«Я не знаю, на чьей стороне бог»

12 Июл 2016, 15:14

Сын известного в Новосибирске религиозного активиста Юрия Задои Константин по заявлению отца помещен на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Тайга.инфо побывала в больнице, чтобы выяснить, как расхождение во взглядах в семье довело молодого человека до койки в лечебнице.

«У них с отцом был конфликт на религиозной и политической почве, — рассказывает девушка Константина Задои Мария Кардаш, стоя на крыльце административного корпуса новосибирской психиатрической больницы №3, где должно состояться судебное заседание о правомерности помещения молодого человека на принудительное лечение. — Задоя насаждал православие, говорил, что надо в церковь ходить, поститься и молиться, а Костя — либерал. При этом он отца никак не провоцировал».

По словам Марии, во время очередного конфликта с отцом Константин разбил стеклянную вставку на двери и повредил ногу. Как утверждает девушка, Юрий Задоя после этого написал заявление, в котором указал, что сын угрожал ему убийством и выкалывал иконам глаза. В результате двадцатилетний Константин оказался в психиатрической лечебнице, куда его принудительно доставили санитары. «Юрий со мной практически не общался, — говорит Мария Кардаш. — Один раз поговорил со мной: „Я вижу, что вы с Костей дружите, — я цитирую. — Я рад, ну не рад, конечно, ведь Костя отвлекается от учебы на вас“. Он был очень вежливый, очень милый, за сына беспокоился, но по глазам было видно, что он плохо ко мне относится. Костин отец считает, что сначала надо пожениться, а потом встречаться».

К зданию подходят мать Константина Татьяна Ганичкина и сестра Мария. Следом за ними на некотором расстоянии идет Юрий Задоя в сопровождении крепкого молодого человека. «Это двоюродный брат Кости Петр, — поясняет Мария. — Он примерно таких же взглядов придерживается, что и его дядя».

Юрий Задоя и его племянник встают поодаль от крыльца. В отличие от своей дочери и бывшей жены Задоя выглядит абсолютно спокойным, для него суд — обычное дело. Он был одним из инициаторов запрета концерта Мэрилина Мэнсона в Новосибирске, писал заявление на режиссера оперы «Тангейзер» Тимофея Кулябина, призывал проверить деятельность группы «Ленинград» из-за песни «В Питере — пить», добился запрета чемпионата по заплыву на резиновых женщинах, а в мае 2016 года по его заявлению на год и три месяца был осужден сторонник «Парнаса» за репост иронической картинки в соцсетях. Также религиозный активист позиционирует себя защитником традиционных семейных ценностей — активно выступает против абортов, рекламы презервативов и поправок к уголовному кодексу, запрещающим родителям применять телесные наказания в отношении детей.

«Он живет общественными делами, и они, а не семья, для него всегда на первом месте, — рассказывает дочь Юрия Мария Задоя. — Когда я ему звоню, я очень часто не могу дозвониться. Я у него спрашивала: „А если со мной что-нибудь случится?“. Вообще я хочу сменить фамилию. Мне как раз скоро 20 лет — паспорт менять».

«Фамилия? — спрашивает у корреспондента Тайги.инфо Юрий Задоя, не поднимая глаз, быстро записывая все в блокнот. — Что они вам рассказали? Вы закон вообще знаете? Я ничего комментировать не буду».

Из-за угла административного корпуса выходит Константин в сопровождении бритоголового охранника в штанах защитного цвета. Сына Задои заводят внутрь, остальные идут за ним. Константин выглядит спокойным. Большинство пациентов клиники одеты в форменные клетчатые пижамы, на Константине — черная футболка и спортивные штаны. Он обнимается с матерью, сестрой и девушкой и пытается шутить, несмотря на то, что ему с первого дня пребывания клиники колют нейролептики. Узнав, что вместе с родственниками пришли журналисты, он улыбается и жмет нам руки. «Костя сам просил придать ситуации наибольшую огласку, звонить во все редакции, писать известным людям, — рассказывает о решении вынести конфликт в публичное пространство Мария Кардаш. — Вот Артему Лоскутову написала, чтобы он в твиттер написал или на стене пост разместил. У них же был конфликт с Задоей. Но он проверяет информацию, говорит, что и у меня, и у Кости страница пустая. Но мы вообще свою жизнь обычно не афишируем».

Близкие Константина говорят, что он никогда не проявлял признаков психического расстройства и агрессии в отношении кого бы то ни было. «Я не понимаю, почему они его не отпускают, — продолжает Мария. — Считают, что это из-за аминазина, который ему каждый день колют, несмотря на то, что он согласия на лечение не давал. Но Костя спокойный, а другие — нет, хотя уколы ставят всем. Недавно на него один набросился около умывальника. Костя позвал санитара, а тот сказал, что или обоих свяжет, или никого связывать не будет».

По словам матери Константина Татьяны Ганичкиной, то, что ее сын отказывается от лечения, воспринимается врачами как признак его невменяемости: «Как только его привезли сюда, ему сразу вкололи аминазин и дали какие-то таблетки, не сказав их название. Костя их выплюнул и отказался подписывать какие-либо бумаги. Я говорила с врачами, они считают, что это говорит в пользу того, что мой сын сумасшедший».

Юрий Задоя сидит, запрокинув голову, и сосредоточенно массирует высокий морщинистый лоб. К нему подходит бывшая жена Татьяна, присаживается рядом и что-то тихо говорит. Общественник продолжает сидеть неподвижно, не опуская взгляд на женщину.

В помещении за дверью с потертой табличкой «Зал судебных заседаний» висит растяжка «С днем медицинского работника!» Родственники Константина рассаживаются на деревянные стулья, обтянутые дерматином, и ждут, когда приедет суд. «Вы кто? Уйдите отсюда! — возмущается женщина в белом халате, заглядывая в зал. — И с этажа уйдите. Когда суд посчитает нужным вас позвать, тогда зайдете». Спрашиваем: «А как мы узнаем, что суд нас пригласил?». Вместо ответа сотрудница больницы подходит к Юрию и что-то говорит ему. «Вы только с ним будете разговаривать, да?» — возмущается мать Константина Татьяна.
Мы стоим на лестничной площадке в административном корпусе психиатрической больницы № 3. За окном, покрытым белой облупившейся краской, пациенты в клетчатых пижамах что-то везут на тележке к разноцветной деревянной беседке. Мария копается в телефоне. «Сейчас я найду в переписке, когда он пропал и когда мы узнали, где он, — говорит девушка Константина. — Вот, нашла. В девять часов в четверг нам сказали, что Костя в этой больнице. У него не было настроения утром 6 июля, потом он вроде отошел, позвал меня в гости. Пока я собиралась, он исчез куда-то. Я решила, что он передумал или спать лег — бывает такое. Он же не обязан передо мной за каждый шаг отчитываться. Потом смотрю — его нет уже очень долго. С трех часов я писала ему, он не отвечал. Он зашел, все прочитал и не ответил. Я подумала, что он и правда хочет побыть один. Потом оказалось, что это его отец специально не выключал компьютер, чтобы читать его переписки, потому что у Кости стоит пароль».

Мария Задоя, которая живет с отцом и братом, но «часто ночует у подруг», продолжает рассказ девушки Константина: «Я приехала домой часов в 8 вечера переодеться. Смотрю — компьютер включен, а Кости нет. Думаю, может, ушел куда-то, но у него ведь нога болит. Потом мне написала Маша (девушка Константина — прим. Тайги.инфо), спросила, где Костя. Я решила узнать у папы. Он сказал, что Костя спит. Я ответила, что была дома полчаса назад — его не было. „Ну я вот 15 минут назад пришел домой — он спит“, — написал мне папа. Он, видимо, думал, что я не приду домой ночевать, а я к 12 заявилась. В Костиной комнате все было точно так же — компьютер включен. Я спрашиваю отца, где Костя. Папа отвечает, что он гулять ушел. А Костя ногу поранил стеклом, которое разбил во время ссоры с папой. Да и вообще он такой человек — постоянно сидит, учится и гулять ночью не ходит. Тут я понимаю, что-то не то. Я спрашиваю еще раз, он снова отвечает, что Костя гуляет. Я ему говорю: „Не надо врать“. Он говорит, что Костя больнице: „Я вызвал врачей, для него так будет лучше“. Естественно я сразу маме позвонила и Маше сказала. „Какая больница?“ — спросила я его. „Частная клиника. Больше ничего тебе говорить не буду“. Только спустя сутки мы узнали, что это никакая не частная клиника».

В пользу вменяемости Константина, по мнению его родственников, говорит то, что он хорошо учится в медицинском институте. «Костя действительно учится — не то, что я. Потому что в меде по-другому нельзя, — говорит сестра Константина Мария. — Приходит вечером, просит помочь с учебой, диктовать какие-то термины. Вот это давление в универе наложилось на непрекращающийся конфликт с отцом. Неудивительно, что во время очередной ссоры он сорвался. С кем не бывает?»

Мать Константина Татьяна предлагает сфотографировать зачетку: «Давайте страничку получше выберем, а то на последней нет печати из деканата. Он должен был как раз шестого числа пойти в институт, а его забрали».

Татьяна Ганичкина и Юрий Задоя давно развелись, поэтому дети большую часть жизни прожили с матерью. «Мы жили в Новокузнецке, виделись с отцом 2–3 раза в год, — говорит Мария Задоя. — А 2 года назад мы приехали сюда учиться и переехали к нему. Он ожидал, что мы такие же маленькие, а у нас уже свой характер есть, какие-то свои привычки, приоритеты. Пытался первое время нас прогибать под себя, под свои правила. Было что-то типа: «Пришла после 10 — да какая ты девушка?!" Он очень хороший провокатор, умеет провоцировать споры на религиозную тему».

Мария учится в СГУПСе на направлении «Мировая экономика и право», где нет бюджетных мест. По ее словам, общежитие для «платников» не предусмотрено, поэтому они с братом переехали к отцу. «Доверить ему детей — моя большая ошибка, — говорит мать Константина. — Когда мы развелись, у нас были долгие судебные тяжбы по определению места жительства детей. На протяжении трех лет отец увозил детей в Казахстан, им было по два-три года. Уже после судебного решения он скрывал от меня местонахождение Кости, из-за чего он не пошел в первый класс. Я думала, что он возмужал, понял, что он отец, и с радостью примет их у себя. Но он их выживает, не знает, что делать, чтобы они ушли. Я хочу, чтобы Задоя официально отказался от них. Домой меня никогда не пускали, все передачи я делала через детей. Только когда Костя пропал, я смогла пройти в квартиру и увидела ужасные условия, в которых живут мои дети».

С третьего этажа спускается Юрий Задоя. Дочь и бывшая жена расступаются перед ним. «Суд опаздывает, поэтому заседание переносится в отделение, — сообщает сотрудница больницы. — Нам надо административный корпус закрывать».

Константин в сопровождении охранника, сестры, матери и подруги идет в отделение. Он держится за руки с Марией Кардаш, охранник внимательно следит за каждым их движением. «Сегодня санитар налил себе водочки с соком, стукнул пару раз пациента, который кричал, и пошел отмечать последнюю смену, — рассказывает Константин о жизни в психиатрической больнице. — А еще к нам поступил человек, который утверждает, что он профессор НГТУ. Не знаю, правда это или нет. Но мы с ним на английском разговаривали, поэтому думаю, что он действительно преподаватель».

«Их там больше двадцати человек в палате, — продолжает Мария. — Из нормальных только Костя и еще один парень. Остальные — больные люди, половина мычит. Костя до вчерашнего дня не знал, на каком этаже находится. Гулять их тоже не выводят. У меня тетя — юрист, она сказала, что надо писать заявление в прокуратуру на главврача и заведующую отделением».

Внутрь вместе с Константином пускают родителей и сестру, остальных просят подождать на улице. «Сейчас к вам выйдет заведующая и все скажет, — говорит светловолосая медсестра, закрывая тяжелую железную дверь».

Мария Кардаш обреченно садится на лавочку и начинает медленно говорить: «Отец Косте сказал, что это мать его сюда засунула. Когда мы приехали в больницу, Костя сразу спросил: „Мама, за что ты меня сюда посадила?“ А что он мог думать? Сутки лежал привязанный и думал, что все его бросили».

С опозданием в полтора часа к больнице на УАЗе с красным крестом на лобовом стекле подъезжают прокурор, секретарь, адвокат и судья, поднимаются на крыльцо и звонят в дверь. Открывать им не торопятся. «Может, мы уже поедем, раз нас тут не ждут?» — спрашивает прокурор. «Вот видите, никому это не надо, — вздыхает Мария. — Может, помолиться? Но я не знаю, на чьей стороне бог».

Спустя полчаса к крыльцу отделения подходят четверо молодых людей и женщина — пациенты подросткового отделения. Они курят, сплевывают в урну и слушают лирический рэп. Докурив, дружно выбрасывают бычки, поднимаются по лестнице и звонят в дверь. К ним выходит полный мужчина, жмет им руки и обнимается. Один из подростков закашливается. «Это кто так кашлял? — спрашивает мужчина, и подросток в черной майке поднимает руку. — Что-то мне это не нравится. Бросай курить и скажи медсестре, чтобы тебя обследовали».

«Тут сигареты — это основная валюта, — комментирует увиденное Мария. — У кого есть курево, тот король. Мы Косте приносим несколько пачек — половину отдаем медсестре, а иначе она все заберет».
Из отделения выходит полная женщина, увешанная жемчужными бусами. «Проходите, проходите!» — приглашает она. Внутри стойкий запах табака. На первом этаже за деревянной дверью с непрозрачной стеклянной вставкой — курилка. Из каморки выбегает медсестра и пытается вытолкать нас на улицу. «Выйдите отсюда! Запрещено здесь находиться! Ты зачем их пустила?» — кричит она на женщину. «Мы на суд пришли. Думали, нас позвали». «Заведующая запретила вас пускать! Вы хотите, чтобы меня уволили?» — хватается за голову медсестра. «Позовите заведующую» — «Выйдите за дверь, она к вам подойдет» — «То же самое вы говорили час назад». Женщина в бусах держит дверь и вопит: «Уходите, уходите!». Медсестра тоже продолжает возмущаться. Их крики тонут в бормотании больных, кочующих из курилки на лестницу. К фотокорреспонденту Тайги.инфо подходит молодой человек в оранжевой майке и жмет ему руку. «Вы кореша Кости?» — спрашивает он. Отвечаем: «Нет, мы журналисты» — «А я с ним в одной палате лежу, Маша, наверное, рассказывала». Спустя несколько минут на первый этаж спускается заведующая Татьяна Власова. За ней виновато семенит медсестра. «Уходите, это закрытый объект. Суд никого из вас не вызывал», — говорит врач.

На лавочке во дворе больницы лежит двоюродный брат Константина Петр в майке с надписью «New York», подложив под голову спортивную сумку. Периодически он встает, подходит к зданию и смотрит в окно комнаты для посетителей на втором этаже, где идет судебное заседание. Оттуда слышны то неразборчивые крики, то монотонное бормотание. От здания больницы отваливаются кусочки штукатурки и скатываются вниз по крыше крыльца. Из двери отделения выглядывает медсестра. «Суд решил пригласить в качестве свидетеля подругу Константина», — недовольно сообщает она. Мария радостно вскакивает со скамейки, поправляет юбку и бежит в отделение. Ей навстречу выходят пожилая сотрудница больницы и два пациента — парень и девушка. «Теть Кать, дай дрова!» — обращаются они женщине. Она улыбается и достает из фартука пачку сигарет. Подростки вытягивают по одной и вприпрыжку бегут в ближайшие кусты.

Спустя час во двор возвращается Мария. По ее словам, суд допрашивал свидетелей по очереди, а ей задавали некорректные вопросы: «Они меня спросили, разбивал ли он стекло. Я ответила, что не видела, но, по его словам, да. Они спрашивают: „Почему он стекло разбил, вот почему? Что, это по-вашему нормально?“. Мне моя тетя, юрист, сказала, что вообще-то нельзя такие вопросы задавать».

«Зачитали приговор, — говорит двоюродный брат Константина Петр. — И вроде не в пользу Кости». Первым из отделения выходит Юрий Задоя и стремительно направляется к воротам больницы. Его догоняет мать Константина и что-то кричит ему вслед. Тот не оборачивается и молча идет по тропинке в сопровождении Петра. «Ты сыну жизнь испортил, мразь!» — кричит Татьяна. Она возвращается ко входу в отделение, закуривает и, сделав пару затяжек, начинает сбивчиво говорить: «Суд принял решение о принудительном лечении. Ему поставили диагноз „острое полиморфное расстройство без признаков шизофрении“ на основании визуального осмотра, не проведя ни одного анализа. Его уже начали лечить, ставили уколы аминазина». «А можно сейчас к нему?» — сквозь слезы спрашивает Мария. «Нет, часы свиданий закончились», — вздыхает мать.

Из отделения выходит судья, прокурор, секретарь и адвокат. Первые трое направляются к УАЗу с красным крестом на лобовом стекле. «Есть такое понятие — недобровольная госпитализация, — говорит адвокат Юлия Жемчугова. — Если лицо соглашается, суд не назначается — ставится подпись, и все хорошо. Если пациент возражает, а мой подзащитный неоднократно возражал в ходе судебного заседания, вопрос решается в судебном порядке. С 15 сентября 2015 года у нас вступил в силу Кодекс административного судопроизводства, где прописана процедура помещения на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу. Мы будем обжаловать решение в областном суде и требовать проведения независимой экспертизы».

«Три врача поставили диагноз, под который можно подвести вообще все, — продолжает Татьяна Ганичкина. — Причем руководствовались они только заявлением отца. Даже если они пересмотрят решение, Костя уже пролежит здесь некоторое время. Когда отца на суде спросили, не жалко ли ему отдавать своего сына в лечебницу, ведь он в институте учится, он сказал, что многие известные люди лечились, и все у них было хорошо».

Девушка и сестра Константина плачут. Мать снова закуривает. Из отделения выходит заведующая. «На территории больницы запрещено курить по федеральному закону», — говорит она матери Константина. Мимо проходит группа сотрудников лечебницы и пациентов. Они сладко затягиваются и выпускают струйки дыма.

Текст: Петр Маняхин
Фото: Владислав Некрасов