Мария Абашова: «Я жду каждый выход на сцену!»
Санкт-Петербургский государственный академический театр балета Бориса Эйфмана – это вывеска, мимо которой никогда не пройдет любитель балета. Новосибирцам повезло: на Большой сцене НОВАТа всемирно известный коллектив представил сразу четыре постановки, образующие тетралогию «Иное пространство слова»: «Анна Каренина», «Евгений Онегин», «По ту сторону греха» и «Чайка. Балетная история». На Эйфмана идут специально. Но точно так же идут и на Марию Абашову, прима-балерину балета Бориса Эйфмана — настоящую звезду современного балета, заслуженную артистку России, лауреата престижных конкурсов и премий.
В Новосибирске Мария Абашова нашла время, чтобы пообщаться с будущими звездами балета, которые сейчас учатся в хореографическом училище.
Балет Бориса Эйфмана: личное открытие
Это моя жизнь! Больше половины своей жизни я провела именно вместе с Борисом Яковлевичем: он значит для меня очень много, он заменил огромное количество людей, которые, наверное, могли присутствовать в моей жизни. Потому что, когда ты отдаешься балету, ты отрекаешься от какого-то количества друзей, общения. Я пришла сюда в 19 лет и с тех пор я объездила весь мир, станцевала практически на всех сценах мира, на которых можно было станцевать. Я попробовала себя во всех характерах – от самых сильных до самых слабых.
Меня силой, можно сказать, привезли в Петербург – я училась в Австрии в это время. Я не хотела оставаться в России ни при каких условиях. Мне хотелось танцевать на Западе. И мне сказали: Мария, вы, конечно же, не останетесь здесь ни в коем случае, но сходите, пожалуйста, на бенефис заслуженной артистки, просто посмотрите.
Я подумала, что красивый город – посмотрю. И я помню, что меня так это поразило, особенно кордебалет. Я даже завидую тем людям, которые приходят впервые. Я просто помню свои впечатления, когда ты видишь таких совершенных людей. Обычно кордебалет – это масса; чаще всего это стройная, красивая масса; она поддерживает картину балета. А здесь ты смотришь на каждого человека и ты видишь личность.
То есть, ты можешь смотреть отдельно. Ты можешь вычленить какую-то пару и ты можешь наблюдать только за ней. У них будут меняться лица, они играют, они отдаются целиком. Я понимаю, что я судорожно листаю программку, что уже хочу посмотреть балет «Дон Жуан», еще что-то… Со мной произошло, наверное, такое «заболевание», когда я поняла, что не могу просто так уехать – я должна попробовать, должна хотя бы попытаться. Вот так я осталась на 20 лет.
Мне очень повезло, потому что, когда я пришла в труппу, Борис Яковлевич репетировал сам. Мы работали с утра до ночи. Спектакль – это ничто; выжить восемь часов с Борисом Яковлевичем – вот это сложность, потому что он требует всегда полной отдачи. Поэтому для меня танцевать спектакль – не такая сложность: ты в гриме, у тебя есть зрители, аплодисменты, ты чувствуешь эту энергию. А вот когда ты один на один в зале с хореографом, который требует от тебя эмоцию всегда…
Эйфман видит все совсем иначе
Конечно, мы с начала что-то читаем. Но очень часто это идет вразрез. Я помню «Анну Каренину»: Борис Яковлевич всегда говорил нам, что эта женщина, которая ради страсти бросила свою семью. Я не согласна… И ты немножко сопротивляешься, когда он говорит: вот сейчас она лежит на полу, берет ногу Вронского и гладит себя этой ногой. А тебе 20 лет! И ты не хочешь гладить, потому что читала и экранизации смотрела – не было там такого.
Поэтому могу сказать, что очень часто это даже мешает. Он всегда берет произведение и ставит его не так, как мы в школе читаем – читает все совсем иначе, изучает настолько глубоко! И ты не споришь с ним, а веришь ему и пытаешься понять, что же он хочет сказать. Когда он ставит спектакль, а потом ты перечитываешь книгу и пересматриваешь фильм, думаешь: боже мой, как ты вообще могла этого не видеть! Именно он вкладывает в нас ту глубину, которую он хочет показать. Здесь не важно, что поняли мы – мы лишь инструмент, для того, чтобы он показал, что он хочет сказать зрителю!
Самая сложная в понимании для меня была роль Екатерины в балете Карамазовы. Потому, что я вообще не понимаю эту женщину, ее поступки. Но, слава богу, ее оттуда убрали. Осталась только Грушенька. И, наверное, для меня осталась самая сложная роль – это роль Теи в балете «Пигмалион». Это танцовщица, которая все время проигрывает. Но это просто не вяжется с моим характером, потому что я всегда готова сделать все, чтобы выиграть, победить.
Мы – драматическое хореографическое искусство!
Для нас самое главное – это выйти на сцену. Выйти на сцену, прожить любой спектакль, любую партию – это то, чем мы живем. Борис Яковлевич, когда отбирает артистов, для него основное помимо пластики – душа и эмоции… Борис Яковлевич иногда удивляет даже нас. Для нас это как само собой разумеющееся, потому что отличие нашего театра построено на том, что мы – драматическое хореографическое искусство. Начиная от солистов и до артистов кордебалета, ты никогда не увидишь пустых глаз и бесполезных движений. Движений ради движений…Главное – эмоции, которые не повредят идеальному исполнению.
«Чайка»: сейчас так танцует весь мир, весь западный мир. Это вечный вопрос, который задают на всех интервью: как вы думаете, что будет: классика или модерн? И в этом балете показывается, что мы приходим к тому, что искусство вечно. И не важно, кто что для себя выберет: более модерновые постановки, которые затрагивают какие-то глубинные струны нашей души либо что-то более понятное, классическое – то, что мы несем, ценим и продолжаем обучать детей и взрослых. Я думаю, что именно в этом заключается смысл.
Балетный век очень короткий
Я не училась ни в каких академиях и в особых балетных школах, но я учусь, продолжаю учиться всю свою жизнь. Мне кажется, что основное, чему должны учить в академиях и балетных школах – это тому, что чем больше вы будете вкладывать себя в вашу профессию, тем больше ваша профессия будет отдавать.
В какой-то момент хочется жить, как все остальные, обычные школьники, которые ходят, гуляют, слушают музыку, выпивают и занимаются чем угодно. Наша профессия этого не прощает. Педагоги говорили нам, что балетный век очень короткий. Он ужасно короткий! Вам кажется, что каждый день это невыносимо долго: все эти уроки, занятия, балетки, колготки… Но на самом деле это все проносится с такой молниеносной скоростью! У вас сейчас есть возможность вложить в себя то умение, которое потом вам позволит танцевать на должном уровне. Потому что завтра никогда не наступит! Многим кажется: я сделаю это завтра, через неделю похудею, через месяц начну растягиваться. Это вообще не работает, потому что завтра уже можно сломаться и вообще не выйти на сцену никогда. Если вы относитесь к себе с заботой, к своему телу, сознанию, мышлению, то тогда ваша профессия ответит вам взаимностью.
Мы очень любим гастроли
Конечно, мы очень любим гастроли. Такие театры, такие сцены… Для нас это всегда большая ответственность. Мы приезжаем в город, где есть балетная труппа, есть балетные академии, школы – все это потрясающе. Нам тоже нравилось ездить и в Париж. Я помню одни из первых гастролей: Париж, потом Барселона, Америка. В принципе, театр Эйфмана почти не знали в России – знали за границей. Потому, что мы больше чем шесть месяцев в году находились на гастролях. Поэтому сейчас мы любим гастроли еще больше, мы их очень ценим. Я слышу от знакомых балерин из Большого, из Мариинки: мы уже готовы к вам прийти, чтобы поехать хоть куда-нибудь! Сейчас же очень сложно куда-нибудь выехать, и мы очень счастливы, что у нас есть такая возможность.
С чего начинается спектакль?
Все начинается с расписания. Когда вывешивают составы на новую постановку и ты стоишь либо в счастье, либо в несчастье полнейшем, когда не находишь свою фамилию или находишь ее совсем не там, где ты рассчитывал. Но это у всех артистов: ты всегда на что-то рассчитываешь.
А дальше начинается творческий процесс. Это, как говорит сам Борис Яковлевич, как родить ребенка. И он постоянно хочет улучшать! Это очень тяжелая работа, но именно момент, когда тебе доверили представлять это грандиозное событие миру – это что-то потрясающее. Невероятное ощущение! И видеть потом, что этот спектакль идет везде – ты испытываешь помимо гордости безумную благодарность, что тебе позволили в этом участвовать. Это непередаваемое ощущение!
Хотелось ли бросить балет?
Я даже уходила и переставала танцевать. Больше чем полгода я вообще не танцевала. Просто собрала вещи и ушла. А потом вернулась. Больше чем полгода я ходила по театрам, занималась йогой. Ну, вот это вот: живи для себя, ничего не делай… И тут я прихожу на наш спектакль, вижу наших артистов, а они танцуют в такое удовольствие, дают такую энергию! И я поняла, что, находясь в зрительном зале, я делаю что-то не то.
Что будет после балета?
Когда сталкиваешься с травмами, то понимаешь, что все может прерваться в один момент, ты можешь вообще не вернуться. У тебя были планы и вот их нет: это все произошло за пять секунд, когда ты прыгнул в балетном зале.
Я пока не хотела бы быть педагогом. Мне очень нравится танцевать. Возможно, что-нибудь в кино. Но танцевать мне нравится больше! Да и вообще сейчас такое время, что планировать крайне сложно. Поэтому только о завтрашнем дне – дальше не смотрю.
Хотеть мы все что-то хотим. Но можешь ли ты это сделать?! Тем более, что ты добился этого положения, доказывая изо дня в день. Мне никогда не хотелось уйти, потому что я очень люблю этот театр. Я очень люблю эти партии. Я не знаю, может ли Одетта на протяжении 20 лет находить в себе что-то новое? Какие-то взмахи крыльями, возможно…А у нас есть эмоциональная свобода! После спектакля испытываю, конечно же, счастье. Я понимаю, что я жду каждый выход на сцену!
Подготовил Владимир Кузменкин