Главный режиссер новосибирской музкомедии о премьере «Веселой вдовы»: «Нынешняя эпоха — эпоха оперетты»

После премьеры Лебедев рассказал Тайге.инфо, как осовременить оперетту 1905 года без перехода на кич, кто является идеальным композитором для музыкального театра и как зрительский спрос влияет на театральное предложение.

Тайга.инфо: Насколько вам удалось воплотить свои идеи в этой постановке? Режиссер часто считается человеком подневольным, зависит как от автора, так и от худрука местного театра.

— Режиссер — это вторичный вид искусства, не потому, что над режиссером есть худрук, а потому что над ним есть автор, и в конечном счете мы ставим «Веселую вдову» Легара, ну или пьесу Червинского, например. Даже если это моя пьеса, все равно изначально существует текст, который мы уже ставим, поэтому здесь... Я не думаю, что кто-то из режиссеров скажет вам, что он «подневольный», просто надо четко понимать, что это вторичный вид искусства. Но, с другой стороны, ты читаешь текст и видишь, как это должно быть, и так это стараешься сделать. Рамки, безусловно, есть, но я не скажу, что я в них загнан. Они создают определенные технические сложности, которые, наоборот, заставляют активнее работать фантазию.

Тайга.инфо: Есть точка зрения режиссера, есть то, что видят и воплощают актеры, есть уже зрительское видение — пересекаются ли они у вас в какой-то точке?

— Насчет зрительского видения мы можем только представлять себе, а так вообще мы все — и я, и актеры, и монтировщики, и осветители, — хотим сделать хороший спектакль, это и есть точка пересечения всех усилий, всех желаний. Насчет актерских взглядов — если что-то предлагаю актеру, и ему это не нравится, я выслушиваю его, что он предложит. Если ему нравится, он играет, а потом я просто смотрю. На этой фазе спектакля я слежу не за тем даже, как он мою какую-то идею проводит в жизнь, а больше за тем, насколько он внятно и понятно играет, как зрителю было бы интереснее.
 

После спектакля я указываю труппе моменты, которые мне показались ошибками, в надежде, что в следующий раз актер сыграет без них. Дело не в том, что есть ошибки, и что я бы сделал по-другому — я тоже могу заблуждаться. Но спектакль — это живой вид искусства, ни один спектакль на другой не похож, и поэтому завтра актер может сыграть что-то иначе, и это может быть как лучше, как и хуже того, что мы с ним вместе хотели.

Тайга.инфо: Однажды вы сказали, что «осовременить» спектакль с помощью реалий XXI века — джинсы, мотоциклы и так далее — для вас неприемлемо. Какими тогда средствами вы заставляете старый текст звучать актуально сегодня?

— Я не скажу, что это неприемлемо, просто существует определенная стилистика, понятие стиля. Меня однажды спросили, как я отношусь к автоматам на сцене. Понимаете, можно взять «Сикстинскую Мадонну» и «украсить» ее всякими автоматами и танками или в бикини ее одеть, оставить композицию, вообще просто по этой картине ее нарисовать, и все скажут: «Это кич». Конечно, найдутся люди, которые будут говорить, что это новое слово, но, в принципе, мы все будем понимать, что человек за счет Рафаэля пытается себя как-то рекламировать, и вопрос кича ни у кого даже не вызовет сомнения. Такие люди, как Легар, Гайдн или Вивальди, — они несут определенный стиль, и выход на танке под Вивальди... Можно, конечно, но для меня это такой же кич, просто оправдывается он тем, что человек, который это делает, не слышит музыку, не слышит с точки зрения стиля, с точки зрения эпохи.

У каждой эпохи есть свои какие-то реалии, и, если это произведение живет, оно живет не потому, что в него можно или нельзя вставить автоматы. Оно живет потому, что в контексте нашего общества ценности, о которых говорит автор в этом произведении, не потеряли актуальности. И поэтому произведение интересует, и на него пойдут. В любом случае мы делаем спектакль современным, у нас актеры говорят по-современному, актеры — современники зрителя, и у них такое же точно отношение к тем процессам, которые происходят в нашем обществе, как и у зрителя, и поэтому даже заставить их играть так, как это было в 50-е годы, невозможно. Когда ты работаешь с классическим материалом, какой бы он ни был, все равно так или иначе думаешь, ищешь, как сохранять внешнюю стилистику этого произведения, но сделать его современным по режиссерскому языку.

Тайга.инфо: Когда говорят, что театр сегодня является транслятором актуальных проблем общества, какую роль здесь может играть оперетта, ведь она считается неглубоким жанром?

— В буквальном смысле слова, конечно, театр не является выразителем каких-то, может быть, политических проблем или еще чего-то, то есть всё равно произведение искусства, каким бы оно ни было, рассказывает об этом косвенно. Понятно, что можно много говорить о «Героической симфонии» Бетховена как программном произведении, но оно в конечном счете абсолютно не программное, это все-таки эмоциональное рассуждение на тему, и то же самое происходит с театром. Но, конечно, он более реален в своем языке и в своем контакте со зрителем. Ассоциативный ряд, который возникает у зрителя и который несет актер или режиссер, осознанно или случайно, более конкретен, чем в музыке.
 

Мне нравится афоризм «Какова эпоха, такой театр». Спектакли высокой трагедии сегодня практически на сцене отсутствуют: то, что у нас называется трагедией, — по сути, драма, поэтому так трудно сегодня ставить трагические спектакли. Например, [Сергей] Женовач поставил «Короля Лира» еще лет 20 назад и порвал Москву тем, что перенес акцент с гражданских и каких-то общегосударственных моментов на историю семейной разборки, это было новое слово. Этот пример для меня показателен, потому что нынешняя эпоха — эпоха оперетты и комедии. На спектакли трагические или даже драматические, в общем-то, нет такого зрительского вала, потому что зритель сейчас хочет комедии. И в конечном счете спрос определяет предложение, то есть зритель сам определяет наше творчество.

Тайга.инфо: С каким материалом мечтает поработать «музыкальный» режиссер?

— Всегда интересно, конечно, работать с хорошей театральной музыкой. Потому что есть некоторые композиторы, которые писали, может быть, музыку-то и хорошую, но они не выписывали, как Станиславский говорил, «жизнь человеческого духа». Просто существуют некоторые законы музыкальной формы, конструкция музыкальная, структура, и человек здорово это делает, и мелодии пишет замечательные. Но есть авторы, которые мыслят театрально: его персонаж не просто музыку красивую поет, а в каждой интонации есть жизнь человеческого духа.

Идеальным в этом смысле композитором является Моцарт. Вот ансамбль, 12 человек поют, все одновременно, всё согласованно, замечательно, безукоризненно с точки зрения музыки написано, но при этом, уверяю вас, каждый персонаж поет то, что в его психологии, и этому не устаешь удивляться, для меня это критерий. И когда ты встречаешь, скажем, у современных авторов такие моцартовские проблески в разных жанрах — это может быть и в мюзикле, и в той же оперетте, — это восторг. Когда разложено всё настолько замечательно, остается только это как-то пластически помочь выразить и все. Таков, например, Оффенбах. У Легара это есть тоже, в финалах, но все-таки Легар демократизирует свою музыку в погоне за законченной мелодией, и это не всегда настолько совершенно по драматургии. Поэтому хочется ставить просто хорошую театральную музыку.

Беседовала Юлия Катковская