Борис Кагарлицкий. Посол придуманной страны

21 Фев 2006, 13:37

16-17 февраля Новосибирск посетил Борис Кагарлицкий, Директор Института проблем глобализации. Социолог, журналист, публицист.

Борис Кагарлицкий – автор 8 книг. Среди них: «Восстание среднего класса» (2003), «Периферийная империя» (2004), «Управляемая демократия», «Марксизм. Не рекомендовано для обучения». Депутат Моссовета (1990-93). Публикуется с 1979 года сначала в самиздатовских журналах, впоследствии - в «Независимой газете», «Свободной мысли», «Новой газете», «Компьютерре», на многих информационных и аналитических российских и зарубежных сайтах. Активно публикуется за рубежом. Является участником Всемирных (Бразилия), Европейских (Италия, Франция) и Российских социальных форумов.

Пресс-конференция Бориса Кагарлицкого прошла в Новосибирске 17-го февраля. Ее посетил Алексей Мазур. И вот что из этого вышло.

«Левых» активистов, которых я видел до сих пор, можно было условно разделить на три типа. Самый массовый – это недовольные своим нынешним положением люди, как правило – пенсионеры, которые клянут «воровскую власть» и с ностальгией вспоминают советские времена, когда они были трудоустроены и сносно обеспечены. Любопытно, что таких «красных» больше в тех регионах, которые «при советской власти» хорошо обеспечивались продуктами питания. В других «протестный электорат» отдавал предпочтение ЛДПР перед КПРФ. Во времена талонов, например, порция масла на один талон в Иркутске была в два раза меньше, чем в Новосибирске. Примерно во столько же раз меньше был и электорат КПРФ в ельцинские времена.

Но эти активисты редко выбиваются в лидеры «левых». Там больше представлены другие.

Самый массовый тип лидеров «левых» - это прагматичные политики, которые используют «электоральную нишу» для политической карьеры. Они уже давно удачно совмещают марксистско-ленинскую фразеологию с вполне «современными» отношениями с бизнесом и властью. И хотя объяснить, чем сегодня «коммунисты» отличаются от социал-демократов, они толком не могут, но от слова «коммунизм» не отказываются, потому что за этим словом – «наши великие победы» и многочисленные голоса тех, кто опять хочет «колбасу по два двадцать».

Но есть и идейные. Это, как правило – молодежь, «реального социализма» и не нюхавшая. Ими движет протест против мира всеобщей наживы, протест, не останавливающейся ни перед обманом, ни перед подкупом. Не зная другой альтернативы сложившемуся в России уродливому общественному устройству, они увлеклись романтикой Че Гевары и бредят революцией, хотя и не могут объяснить, что именно будет после революции и почему получится лучше, чем в 1917-м. Другие же искренне верят, что в СССР было построено счастливое общество (благо, они в нем не жили) и великое государство, разрушенное кознями врагов.

Приехавший в Новосибирск прорекламировать свои труды по марксизму и «Левый фронт», одним из лидеров которого он является, Борис Кагарлицкий – это новый, ранее не встречавшийся мне тип «левого лидера». Он интеллектуал-теоретик, обслуживающий потребности «левого фланга».

Один из членов Новосибирского Республиканского Клуба Григорий Сурдутович утверждает, что русский человек способен на основании личного общения понять – верит ли его собеседник в то, что говорит, или нет. При этом может и не понять, о чем, собственно, шла речь. Наверно, вы помните эпизод из «Чапаева» - Василий Иванович, а вы за кого, за коммунистов или большевиков? - А Ленин за кого? - За большевиков. – Значит, и я за большевиков.

Применяя этот принцип к «левому интеллектуалу» Кагарлицкому могу повторить вслед за Станиславским: «Не верю!».

Современный коммунизм сродни религии. Идейные левые верят в возможность справедливого общества, в бескорыстный труд и вредоносность частной собственности. Но один из элементов этой веры – вера в «научность» марксизма. Может быть, левому движению и пошел бы на пользу отказ от «научности» и прямое заявление – да, мы стремимся к идеалам, может и неосуществимым. Но тогда левые из коммунистов стали бы социал-демократами или мусульманами (в зависимости от степени фанатизма) и им бы пришлось признать, что вся «славная советская история» была большим обманом и погоней за миражом. Поэтому левые не только не отказываются от «научности», но и постоянно «развивают научную базу». Вот для этого-то и нужны интеллектуалы типа Кагарлицкого. Чтоб наукообразно обосновать веру молодежи и надежды стариков.

Но добросовестный теоретик сталкивается с непреодолимым препятствием – отсутствием положительного опыта коммунистического строительства. Будучи добросовестным, он понимает, что считать таковым СССР нельзя, ибо развал и распад СССР ни в какие классовые теории не укладывается. А обосновывать надо.

Потому тем лучшим считается левый теоретик, чем более хитроумно он обходит эти противоречия, чем более изощренные схемы придумывает. Но сколь искусным бы он ни был, от внутреннего понимания того, что сделал не научный труд, а подтасовку результатов эксперимента никуда не денешься. Отсюда и отсутствие огня в глазах и «ускользание» от неразрешимых вопросов.

И это продемонстрировал Борис Кагарлицкий в своей пресс-конференции. Он живо рассуждал о перспективах социального протестного движения, объяснял, почему нежизнеспособна партия «Родина», сыпал политологическими терминами. В принципе, его легко можно было представить в кругу Маркова, Павловского, Миграняна и других «политинтеллектуалов» - несколько отличалась терминология, но не стиль обсуждения проблем. Все правильно, все остроумно, пока вопросы касались текущих проблем. Пойдет «Левый фронт» на выборы или не пойдет, в 2008-м или в 2012-м году будет социальный взрыв.

Но когда вопрос коснулся ошибок, допущенных при «строительстве социализма» в Советском Союзе, стала понятна глубина «веры» теоретика в теорию. «Миф о Золотом веке всегда был частью сознания людей. Потому что гораздо проще говорить «уже было построено справедливое общество, разрушенное кознями врагов, и нам надо его восстановить», чем предлагать строить нечто, никем еще не построенное. И когда ты предлагаешь людям строить нечто реальное, уже существовавшее, а не зовешь к несбыточной мечте – ты выглядишь ответственным политиком».

«В каком-то смысле, мы сейчас находимся в гораздо более благоприятных условиях, чем большевики, и вообще – русские марксисты в начале двадцатого века. Понимаете, не зря прошли эти семьдесят – восемьдесят лет. Они дали изменения качественные. Ведь вслед за первыми революциями во Франции и в Англии был период реакции, но он был преодолен, потом была славная революция в Англии и последующие революции во Франции вплоть до Парижской коммуны и им было легче, потому что они опирались на уже созданный фундамент. И что самое главное – наиболее тяжелая, наиболее кровавая часть исторической работы уже проделана. Весь груз исторических ошибок и преступлений взяло на себя предыдущее поколение. Нам очень легко быть чистенькими сейчас. Поэтому нам очень легко говорить – мы все хотим делать в белых перчатках. Хотим! И будем это делать. Потому что ситуация другая, спасибо, что уже сделали часть работы».

Но как оказалось при ответе на прямой вопрос, Кагарлицкий не считает, что нужно возвращаться в Советский Союз. «Мне очень нравится тот социализм, который строится сегодня в Венесуэле, боливарианский социализм. Использование государственного сектора экономики в качестве локомотива для решения социальных проблем. Речь не идет о том, чтобы всех загнать в государственный сектор. Близкая к тому модель была в России сразу после революции 17-го года, в первые месяцы после октября. Другой вопрос, почему она не была реализована – сказалась и гражданская война, и отсталость России. Речь идет и о Советах, как о форме народного представительства. Плюралистических надо сказать, Советах. Эти идеи, как мне кажется, вполне жизнеспособны и сегодня».

У меня большое подозрение, что Кагарлицкий имеет примерно то же представление о жизни в современной Венесуэле или в Москве конца 1917-го года, что и активисты АКМ – о жизни в Советском Союзе – то есть чисто теоретическое. Ему наверное, мало известно о том, что первыми результатами социального эксперимента в Москве стало прекращение работы централизованных теплоснабжения, водоснабжения и канализации (!), что фекалии выбрасывались прямо на улицы, а деревянные дома расселялись и отдавались на распилку на дрова. В теориях не остался запах московских и питерских улиц того времени – и теперь можно рассказывать и о плюрализме советов и успехах Венесуэлы.

Хорошо теоретику, когда свидетели эксперимента либо уже все умерли, либо живут на другом конце света.

Алексей Мазур, ТАЙГА.info