Коммерсантъ: Сибирское барокко. "Дидона и Эней" Новосибирской оперы

Новосибирская опера продолжает триумфальное путешествие по московским сценам. Второе из трех событий мини-фестиваля "Новосибирская опера в Москве" (см. Ъ от 4 апреля) прошло в театре "Школа драматического искусства". Знаменитую оперу Перселла "Дидона и Эней" с легендарной англичанкой Эммой Керкби в главной партии слушал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.

"Дидона и Эней" входит в десятку самых популярных произведений оперного барокко. И не только благодаря своей компактности – даже безбожно замедляя темпы, трудно растянуть исполнение оперы дольше чем на час с хвостиком. Немалую толику усилий к популяризации перселловского шедевра приложили англичане, что понятно: как-никак один из первых номеров в списке национальной оперной классики. Но с другой стороны, вергилиевский сюжет о вдовой царице Карфагена, гостеприимством и любовью которой цинично попользовался троянский изгнанник Эней, нашел немного удачных оперных воплощений. Даже при том, что барокко вообще очень ценило этот величественно-меланхолический сюжет – достаточно вспомнить десятки аффектированных живописных Дидон у мастеров XVIII века вроде Тьеполо или столь же многочисленные оперы композиторов того же столетия, написанные на либретто Пьетро Метастазио. Перселл ведь (точнее, его либреттист Нэам Тейт), в сущности, весьма вольно обошелся с рассказом "Энеиды". Вместо интригующих богов и богинь судьбой героев заправляют более привычные для тогдашней английской сцены ведьмы, подстраивающие фатальное расставание исключительно с целью насолить царице. С вычетом сверхъестественного момента и тяжеловесной вергилиевской историософии осталось только главное – с фантастическим мастерством вырисованная фигура Дидоны, сначала борющейся со стыдом и гордостью, потом уступающей чужестранцу и, наконец, умирающей от горя.

Казалось бы, и в наших краях при пособничестве пиетета русской культуры все тому же классическому сюжету (смотри хотя бы литературу – от Якова Княжнина до Бродского) "Дидоне и Энею" Перселла давно пора бы стать такой же репертуарной "витриной" для демонстрации красот барочной оперы в аутентичном варианте. Ан нет, немногие отечественные исполнения "Дидоны" если и можно рекомендовать, то разве что в качестве образчиков того, как эту оперу исполнять не надо.

Приезд дирижера Теодора Курентзиса вместе с отборными силами Новосибирской оперы противопоставил этой унылой картине сразу два прорыва. Во-первых, почти что неожиданно случившееся участие Эммы Керкби. Знаменитая певица в Москве уже выступала, но на главную партию в опере ее еще не удавалось залучить никому. Во-вторых, осмысленная дирижерская реализация, по-хорошему амбициозная, прекрасно информированная и притом совершенно оригинальная. Последнее существенно. В принципе при отличной выправке молодых музыкантов Musica Aeterna Ensemble (такое название маэстро дал новосозданному камерному оркестру Новосибирской оперы), при великолепном хоре и при участии Эммы Керкби можно бы пойти по безопасному пути, аккуратно воспроизведя какую-нибудь из авторитетных европейских трактовок оперы. Положение дел таково, что уже и это прозвучало бы вполне свежо не только в Новосибирске, но и в Москве. Теодор Курентзис смело решил все сделать по-своему – и не проиграл.

Безусловно, в этой смелости было все возможное почтение и к устоявшимся, и к современным нормам аутентизма. Так, группа инструментов континуо была усилена роскошным набором щипковых струнных – теорба, лютня и две барочные гитары. Скрипачи старательно подчеркивали прихотливую красивость перселловской мелодики "правильными" штрихами. При всем том опера предстала решительно освеженной: стремительные темпы, лихо развернутые ритурнели с оттенком архаизирующей танцевальности (даже бубен пару раз был задействован), живая и внятная даже в концертном исполнении драматургия вместо статичной череды кое-как понятых вокальных номеров.

Певцам "Дидона и Эней" дает не так много возможностей развернуться; если не считать главную героиню, все партии, мягко говоря, довольно компактны. Но здесь буквально все солисты из небогатого своего материала каким-то чудом создавали образы сколь яркие, столь и недежурные. Белинда Марины Поплавской не безликая наперсница, но живая героиня с голосом, в котором были и драма, и строгая патетика. Эней Михаила Давыдова не вялый и бесхарактерный мачо, а эпически величавая жертва рока. Колдунья Натальи Емельяновой не карикатурная поганка-ведьма, а сгусток властной инфернальной жути. И в этом окружении с удивительной естественностью царствовал вокал Эммы Керкби. Во-первых, певица продемонстрировала отличную вокальную форму. Ее узнаваемое чистое, легкое, звонкое сопрано, может быть, не похоже на чувственно-темноватые голоса иных Дидон, а ее слегка отрешенная манера далека от традиционных оперных представлений о страстных героинях. Но никто, кроме нее, безусловно, не способен из образа условной оперной царицы с таким вкусом и мастерством создать вневременное олицетворение человеческой скорби без истерики и без надрыва – именно таков был знаменитый финальный плач ее Дидоны.

В деталях исполнение не было глянцево безупречным, в оркестре бывали и фальшь, и моменты разлада, а у отечественных певцов не всегда было на высоте английское произношение. Но даже с этими оговорками общее впечатление от оперы было таково, что исполненное после нее большим симфоническим оркестром Новосибирской оперы произведение итальянца Джачинто Шельси (1905-1988) "Konx Om Pax" (масштабный образчик качественного послевоенного авангарда) казалось всего-то хорошо исполненным небольшим бисом.

СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ, Коммерсантъ, 7 апреля

На фото Дмитрия Лекая (Ъ): Легендарная англичанка Эмма Керкби (в центре) и грек Теодор Курентзис (справа) вместе потрудились на благо российского аутентизма