это представить было еще крайне сложно. Вообще для того, чтобы понять логику действий Временного правительства в марте-июле 1917 года, надо представлять, что, во-первых, все акты внутренней политики рассматривались только через призму идущей мировой войны, которая не была ни частью повседневной жизни огромной крестьянской массы, ни была уже сколь-нибудь популярна в городах. А, во-вторых, институциональность решения будущего важнейшего для страны аграрного вопроса, для большинства политических сил была краеугольным камнем их политической логики. Все критические важные вопросы переносились на будущее Учредительное собрание.
Но слегка по другому смотрел на это лидер эсеров Виктор Чернов, который в мае 1917 года сменил на этом посту министра земледелия Андрея Шингарёва. Будучи министром, он блокировал любые проекты аграрной реформы, расходящиеся с программой партии эсеров, и поддерживал действия земельных комитетов по «социализации земель».
Сходную политику осуществлял и эсер Семён Леонтьевич Маслов, который сменил в июле Виктора Чернова на посту министра земледелия. Но вторая половина времени работы Временного правительства, как известно, уже была осложнена «корниловщиной» и подготовкой к выборам в Учредительное собрание, на которое и планировалось возложить принятие решений по самым сложным вопросам. Виктор Чернов умер в 1952 году в эмиграции. Семём Маслов неоднократно арестовывался и погиб во время Большого террора в 1938 году.
Выборы во Всероссийское Учредительное собрание прошли в ноябре 1917 — январе 1918 годов уже в той реальности, где состоялся большевистский переворот. Да, и выборы прошли далеко не всех регионах. Но очевидно было одно: около половины мест получила Партия социалистов-революционеров. Понятно, что в сельской местности эсеры набрали больше половины голосов. При этом левые эсеры, которых, правда, в Учредительном собрании было очень мало, уже представляли собой отдельную партию, вместе с большевиками фактически контролирующую власть в стране.
И именно в аграрной сфере в первые месяцы после прихода двух партий (РСДРП (б) и ПЛСР) к власти роль левых эсеров была наиболее велика. Первым полноценным наркомом земледелия стал один из основателей Партии левых социалистов-революционеров Андрей Лукич Колегаев (потомственный народоволец, отсидевший и в царских и в советских тюрьмах и расстрелянный в 1937 году). А знаменитый «Декрет о земле», изданный уже 8 ноября 1917 года, был основан исключительно на эсеровской аграрной программе и тех наказах, которые собрали эсеровские же земельные комитеты, созданные Временным правительством.
Сам по себе «Декрет о земле», рассматриваемый иногда как разрубание «гордиева узла» в политике того времени, очень прост: помещичья земля конфискуется, частная собственность на землю отменяется, наемный труд запрещается, окончательное оформление преобразований производится Учредительным собранием. Правда Учредительное собрание будет разогнано в январе 1918, Ленин выпустит в феврале декрет о социализации земель, в марте наступит раскол между большевиками и левыми эсерами по вопросу Брест-Литовского мира, а после мятежа левых эсеров 6 июля 1918 года страна перейдет к однопартийной диктатуре.
Пока же, когда зимой 1917−1918 года в городах реализуется «высокая политика», сельская местность активно занимается уже узаконенным «черным переделом» и грабежом дворянских имений, и ни в какой иной политике не участвует. Но уже весной, одновременно с впадением России в гражданскую войну, становится понятно, что раздел всех помещичьих земель дает прирост наделов не более чем на 25%, что заметно меньше иллюзорных ожиданий и уж точно ниже минимальной границы удовлетворения земельного голода для чрезмерного сельского населения. Еще более серьезной проблемой стало возвращение домой с развалившихся фронтов солдат-крестьян, которые явно опоздали к разделу земли, но при этом привезли с собой оружие и психологические травмы.
Уже сельскохозяйственный сезон 1918 года привел к заметному падению производительности, как по причине того, что исчезло крупнотоварное и более эффективное хозяйство помещиков, так и, вероятно потому, что за 1918 год были физически уничтожены те настоящие «кулаки», как потомственная социальная категория в деревне. Категории зажиточных крестьян, характерные для советской деревни 1920-х годов, имеют как по типу поведения, так и истории генезиса к дореволюционным «кулакам» очень опосредованное отношение. Но, конечно, главной причиной падения вала урожая стала уже начавшаяся гражданская война.
Дмитрий Холявченко, специально для Тайги. инфо