"The Atlantic Monthly": Как нам относиться к взлету Китая

Чтобы успешно состязаться с амбициями Пекина, нам следует лучше понять, в чем состоят наши собственные

С 2001 г., когда президент Буш приступил к исполнению обязанностей главы государства, главной проблемой в области национальной безопасности для его администрации - да и для большинства аналитиков, специализирующихся на внешней политике, как республиканцев, так и демократов - стал не терроризм, и не Ирак, а Китай. Конкретно эта проблема связана с тем, что Китай рано или поздно должен превратиться, по выражению пентагоновских стратегов, в 'равного соперника' Соединенных Штатов в восточноазиатском регионе - иными словами, в великую державу, обладающую достаточным экономическим и военным потенциалом, чтобы оспорить господство Америки в регионе, который несомненно станет движущей силой экономического развития в новом столетии.

Вопрос о том, когда именно наступит это 'рано или поздно' является предметом острых споров между 'умеренными' и сторонниками 'жесткой линии'. При этом аргументы умеренных выглядят убедительнее. Сторонники 'жесткой линии', некоторые из которых занимают высокие посты в нынешней администрации, утверждают, что китайская гегемония уже маячит на горизонте. Однако Китай - государство с 'оборонительной ориентацией', уязвимое перед лицом возможных внутренних потрясений, отягощенное колоссальными экологическими проблемами и сырьевыми потребностями. Конечно, в последние несколько лет Китай осуществил впечатляющую модернизацию некоторых компонентов своих вооруженных сил, но его военная машина все еще парализована масштабной коррупцией, а в организационном и техническом отношении - далеко отстает не только от американской, но и от японской и южнокорейской армий.

Сторонники 'жесткой линии' справедливо отмечают стремление Пекина играть более активную роль на востоке тихоокеанского региона. Однако они явно впадают в преувеличение, утверждая, что уже скоро Китай будет в состоянии прервать линии морских коммуникаций в этой зоне и осуществлять тактику запугивания в отношении Малайзии, Сингапура, Филиппин и даже Австралии с Японией - потому что в реальности воздушные и морские операции на большом расстоянии от собственных границ проводить куда сложнее, чем в стратегической игре 'Risk'. Чтобы бороться за гегемонию в Восточной Азии, Китаю необходимо фундаментальным образом изменить военную доктрину, систему обучения и структуру своих вооруженных сил (главной задачей которых традиционно является оборона собственной территории), не говоря уже о строительстве авианосцев - что само по себе является непростой задачей.

Сторонники 'жесткой линии' предостерегают: недавно Китай закупил у России первоклассные истребители. Однако американские летчики-истребители намного превосходят китайских пилотов - благодаря несравнимому опыту, куда более совершенной тактике и подготовке (китайские ВВС лишь семь лет назад приступили к тренировочным полетам над открытым морем, а по количеству часов налета китайские летчики уступают американским вдвое). Что же касается ВМФ КНР, то он не только не в состоянии сражаться против США и Японии, но и не имеет шансов на успех даже в морском сражении в прибрежных водах Сингапура или Малайзии.

Конечно, новые ракеты средней дальности, и даже дизельные подлодки, имеющиеся на вооружении у Китая, могут несколько осложнить американцам планирование военно-морских операций в восточно-тихоокеанском регионе. Однако Соединенные Штаты имеют такое преимущество над Пекином в области командования, управления, связи, компьютерных систем и разведки - самых важных и сложных составляющих эффективности современных вооруженных сил - что в ближайшие годы стратегическая гегемония Америки в Восточной Азии не только не ослабеет, но даже укрепится.

Однако все перечисленное служит лишь опровержению аргументов сторонников 'жесткой линии'. Учитывая динамичное экономическое развитие Китая можно предположить, что возможно уже лет через двадцать пять он превратится в мощного и обладающего современной армией игрока в восточноазиатском и восточно-тихоокеанском регионах. В результате преобладающее военно-политическое влияние США в этой зоне снизится. Однако у Соединенных Штатов достаточно времени, чтобы обдумать последствия 'взлета' КНР еще для того, как он произойдет. Нам следует проанализировать наше собственное отношение к остальному миру и способы определения угроз нашей национальной безопасности. Другими словами, чтобы осознать последствия постепенно растущих амбиций Китая, мы должны понять в чем состоят наши собственные амбиции.

Прежде всего следует признать, что темпы модернизации вооруженных сил Китая и характер его геополитических союзов во многом связаны со сложившимся после окончания Холодной войны силовым дисбалансом в пользу Вашингтона. Ни разу в истории ни одно государство не имело такого преимущества над остальными, как Америка после распада СССР. Конечно, наши администрации - как республиканские, так и демократические - утверждают, что другие страны рассматривают нынешнее положение США как 'доброжелательную гегемонию'.

Однако на самом деле любое государство всегда больше заботит подавляющее превосходство других держав, а не их заявленные намерения. Китай и Россия сочли американскую интервенцию в Косово опасным прецедентом, устанавливающим самовольное право Вашингтона на вмешательство во внутренние дела других государств; в результате, несмотря на длительное взаимное отчуждение в прошлом, они приступили к формированию альянса с явной целью воссоздания 'многополярного мира'. Вторжение в Ирак, естественно, резко усилило подозрительное отношение в мире к американской гегемонии, и сегодня Россия и Китай наращивают военное сотрудничество и даже проводят совместные учения. Аналогичным образом, войны в Косово и Ираке побудили китайских военных стратегов к контрмерам, призванным свести на нет подавляющее техническое превосходство США на поле боя.

Соединенным Штатам следует проводить тот внешнеполитический курс, который они считают целесообразным - но при этом необходимо признать, что действия, которые мы сами расцениваем как бескорыстные, другими государствами скорее всего будут восприниматься в совершенно ином свете. Возможно, политика интервенций по всему миру соответствует определенным интересам США, однако, как показала история, интервенции державы-гегемона ускоряют процесс появления других великих держав, и гарантируют их настороженное, а то и враждебное отношение к преобладающему на международной арене государству.

Кроме того, следует тщательно проанализировать, что именно подразумевает Вашингтон под 'китайской угрозой'. Все - сторонники 'жесткой линии' и умеренные, республиканцы и демократы - сходятся во мнении, что Америка обладает стратегической гегемонией в Восточной Азии и на востоке Тихого океана: в регионе, который Китай рассматривает как свои 'задворки'. Нет у них разногласий и относительно необходимости сохранения этих преобладающих позиций. В результате понятием 'китайская угроза' американские военные стратеги обозначают усилия Пекина по преодолению собственной слабости перед лицом подавляющего превосходства Соединенных Штатов у 'ворот' азиатского континента. Этот факт, пожалуй, свидетельствует не столько об амбициях Китая, сколько о наших собственных.

Попробуйте представить себе противоположную ситуацию: что было бы, если бы ВВС и ВМФ Китая господствовали на североамериканском континентальном шельфе, представляя собой потенциальную угрозу. Неужели мы бы не попытались нейтрализовать это преобладание? Непосредственная сфера влияния Америки простирается от арктической части Канады до Огненной Земли и от Гренландии до Гуама. Несомненно, в остальных регионах мира мы можем смириться с существованием сфер влияния других великих держав. Для Китая подобная сфера, несомненно, включает Тайвань, расположенный всего в сотне миль от его побережья.

Кроме того, нам следует изучить общие стратегические последствия возникновения региональных и великих держав. Американцев, по понятным причинам, вполне устраивает глобальная гегемония США. Однако предполагать, будто возникновение новых великих держав неизбежно порождает конфликты - значит неверно трактовать исторический опыт. Действительно, в конце 19 - начале 20 века интересы Германии невозможно было удовлетворить, не затрагивая интересов других государств - поскольку на небольшом европейском континенте располагалось сразу несколько великих держав.

Но есть и другой несомненный факт: в тот же период Соединенные Штаты мирным путем превратились в великую державу, поскольку в этом регионе других великих держав просто не было. Британия - страна, благодаря своей военно-морской мощи господствовавшая в Западном полушарии - приняла мудрое решение смириться с тем, что в этой части света ей на смену в качестве гегемона приходят США, и, более того, осознала, что Америка может принимать конструктивное участие, а не подрывать усилия по обеспечению стабильности на международной арене. Тем самым Лондон сумел превратить назревающий конфликт в стратегическое партнерство, служившее его интересам в течение целого столетия.

Возможно, превращение Китая в великую державу неизбежно, но для этого ему еще предстоит пройти долгий путь, и в ходе этого процесса нам следует наладить сосуществование с Пекином. Вашингтон должен не препятствовать 'взлету' Китая и других самостоятельных великих держав, например объединенной Европы и Японии, а осознать, что он может принести США значительные выгоды. Конечно, соперничество за получение преимуществ на мировой арене усилится, но, учитывая потребности других держав, создавая у них заинтересованность в стабильности международного устройства, и передавая им часть ответственности за поддержание этой стабильности, Америка сможет существенно снизить объем своих военных обязательств по всему миру и развеять подозрения международного сообщества в отношении своей политики. В противном случае мы в конечном итоге наживем себе врагов там, где этого могло было бы избежать.

Бенджамин Шварц, "The Atlantic Monthly" (США), 25 мая

Об авторе: Бенджамин Шварц - глава отдела литературы и отдела американских новостей 'Atlantic Monthly'