"Русский репортер" о Чемале: Сибирская не-Швейцария
Еще лет десять назад в Чемал ездили только туристы-экстремалы. Теперь по выходным на Чуйском тракте, пересекающем весь Горный Алтай, пробки. Едут новосибирцы и томичи. Едут москвичи и питерцы. Пусть пафосные базы отдыха соседствуют с деревянными хибарами и убогими магазинами. Первозданная природа, холодные реки, пещеры, шаманы и горловое пение искупают недостатки сервиса
Еще лет десять назад в Чемал ездили только туристы-экстремалы. Теперь по выходным на Чуйском тракте, пересекающем весь Горный Алтай, пробки. Едут новосибирцы и томичи. Едут москвичи и питерцы. Пусть пафосные базы отдыха соседствуют с деревянными хибарами и убогими магазинами. Первозданная природа, холодные реки, пещеры, шаманы и горловое пение искупают недостатки сервиса
В советское время на весь Чемальский район была одна-единственная база отдыха — «Катунь». Теперь тут много «крутых», как их называют местные, баз и коттеджей — не хуже, чем в Швейцарии. Одна беда: все они принадлежат иногородним. Местные же больше работают строителями, экскурсоводами или таксистами.
Хотя попадаются и свои success story. Галина Ивановна Бубнова, золотозубая женщина лет пятидесяти, несмотря на жару увешанная золотом — без этого местные могут и не понять, кто здесь главный, — много лет работала администратором на окрестных базах. Потом ее вызвал к себе замглавы района по туризму:
— Галя, ты не боишься, что однажды тебя хозяин уволит?
Так чиновник убедил наемного менеджера отправиться в самостоятельный бизнес.
Бубнова взяла в аренду гектар земли на берегу речки Кубы — симпатичного притока Чемала, прямо напротив «крутой» базы, где работала до этого.
Все накопленные деньги, около 500 тыс. рублей, вспоминает Бубнова, стали стартовым капиталом. Вскоре на берегах Кубы появилась база «Красные купола» — скромные деревянные домики, в большинстве которых нет даже воды. А можно поселиться еще проще — в палатке. При нас столик у Кубы оккупировала молодая компания. Несмотря на жаркий полдень, парни и девушки с удовольствием дегустировали водку. Неподалеку шипел шашлычок.
— Обходится домик в 100 тысяч, зато и окупается за один год. А каменные корпуса не окупаются, они — только чтобы капитал сохранить, — раскрывает нам Галина Ивановна тайны алтайского турбизнеса.
У Бубновой классический семейный подряд. Мебель для домиков делал сын, занавески и белье шили дочь с невесткой. Получилось небогато, зато по-домашнему уютно. Работают тоже всей семьей: Галина Ивановна, ее муж-алтаец, дочь, сын с невесткой и даже шестилетние внучки — официантками.
— Накрасятся, каблучки наденут и спрашивают: «Бабушка, официантка так должна выглядеть?» — умиляется кубинская капиталистка. Зимой Бубнова с мужем живут тоже на базе: готовят ее к лету, занимаются документацией и просто охраняют. А вот туристов зимой на Алтае нет: холодно. Все-таки здесь не Куба.
Александр Коротич считает, что достойно воспитать своих детей можно только в селе
Александр Коротич считает, что достойно воспитать своих детей можно только в селе
Если ехать по реке Кубе дальше от Чемала, в пятнадцати километрах от райцентра будет небольшое село Уожан. Здесь туристов уже нет и стоят только покосившиеся домики.
На подъезде к Уожану начинаются просторные огороженные поля.
— Это земля Коротича, — поясняет таксист.
Звучит как «Это земля маркиза Карабаса».
Александр Коротич — местный монополист на рынке рассады и овощей. Он снабжает своими помидорами и огурцами все окрестные турбазы. Именно турбазы позволили ему создать образцовое тепличное хозяйство — хоть сейчас выдвигай в победители соцсоревнования.
Местные к успехам Коротича относятся ревниво, тем более что сам он приезжий — с далекой Западной Украины.
В Чемале мы встретили алтайца из Уожана по прозвищу Башлай — Голова-луна. Знакомство произошло так: сели в такси, на заднем сиденье которого обнаружился пьяный Башлай — здоровый мускулистый парень с армейской татуировкой: оскалившейся мордой тигра. Водителю выгнать парня не удалось, и за его присутствие мы получили дисконт.
Пришлось с ним разговаривать.
— Не ездите к Коротичу. Он, как напьется, украинские песни поет и русских ругает. А Украина хочет 200 бойцов в Абхазию послать, — провел краткий курс геополитики Башлай. — Да кто он вообще такой? Приехал откуда-то… Он же учителем работал!
Алтай давно привлекает охотников за здоровым образом жизни
Алтай давно привлекает охотников за здоровым образом жизни
Возможно, Коротич вызывает у Башлая такое глубокое неприятие из-за его нездешних привычек в том, что касается крепких напитков.
— Люблю красное вино, — признается уожанский латифундист, доставая из холодильника бутылочку французского сухого в честь приезда гостей, то есть нас. — Мечтаю когда-нибудь тоже начать виноград выращивать. А там и вино можно будет делать.
Пока Коротич довольствуется помидорами, огурцами, картошкой, укропом и прочей огородиной. С утра у калитки его дома уже толпятся местные: приехали за рассадой.
— Совсем обленились. На подоконнике уже никто не выращивает, у меня берут, — досадует Коротич.
Для него это направление совсем неприбыльное, розничную торговлю рассадой и семенами он называет «общественной нагрузкой».
Русские в хозяйстве Коротича не работают. Но вряд ли это проявление западенства и русофобии — в Уожане русских просто нет. Впрочем, не работают и алтайцы, хотя они-то как раз есть.
— Местные не хотят работать, — жалуется «синьор Помидор». — Только начинаешь нормально платить — работать перестают.
Коротич этого не говорит, но мы уже знаем, что многие местные могут работать только за еду, а при появлении денег тут же начинают пить. Поэтому в его хозяйстве трудятся гастарбайтеры-узбеки.
Биография Коротича необычна даже по меркам Чемала, где оседает много приезжих. Он с Западной Украины, из деревушки в Ровенской области. Закончил мехмат в Киевском университете. Все его друзья поехали в подмосковный Королев, а Коротича потянуло к корням, в деревню. Искал он истоки довольно своеобразно: с Украины решил поехать на Алтай, где никогда не был, а только слышал, что там очень красиво.
— А почему именно на Алтай? Матушка-Сибирь вон какая большая, — пытаюсь я нащупать какую-то логику.
— Тут горы. Мне казалось, будет похоже на Крым. А я Крым очень люблю.
Интуиция Коротича не подвела. Горы есть. Только вместо теплого Черного моря — холоднющие прозрачные горные речки, температура воды в которых даже летом кажется минусовой.
Итак, Коротич приехал в горно-алтайское управление образования и попросил работу — на дворе, надо сказать, шел 90−й год. Алтайские чиновники отправили Коротича в самую пьющую деревню, где как раз нужен был директор школы.
Там Коротич впервые столкнулся с местными традициями пьянства. В запой уходили даже заслуженные тетечки-учительницы. Коротич пытался их увольнять, но, кроме скандалов, ничего не получалось: заменить их было все равно некем, да и мужья учительниц активно восставали против такого самоуправства приезжего директора. Зато в школе Коротич познакомился со своей будущей женой — красавицей-узбечкой Эльвирой. Вскоре они уехали в Уожан к любимой теще Коротича.
— А не жалеете, что не попали в Королев? Это же мечта любого математика! Сейчас бы в Подмосковье жили…
— Не-е-е-ет, — с чувством отвечает Коротич. — Москву — ненавижу. Все бегут, шумно. У всех моих друзей семьи не сложились. А почему? В Москве соблазнов много, женщинам нужно то, другое. Они, как бабочки, слетаются на свет. Не можешь обеспечить — летят к другому. Крепкая семья только у одного парня из деревни, который жену тоже деревенскую взял.
В строительстве туристических баз и коттеджей занята большая часть местного населения
В строительстве туристических баз и коттеджей занята большая часть местного населения
Про семью Коротич знает, что говорит: у него четверо детей — красивые черноволосые метисы. А с одноклассниками Коротич общается через одноименный сайт. Один очень упорно просится к нему из Москвы — бухгалтером.
— Все, говорит, есть: трехкомнатная квартира в центре, машина. А все равно какая-то депрессия, тяжело ему.
В Уожане Коротич совершенно неожиданно для себя занялся овощами: начал с маленькой теплицы, а теперь на склонах местных гор сверкают на солнце целые лабиринты из стекла. Недостаток агрономического образования Коротич компенсирует педагогическим опытом:
— Растения — существа особые. Они как дети. Посадишь рассаду в отдельный ящик, создашь все условия — не растет. Лучше растут в коллективе и в тесноте, потому что конкурируют друг с другом.
Под жарким (летом) солнцем Горного Алтая зреют не только помидоры. Специально для туристов здесь разводит коней Лариса Мирочник.
Лариса — энергичная и веселая женщина лет сорока. Муж у нее дальнобойщик, поэтому на своем конном хозяйстве она — одна. Есть, правда, партнеры — алтайская семья, их сын Игорь — главный помощник.
Лариса тоже приезжая, но не издалека. Она городская девчонка из Барнаула, которая с детства полюбила лошадей: ее дед был конюхом. После окончания школы, шокировав родню — мама Ларисы кандидат медицинских наук, — она вместо вуза отнесла документы на барнаульский ипподром.
— Мама плакала: моя дочка — конюх! Переживала, что на работе над ней будут смеяться.
Когда девушка возвращалась домой в обычную советскую многоэтажку, мама заставляла ее вешать «навозную» курточку за порогом.
— Ее же украдут! — переживала юная Лариса.
— Да кому она нужна! — смеялась в ответ мама.
Городская девчонка Лариса Мирочник нашла общий язык и с алтайцами, и с лошадьми
Городская девчонка Лариса Мирочник нашла общий язык и с алтайцами, и с лошадьми
И это был смех сквозь слезы.
Потом Лариса приехала работать в Чемальский совхоз — ухаживать за лошадьми.
— Я была городской девушкой с комсомольскими идеалами, — вспоминает она. — Тогда-то моя вера в социализм впервые пошатнулась. В совхозе мне показали поле и сказали: еще 10 лет назад здесь была маслобойка, делали масло и сыр — лучше, чем в Швейцарии. Я подумала: почему у нас так? А не как в Америке, где отец-капиталист показывает сыну завод и говорит: «Еще 10 лет назад здесь было чистое поле».
Теперь у Ларисы есть возможность воплотить свои капиталистические убеждения в жизнь. В 2002 году она взяла в аренду остров на Катуни и землю на склонах местных гор. Тогда у нее и ее друзей было 20 коней. Стали сотрудничать с турбазами — организовывать конные походы по горам и долам для туристов. Самый длинный — на 18 дней, к подножью самой высокой на Алтае горы Белухи. Путевка стоит 27 тыс. рублей — дорого, потому что назад лошадей везут на КамАЗах.
Но походы все равно пользуются спросом. Последние годы особенно много стало иностранцев и москвичей.
— Приехал как-то один большой начальник из Москвы, — травит байки Лариса. — Приехал сильно пьяный. Сначала буянил, потом разделся догола — купаться пошел, да по дороге уснул прямо в траве. Тетки, которые с детьми в поход собирались идти, плачут: «С ним не пойдем, а то мало ли что!» Кое-как их уговорили, а с мужика взяли обещание в походе не пить. Обещание подкрепили изъятием всего запаса виски. И что же? Через 18 дней мужик вернулся душой компании, любимцем и мамочек, и их детей. Проводнику свои часы дорогие подарил. Оказалось, перетрудился человек в Москве, вот и снял в первый день стресс.
Теперь в хозяйстве уже больше 120 лошадиных голов. И, соответственно, хвостов. Лошади, конечно, не размножаются так быстро, просто заработанные на туристах деньги Лариса тратит на покупку новых коней.
Ее секрет успеха очень прост.
— Наши конюхи в походе не пьют! — с гордостью заявляет Лариса. — И на всех турбазах это знают.
Зато и платят в ее фирме конюхам больше, чем в остальных: в сезон по 15 тыс. рублей. В остальные месяцы скромнее — по 3 тыс. Но для зимы и это неплохие деньги Хозяйка общается с конюхами на равных — на профессиональном языке:
— А где три новых арчемака? (так по-алтайски называются две сумки, которые вешаются на бока лошади. — «РР»). А вот у этой кичим (войлочная подкладка под седло. — «РР») надо поменять.
Чертежи наличников Надежде Шмальц удалось найти в интернете
Чертежи наличников Надежде Шмальц удалось найти в интернете
Лариса ловко управляется с конями, а я думаю о том, какой получается замкнутый круг. Лариса Мирочник и Александр Коротич как бизнесмены, конечно, заинтересованы в росте туристического потока: ведь тогда будет спрос и на коней, и на овощи. Но ведь они-то ехали на Алтай дикий, где почти нет людей, а только горы.
Туристический бум привел и к расцвету народных ремесел. В Чемальском районе сложились целые артели по производству сувениров, поделок и картин, рассчитанных на туристов. Например, в поселок Аскат со всей страны съезжаются целыми семьями художники и кузнецы. Особо тут гордятся тем, что в Аскате побывал Дмитрий Медведев — правда, еще до того, как стал президентом. Каждый год в районе проводят крупнейшие в Сибири музыкальные фестивали — электронной музыки, этномузыки и рока.
В общем, зарабатывают на туристах, кто как может. Те, кого бог обделил талантами, просто пускают приезжих на постой. Люди поспособнее пытаются еще и заполнить досуг тех туристов, которым мало водки и шашлыков, — именно так, по словам Надежды Александровны с простой русской фамилией Шмальц, возник ансамбль народной песни «Русские узоры».
А начиналось все с того, что Надежда Шмальц одной из первых в Чемале догадалась пускать отдыхающих на ночлег. Потом стала разрабатывать пешие маршруты, по-ненашему — трекинги. Маршрут обязательно должен проходить мимо какой-нибудь местной достопримечательности: пещеры, петроглифов или скифского кургана, благо всего этого здесь не счесть. А потом Надежда Александровна с подругами решила гастролировать по турбазам с народными песнями. Позвали Петю-гармониста, в миру хозяина продуктового магазина. Теперь магазин для Пети — побочный бизнес: концерты по окрестным базам приносят гораздо больше дохода.
Пошили костюмы, купили книжки с народными песнями. Вспомнили прошлое: Надежда с мужем приехали в Чемал геологами — строить Катунскую ГЭС. Ну а какой геолог без гитары?
А за домиком Шмальц постепенно вырос целый терем с баней, красивыми наличниками украшена даже собачья будка. Теперь Надежда может пустить на постой сразу несколько семей — в сезон так и приходится делать. Как раз во время нашего визита две молодые пары допили водку и пошли в баню, а молодая мамочка еле отговорила сынишку идти вместе с ними — отправила смотреть мультики.
Горловик Карыш Кергилов шутит, что коса служит алтайцам для связи с космосом
Горловик Карыш Кергилов шутит, что коса служит алтайцам для связи с космосом
Внутри терем украшен славянскими вышивками и матрешками, среди которых инородным телом смотрится компьютер. На стене изображения языческих богов: Сварога, Дажьбога и Крышеня, который, как можно догадаться по его имени, является покровителем дома. Увлечение народной песней у Надежды Шмальц перетекло в интерес к язычеству, сведения о котором она черпает из интернета:
— Обряд недавно провели — «похороны кукушки». Все женщины собрались и передали свои грехи кукушке. Она же не высиживает свои яйца, поэтому с ней ассоциируются все женские недостатки… Ну, вы понимаете.
Из бани как раз донесся веселый женский визг.
Главного кайчи — исполнителя алтайского горлового пения кай — зовут Болот Байрышев. Он живет в столице республики Горно-Алтайске, но гастролирует по всему миру и выпускает компакт-диски в Японии. Старожилы помнят времена в начале 90−х, когда Байрышева еще звали Вовкой. Свою карьеру он начинал в агитбригаде «Колосок», чья гастрольная география не выходила за пределы республики.
В Чемале у Байрышева есть последователи, но им до мировой известности пока далеко. Мы пришли в гости к горловику Карышу Кергилову. Местные таксисты дразнят его Гришей.
От кайчи сильно пахнет краской. Он как раз строит дом.
Кергилов еще и художник и поэт: издает поэтические сборники и пишет виды Катуни, которые продает туристам. Собирается записать альбом, а пока гастролирует по окрестным базам. Один концерт — 5 тыс. рублей.
— Вообще-то я понял, что стихами и картинами дом не построишь, — признается Карыш Кергилов. — Пришлось брать кредит. Строю дом, а картины пока некогда писать.
Строит Кергилов с размахом. В старом домике, который примостился над Катунью на небольшой скале, после окончания строительства будет мастерская. А во дворе Карыш поставит непременный атрибут алтайского дома — аил, деревянную юрту. Такая архитектура есть только на Алтае: аилы появились от встречи алтайских традиций с русской наукой избостроительства. И теперь каждый алтайский мужчина считает, что в своей жизни он должен не только вырастить сына и привязать ритуальную ленточку на дерево, но и поставить во дворе аил. И только потом алтайцы думают, для чего аил использовать: можно туристов пускать, можно самому летом жить — зимой все-таки холодно.
Кайчи собирается жить сам. Насчет туристов у него другие планы — тут в голосе Кергилова слышится неподдельный энтузиазм.
— Вот тут пять бунгало поставлю, — показывает он на берег Катуни. — А вот здесь хочу платную автостоянку сделать.
В планы Кергилова верится. Горловое пение — это мощный бренд и хорошая замануха для туристов.
Алтай стал местом притяжения для художников со всей страны, сбывающих свою продукцию туристам
Алтай стал местом притяжения для художников со всей страны, сбывающих свою продукцию туристам
Вообще национальная тема используется в чемальском турбизнесе очень активно, для этого даже не обязательно быть алтайцем. Каждый второй охотно расскажет вам о своих встречах с шаманами, каждый третий поведает что-то про алтайских богов. В Чемале есть свой зайсан — духовный глава местного алтайского сека (рода). Всерьез это или в шутку — не поймешь. С одной стороны, в других районах республики, куда туристический бизнес еще не проник, зайсаны пользуются настоящим авторитетом. С другой — местный зайсан держит аил, где за 100 рублей удивляет туристов предметами алтайского быта, а сам любит встречать их в национальной одежде.
— У нас его многие не любят. Совхоз развалил — он ведь председателем был, — объясняет мне алтайка Светлана. — Ему так и сказали: ты был директором совхоза, у тебя даже высшее образование есть, ты и будешь зайсаном. И назначили.
Еще один алтайский музей организовал у себя дома русский — Анатолий Санников. Собрал предметы быта, забор украсил причудливо изогнувшимися корневищами сосен. Наряжался в костюм шамана, бил в бубен. Кончилось тем, что слег с тяжелой болезнью. Местные так и говорят: этого его духи наказали, нельзя с ними шутить.
Вот и получается: с одной стороны, народная культура превращается в аттракцион для туристов. С другой — если бы не туристы, никакой культуры, может быть, уже и вовсе не было бы. За ненадобностью. Вот и думай, что лучше.
Чемал давно стал местом притяжения для людей, чьи труды на туристов вовсе не рассчитаны. Трудно сказать, что — причина, а что — следствие: овощевод Коротич, например, всерьез утверждает, что именно особая атмосфера, сформированная собравшимися в Чемале творческими людьми, стала привлекать туристов, а не развитие туризма вызвало наплыв творцов, заинтересованных в том, чтобы сбывать приезжим свой продукт.
А еще в Чемал приезжает множество людей разной религиозной окраски: есть рериховцы, есть община настоящих буддистов. О душе и боге (или богах) говорит каждый. Даже если его не спрашивать. Такие уж места.
Самый яркий пример человека, который много сделал для популярности бренда Чемала, ничего на этом не заработав, — 70−летний Виктор Павлов, фигура для здешних мест легендарная.
Начнем с того, что Павлов — коренной москвич. Сегодня на Западе и в Москве таких людей, которые бросают хорошую работу и переезжают куда-нибудь в глушь, принято называть модным словом «дауншифтер».
В Чемал Виктор попал еще в 1974−м — тогда он был востребованным коммерческим фотографом. Ездил по Сибири, делал снимки для фотоальбома «Курорты СССР», в Чемале ему надо было снять туберкулезный диспансер. В Чемал, говорит, влюбился сразу и бесповоротно, но переехать сюда смог только в начале 90−х, на пенсии. С собой Павлов привез супругу, красивую московскую армянку Гаянэ, которая в прошлой жизни была инженером-конструктором по микроэлектронике.
— В Гоа едут люди без стержня, пустышки, бездельники, — выпустив сигаретный дым, комментирует сибиряк-неофит. — Серьезные люди едут в Сибирь.
После таких слов из Чемала не хочется уезжать.
В отличие от нормальных дауншифтеров, которые сдают квартиры и живут на эти деньги в Гоа, свою московскую недвижимость Павлов продал, а на эти деньги восстановил церковь на красивом острове Патмос посреди Катуни.
Будущий воротила турбизнеса Александр борется с депрессией просто: надо залезть на гору и посмотреть вдаль
Будущий воротила турбизнеса Александр борется с депрессией просто: надо залезть на гору и посмотреть вдаль
Теперь это главная чемальская достопримечательность. Летом у подвесного моста на Патмос толпятся туристы, девушки торопливо повязывают на голову платки. Ждут своей очереди: больше восьми человек заходить на мост нельзя. В каждой группе обязательно найдется шутник, который под визг девушек примется мост раскачивать. Однако на острове все туристы становятся серьезными и с торжественными лицами ставят перед образами свечки.
Павлов, кажется, и сам не очень рад, что церковь становится чем-то вроде аттракциона для скучающих туристов. С другой стороны, пусть приходят в церковь хотя бы для развлечения. А там видно будет.
После церкви Виктор Николаевич построил воскресную школу — уроки православия для местных детишек с благословения епископа давал в ней сам, с супругой, — и женский монастырь. И передал все это православной церкви.
Для этого Павлов сначала потратил деньги, заработанные в Москве рекламной фотографией. Потом продал квартиру. Потом — студию. Дети, как он утверждает, не возражали.
Еще Виктор Николаевич на свои средства издал два шикарных фотоальбома, дополняющих друг друга по тематике. Первый — «Сталинизм на Колыме» с архивными фотографиями политзаключенных и снимками полуразрушенных лагерей. Второй — альбом сибирских и дальневосточных церквей, в основном тоже разрушенных.
Денег Павлову хватило еще и на большой дом для себя прямо возле территории монастыря. За забором — огромный некрасивый замок из красного кирпича какого-то бизнесмена из Барнаула.
Мы заходим к Павлову с опаской: бывших коллег он, говорят, не любит, да и стесняется мирской славы. В просторной прихожей — шкафы с православной литературой и «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына. В соседней комнате — бильярд.
— Друзья подарили, — будто бы оправдывается хозяин. Павлов старенький. Руки дрожат, о бурной молодости напоминают только татуировки: перстень и букет тюльпанов.
Разговор не клеится.
— А где вы там в Москве живете? — из вежливости спрашивает нас хозяин.
— На «Полежаевской», — отвечает фотограф Сергей.
— На «Полежаевской»… — смакуя, протягивает Павлов. — Я тоже там жил. Сто лет назад.
По молодости он скучает, а по Москве — уверяет, что нет. Шумно, говорит, и суета.
Мы уговариваем его сфотографироваться. Он причесывает седые кудри под шуточки Гаянэ. Выходим к мосту на Патмос: здесь самый красивый вид.
— Все по-советски у нас: патриарх приедет, вот лестницу укрепляют. Я до этого полтора года владыке писал, чтоб доски поменяли, — смеется меценат.
Заходим в иконную лавку. Матушка-продавщица с радостью узнает Павлова, здоровается. Он протягивает ей листочек с именами «за здравие». Для него эта церковная услуга — бесплатна.
— Альбом кто-нибудь покупал? — интересуется он судьбой своего альбома с церквями.
— Пока никто, Виктор Николаевич, пока никто.
Становится жаль Павлова: бросил Москву, живет зачем-то в этой глухомани. Хотя жалеть, наверное, надо себя. Ведь он вырастил детей и построил не только дом, но и храм. И дорогу к храму.
Хороший индикатор для определения перспектив любого поселка или города — настроение местной молодежи. Если парни и девушки стремятся уехать в город побольше — диагноз один. Если, получив образование «в городе» и имея возможность там остаться, возвращаются — совсем другой.
23−летний алтаец Александр и его русский друг Елисей — чемальские. Их отцы — крупные по местным меркам бизнесмены: у отца Александра — лесопилка, у отца Елисея — электромонтажка. Поэтому парни получают хорошее образование: Саша учится в Горно-Алтайске на агронома, Елисей — в Новосибирске на инженера. Оба парня после учебы хотят остаться в Чемале.
— В городе дышать не могу. Два-три дня побуду — депрессия начинается, — признается Александр. — В горах у меня есть любимые места. Когда плохо или просто в делах зашиваюсь, надо подняться на гору или выйти в лес. Посмотришь с горы вдаль, обнимешь дерево — сразу легче становится.
Действительно впечатляющая природа, впрочем, не единственный фактор, определивший выбор молодых людей. В Чемале им гарантирована работа. Саша и Елисей водят группы туристов в горы, организовывают сплавы и спуски в пещеры. Саша уже заработал на уазик и два рафта — это надувная лодка для сплава.
— В большом городе пришлось бы начинать все заново. И, самое главное, непонятно зачем, — говорит Елисей.
— А не надоедает с туристами?
— Люди в основном нормальные попадаются. А общаться интересно, сюда ведь со всего мира едут.
Мы едем с парнями в горы. Они обещают показать пещеры и петроглифы — наскальные рисунки первобытных людей. Тут-то и становится понятно, что пока то, чем занимаются Саша и Елисей, — дилетантизм, опасная в горах штука. Именно из-за дилетантизма, особенно в сочетании с алкоголизмом, на Алтае, случается, гибнут туристы: сплавщики тонут в Катуни, альпинисты срываются с опасных скал, и многие оказываются покусанными клещами.
Через 15 километров от Чемала вверх по Катуни заканчивается асфальтовая дорога — прямо возле села Еланда (в переводе с алтайского «пьяная деревня»). «Жигули»-шестерка Сашиного отца сразу ломаются: у карданного вала отлетела крестовина. Начинающие гиды долго пытаются машину починить, пока наконец какой-то алтаец, тоже на «жигулях», не останавливается и не соглашается отбуксировать машину в село Ороктой (по-алтайски «свадьбы в яме»: в селе есть давняя традиция отмечать все свадьбы одновременно) — там на лесопилке отца у Саши перевалочный пункт для туристов.
Из-за поломки посмотреть на пещеру и петроглифы мы уже не успеваем и поэтому просто лезем на гору. Саша долго водит нас по склонам. Видно, что дороги он толком не знает. Страховки нет, и с отвесных скал приходится спускаться на свой страх и риск. Вокруг множество клещей — их видно невооруженным глазом. Однако, несмотря на все накладки, свои 2,5 тыс. рублей Александр вытребовать не забывает.
Пока Саша и Елисей пытаются починить «жигули» — надо же на чем-то возвращаться в Чемал, — мы общаемся с Сашиным отцом. Дядя Гера не только владелец лесопилки, он еще охотник и травник.
— Трава прячется, не каждому травнику дается. Сидишь, копаешь корешки, а сам смотришь боковым зрением — не высунется ли какой стебелек.
Дядя Гера особенно гордится очень редким корнем ятрышника, который ему удалось найти. Ятрышник настаивают на водке и пьют мелкими глотками. Помогает от всего.
Потом дядя Гера развлекает нас байками про шаманов — такое ощущение, что это входит в стоимость программы.
— Был у нас тут один шаман, очень сильный. А это в советское время было, когда шаманы были под запретом. Его арестовали, привезли к начальнику милиции. А шаман взял и милиционеру все рассказал, чем тот болеет, и сказал: отпустишь — вылечу. Отпустил. Вылечил. Сейчас много сил бизнес отнимает, — дядя Гера кивает на лесопилку. — На старости лесопилку сыну отдам, а сам буду только травами заниматься.
На своей лесопилке дядя Гера собирает окрестных алкоголиков. Работают они у него за еду, а он их лечит — отпаивает травами, которые отбивают охоту к алкоголю. А местный ручей лечит гастрит и печень, которыми маются любители алкоголя и его профессионалы. Вода в ручье действительно очень вкусная.
«Жигули» чиниться не хотят, рассказы у дяди Геры иссякают, и пока совсем не стемнело, мы идем прогуляться по деревне. Ороктой — это поселок охотников и шишкарей. Зимой на полгода местные уходят в лес на охоту. Летом собирают папоротник на продажу в корейские рестораны и кедровый орех. Последнее время повадились водить на охоту туристов.
Здесь в каждом доме охотничий ствол. Подавляющее большинство из них не зарегистрировано: иначе придется оформлять лицензии, и тебя будут контролировать на предмет выполнения сроков охоты. Поэтому все браконьерят — иначе семью не прокормить.
Становится совсем темно. Чемал кажется далекой и недосягаемой цивилизацией. Здесь тебя и посещает чувство, что ты добрался до самого конца ареала человеческого обитания. Людей здесь больше нет, и ты наконец можешь побыть наедине с горами и самим собой.
Под натиском туристических денег Алтай медленно, но верно превращается в респектабельный курорт. Это сейчас кульминацией отдыха в Чемале обычно служит прыжок с тарзанки: через речку натянут канат, к которому на специальном ремне крепится турист, испытывающий недостаток острых ощущений. Но, возможно, недалек тот день, когда береговая линия Катуни и ее притоков покроется отелями не хуже, чем в Турции, с номерами по $300 и Wi-Fi. Правда, тогда возникнет вопрос: а зачем вообще сюда ездить?
…Где-то вблизи что-то непонятное кричат пьяные алтайцы и стреляют в воздух из своих незарегистрированных ружей. Впрочем, нам не страшно: в густой темноте неосвещенного села им нас не видно.
Дмитрий Виноградов, "Русский репортер", №29 (59), 31 июля 2008