«Адвокаты хотят ввергнуть нас в какой-то блудняк»: защита Солодкиных вынудила прокурора допросить трех следователей и двух бывших понятых

16 Мар 2013, 07:08

До того, как продлить срок ареста Солодкиным и Андрееву, новосибирский облсуд в течение нескольких недель рассматривал ходатайства стороны защиты. Адвокаты просили полностью исключить из дела эпизод с кафе «Пикник», оценить нарушения УПК, допущенные следователями, и показать потерпевшего психиатрам.

Напомним, адвокат Александра Солодкина-младшего Николай Украинцев ранее просил исключить из материалов дела протокол допроса Вадима Филиппова от 18 мая 2010 года. В документе есть исправление (национальность «армянин» исправлена на «русский»), не заверенное подписью допрошенного. К этому ходатайству Украинцев добавил еще два — об исключении показаний свидетелей Натальи Рымарь и Якова Аленова (адвокат отметил, что в протоколах допроса отсутствуют сведения о применении технических средств) и о признании недопустимыми доказательствами всех предметов (всего 26 наименований, включая не раз упоминавшийся ежедневник), изъятых у Вадима Филиппова тогда же, 18 мая, и протокола осмотра этих предметов от 30 июня 2010 года.

Украинцев обратил внимание, что следователь Александр Кодзасов, составив протокол выемки, включил в него ежедневник, который не упомянут в постановлении о выемке (отдельного постановления для ежедневника также нет), и упаковал всё изъятое в полиэтиленовый пакет. Следователь Денис Селетников, проводя полтора месяца спустя осмотр изъятого, составил протокол, из которого следует, что пакет, с которым ему пришлось работать, не идентичен кодзасовскому. «Между выемкой и осмотром с изъятыми предметами производилась манипуляция, но протоколов об этих действиях в деле нет», — отметил Украинцев. Филиппов заявил, что возражает: «Я считаю, что это технический огрех, а по сути дела ничего не меняет».

Прокурор Марина Морковина заявила, что перед разрешением ходатайства необходимо исследовать постановление о выемке и оба протокола, а также допросить следователя Кодзасова и двух понятых, присутствовавших и при выемке, и при осмотре предметов. На заявленное 6 февраля ходатайство Морковина отреагировала 15 февраля, и оказалось, что Кодзасова «сейчас нет в городе» (на допрос он сумел прийти только 28-го), зато в здании суда находятся Илья Васильев и Виктор Мартухович, выступавшие в качестве понятых.

«Между выемкой и осмотром с предметами производилась манипуляция, но протоколов об этих действиях в деле нет»

Адвокаты согласились с условием гособвинителя, и Украинцев зачитал протокол выемки и постановление о ее проведении. В обеих бумагах упоминались сметы, расписки, договор аренды, учредительные документы, «шесть фотографий, подтверждающие проведение ремонта в помещении на улице Державина, 9» и так далее, — но «ежедневник за 2001 год с надписью "ЧП Филиппов"» впервые обнаруживался 26-м пунктом в протоколе выемки, как будто Кодзасов, когда писал постановление, не собирался его изымать.

Оглашенный протокол осмотра 26 предметов Селетниковым подтверждал заявление адвоката о том, что описанная следователем упаковка отличалась от той, которую 18 мая описывал Кодзасов. Как минимум, пакеты различались печатями и надписями на них, а ежедневник находился в принципе в отдельном пакете. Украинцев также предположил, что запись «фотоснимки, копии документов» в графе «Прилагается (прилагаются)», насколько он может судить по почерку, сделана вообще другим человеком. Возможно, третьим участником следственной группы Станиславом Мацкевичем, который в этих следственных действиях не участвовал.

Допрошенный 22-летний Илья Васильев, старший следователь Западно-Сибирского управления на транспорте СК РФ, сообщил, что в мае-июне 2010 года был студентом новосибирского филиала Томского юридического института, проходил учебную практику в СК РФ по СФО и иногда участвовал в следственных действиях в качестве понятого. Обстоятельства выемки и осмотра предметов, изъятых у Филиппова, он не помнил, но считал, что, раз в протоколах нет замечаний, то их не было и тогда. В кадровом резерве СК свидетель Васильев состоял с конца 2011 года, а практику проходил в течение двух недель.

«Кто курировал практику?» — спросил Украинцев. Васильев назвал следователя Алексея Лебедева, руководившего следственной группой по делу Солодкиных. «Он дал распоряжение стать понятым?» — «Нет, мне часто поступали предложения, от разных следователей». — «С какого по какой период вы проходили практику?» — «Я точно не помню». — «А потом вы зачем приходили в СК?» «Снимается, это не имеет отношения к заявленному ходатайству, — сказал судья Лариса Чуб. — Прошу вас задавать вопросы, касающиеся времени составления протокола». Адвокат возразил, что пытается выяснить, почему Илья Васильев в принципе был понятым. «Вы можете сказать, какие следственные действия имеете в виду, отвечая на вопросы прокурора?» — спросил он у свидетеля. «Выемка и осмотр документов». — «Каких?» — «Которые были изъяты». — «Когда и у кого?» — «Точно вспомнить не могу».

Адвокат Андрея Андреева Татьяна Титова обратила внимание Васильева, что он, судя по материалам уголовного дела, выступал понятым и во время допроса 10 февраля 2011 года. «Как вы в 2011 году попадали в СК, если практику уже не проходили?» — поинтересовалась она. «Ваш вопрос снят», — заявила судья. «Ваша честь, вопрос профессиональности понятых поднимался неоднократно, как нам проверять их правдивость?» — спросила Титова. «У вас есть еще вопросы?» — осведомилась Чуб. «Есть, но вы же их снимаете…»

Морковина предложила ознакомить Васильева с протоколами. Адвокаты возразили, что показать свидетелю нужно лишь его подпись. «Пусть скажет, соответствуют ли эти обстоятельства действительности», — настаивала прокурор. «Он же не помнит! Какие тут могут быть противоречия?» — спросил Украинцев. «Посмотрит и вспомнит», — ответила Морковина. Солодкин-младший попросил судью к показаниям Васильева «относиться со скепсисом», поскольку он «лицо зависимое», так как в настоящее время работает в СК РФ. Судья позволила показать свидетелю протокол, и тот опознал все свои подписи. «Скажите теперь, всё, что отражено в протоколе, соответствует действительности?» — спросила Морковина. «Если бы не соответствовало, была бы сделана запись об этом», — подтвердил Васильев.

Подробности изъятия ежедневника и прочие важные детали обсуждаемых следственных действий вспомнить он так и не смог. Украинцев спросил, знаком ли он с Мартуховичем. «Он в коридоре сидит, — сказал Васильев. — Я его видел в СК, лично не знаком». — «В связи с чем вы фамилию запомнили?» — «Я не запомнил…» — «Вы же поняли сейчас, о ком я вас спросил!» — «Мы в коридоре сейчас встретились и представились друг другу».

«Всё, что указано в протоколе, соответствует действительности?» — «Если бы не соответствовало, была бы сделана запись об этом»

23-летний Виктор Мартухович, помощник юриста в коммерческой фирме, как оказалось, помнил не больше Ильи Васильева. Он не смог ответить на первый же вопрос прокурора об участии в конкретных следственных действиях. Морковиной пришлось предъявлять ему на обозрение протокол. Свидетель опознал собственный почерк и свои подписи, но практически на все остальные вопросы отвечал одинаково. «Но вы протокол читали? — спросила после очередного «не помню» гособвинитель. — Соответствовало ли его содержание действительности, можете сказать?» «Смотрел, — кивнул Мартухович. — Кажется, соответствовало. Должно было».

На вопрос адвоката Украинцева, почему студенту Мартуховичу, как он сказал, «звонили» следователи и звали быть понятым, если практику в СК он не проходил, свидетель ответил: «У меня было желание узнать, как работает Следственный комитет». Просил ли он о включении его в кадровый резерв? «Да, в 2012 году пришел и сказал, что хочу, чтобы меня включили». Просил ли его следователь копировать какие-либо документы? «Ну, что-то, может быть, и просили». Где стоял копировальный аппарат? «В коридоре, кажется», — ответил Виктор Мартухович. «А характеристику вам в СК дали?» — спросил адвокат. «Снимается вопрос, к делу не относится», — заявила Чуб.

После допроса понятых Николай Украинцев заявил ходатайство об исключении из дела и протокола выемки — из-за участия в этом следственном действии Ильи Васильева: «Он был заинтересован в получении положительной оценки за практику и находился в зависимости от лица, осуществляющего уголовное преследование моего подзащитного». Кроме того, у адвокатов возник ряд новых вопросов к потерпевшему. Более уверенно, однако, Филиппов отвечал на уточняющие вопросы прокурора: «Ежедневник вы добровольно выдали?» — «Да, конечно». — «Документы при вас копировались?» — «Да, и довольно долго». — «Вы присутствовали на осмотре?» — «Да, присутствовал».

Украинцев спросил, как Филиппов сообщил следователю о наличии у него ежедневника. «Я не помню, кажется, на допросе». — «Когда вы его принесли, заявляли, что хотите его добровольно сдать?» — «Не помню. Мне сказали, чтобы я приносил все документы, какие у меня есть». «Через какое время после этого вы принесли ежедневник?» — спросил адвокат Александра Солодкина-старшего Михаил Книжин. «Не помню, после допроса какого-то, я много раз приходил в Следственный комитет», — ответил Филиппов. «А постановление о выемке при вас сделали?» — «Не помню, может, я в коридоре сидел». — «Но следователь же с ваших слов предметы, которые нужно изъять, в постановление внёс?» — «Ну да, вероятно, да». — «А мог он уже знать, что именно у вас нужно изъять?» — «Да нет, конечно».

Книжин спросил, почему Филиппов помнит события 12-летней давности, а то, что было в 2010 году, вспомнить не может. «Понимаете, то, о чем вы меня спрашиваете, это для меня была просто юридическая формальность и всё, — ответил потерпевший. — Я по степени важности сортирую вещи в своей памяти. Вы не учите мою память у меня быть. Тогда мне жизнь сломали, поэтому я всё запомнил!» Как к нему вообще попал ежедневник, который был у Олега Альянова? «Когда Олег повесился, его вещи Центральное РОВД мне отдало под расписку. Матери Олега личные вещи отдали, мне — всё, что с работой связано». При Филиппове ежедневник когда-нибудь копировался? «Да, помню, как-то кончалась краска, ее заменяли, чтобы новую копию снять». Копирование происходило при выемке или при осмотре? «Знаете, когда была выемка, была выемка, а когда был осмотр, был осмотр! Что это за вопросы вообще?»

«Знаете, когда была выемка, была выемка, а когда был осмотр, был осмотр! Что это за вопросы вообще?»

На следующее заседание Мариной Морковиной был вызван для допроса следователь по особо важным делам следственного отдела СК РФ по городу Томску Денис Селетников. Обстоятельства расследования он помнил «очень смутно», не говоря уже об осмотре 30 июня 2010 года. Да, коллега Кодзасов передавал ему «записную книжку» и какие-то еще документы. «Копии материалов были, я с ними работал, какую-то копию отправлял в Сочи или в Адлер, может, я сам снимал копии, не помню». Если бы целостность упаковки материалов была нарушена, это было бы отражено в протоколе. Выдавал ли Селетникову свидетель Апарцев какие-либо документы? «Я даже не помню свидетеля Апарцева».

Николай Украинцев стал выяснять, что следователь отправил в Адлер и кто ему это дал. Селетников ответил, что получил материалы от Кодзасова, но не помнит, были ли среди них какие-то фотографии. Осмотрев предъявленный адвокатом протокол осмотра, Селетников подтвердил, что это его почерк, и подпись его, и запись «[Прилагаются] фотоснимки, копии документов» тоже выполнена им. Отвечая на вопрос, почему могли различаться печати на пакетах, Селетников предположил, что они «менялись» во время отделения СК от прокуратуры. «Могли быть такие разногласия, что ставилась одна печать, а потом надо было ставить уже другую».

Адвокат зачитал текст составленного Селетниковым отдельного поручения в Адлер (для проведения следственных действий с жившим там свидетелем Андреем Быковым, руководившего в 2000-2001 годах «Центром дизайна и реконструкции») и текст приложения к нему: «Шесть фотографий, копия договора, ежедневник за 2001 год». Так он отправлял в Адлер ту самую «записную книжку»? «Я осматривал ежедневник и приложил копии». — «Почему не отражено, что делались копии?» — «Копии, кажется, уже были». — «Происхождение фотографий можете указать?» — «Не помню». — «А где хранились материалы дела после их осмотра?» — «В камере хранения вещественных доказательств».

Селетников также сообщил, что фамилии Мартуховича и Васильева ему «ничего не говорят», а просить понятых что-либо откопировать он не мог: «Если я их не знаю, и они гражданские, то кто бы им дал?» Филиппов на вопрос, кто копировал документы, ответил адвокату, что не помнит. «Это мог делать Селетников?» — «Наверное, да». — «В какой момент проводилось копирование?» — «Ваша честь, вопрос повторный!» — вмешалась прокурор. «Так у него десять разных ответов, вот мы и пытаемся выяснить…» — «Да не помню я! Я не отличаю осмотр от выемки, что вы меня терминами юридическими мучаете?»

Украинцев спросил Селетникова, проводил ли он когда-нибудь совместные следственные действия со Станиславом Мацкевичем. «Не могу сказать, много их было». Вносил ли исправления в составленные Мацкевичем документы? «Нет, не помню такого». Украинцев ходатайствовал о предъявлении Селетникову протокола допроса свидетелей Леоненко и Очаковской, где стоит «идентичная подпись» и «по исполнению почерк похож», хотя этот протокол составлял Мацкевич. «Возражаю, эти свидетели еще не допрошены», — заявила Морковина. «Просто представить на обозрение, Марина Юрьевна, — пояснил Украинцев, — потому что почерк похож». «Ну вы же не эксперт? А зачем вы об этом утверждаете?» — спросила прокурор. «Так вот, чтобы выяснить!» Селетников осмотрел протокол и сообщил, что «если Мацкевич составлял, то это его подпись». «Вы узнаете ее?» — «Нет, не узнаю». — «А вами она может быть выполнена?» — «Ну в протоколе же указан Мацкевич».

Адвокат Солодкина-старшего Светлана Ткаченко спросила, помнит ли Денис Селетников обстоятельства задержания ее подзащитного. «Александр Наумович пришел как свидетель и был допрошен, после чего руководитель велел составить протокол о его задержании». — «На каком основании?» — «Это в протоколе должно быть». Ткаченко спросила, от кого следователь Владимир Большунов узнал, что Солодкин звонил сыну Юрию. (На основании этого Большунов просил заключить подозреваемого под стражу, чтобы тот не скрылся от следствия.) Селетников ответил, что надо посмотреть видеозапись. «Если я присутствовал при звонке и слышал, то мог рассказать Большунову». — «А если на записи не будет слышно?» — «Может, еще какие-то были оперативные материалы, я не помню».

«Вспомните, нас тогда было трое в кабинете: вы, я и Светлана Михайловна, — сказал сам Солодкин-старший. — На каком основании вы сказали Большунову, что я разговаривал по телефону с моим сыном Юрием?» «А почему я не должен своему коллеге пояснять…» — начал Селетников. «Да вы правильно ему поясняйте!» — вспылил Солодкин. «Я не помню, кому вы звонили». — «Я сделал два звонка — домой и Юрию Николаевичу! Не Александровичу, вы же слышали!» — волновался подсудимый. «Да я даже не помню, что вы два звонка делали…»

«Нас тогда было трое в кабинете. На каком основании вы сказали, что я говорил по телефону с моим сыном Юрием?» — «А почему я не должен своему коллеге пояснять…» — «Да вы правильно ему поясняйте!»

После допроса Васильева, Мортуховича и Селетникова адвокат Украинцев дополнил ходатайство об исключении доказательств, обратив внимание судьи Чуб, что участниками осмотра и выемки в протоколах не был указан факт снятия копий с документов. Адвоката также заинтересовали фотографии, которые запечатал в пакет Кодзасов и извлек из пакета Селетников. «Обстоятельств иного вскрытия пакета в деле нет, — подчеркнул Украинцев, — и при этом нам известно, что в промежутке между 18 мая и 30 июня эти же фотографии предъявлялись Олегу Апарцеву и отправлялись в Адлер». Он попросил о признании недопустимым доказательством и протокола допроса Апарцева.

Светлана Ткаченко предложила огласить постановление о возбуждении уголовного дела по факту вымогательства и рапорт следователя об обнаружении признаков преступления, на основании которого возбудили дело: «Столько разбираемся, но непонятно, откуда всё это взялось». На ее вопрос Филиппову, как тот в 2010 году попал в СК РФ по СФО, потерпевший ответил, что ему «кто-то позвонил»: «Меня пригласили дать пояснения по поводу чего-то, где учредителем был Солодкин. Наверное, они проверяли все юридические лица с этой фамилией».

Согласно зачитаннному адвокатом Ткаченко рапорту от 6 апреля 2010 года, «новое преступление» было «выявлено» в ходе расследования уголовного дела, возбужденного по факту покушения на Фрунзика Хачатряна. Следователь выяснил, что в 2000 году Филиппов на собственные средства решил открыть кафе, а Солодкин-младший предложил ему «вести бизнес на паритетных началах». Когда кафе открылось, «его стали посещать члены ОПС», и Филиппов понял, что «обслуживают только членов ОПС», а его партнеры «не собираются заниматься предпринимательской деятельностью для получения прибыли».

Поэтому в сентябре 2001 года Филиппов решил растогнуть отношения с соучредителем ООО «Пикник АБС» ООО «Блас», интересы которого представляли Солодкины и Лев Бляхер, и сказал им об этом. «Солодкины и Бляхер договорились между собой и неустановленными лицами совершить вымогательство в отношении Филиппова и, преследуя интересы ОПС, стали предъявлять ему незаконные требования имущественного характера в виде отказа от требования денег и безвозмездной передачи им имущества в виде доли, а также угрозы жизни и здоровью его и членов его семьи», — зачитала Ткаченко. После этого Филиппов перестал просить вернуть ему потраченные деньги, а Солодкины, Бляхер и «неустановленные лица» затем «распорядились имуществом по своему усмотрению».

Рапорт был положен в основу уголовного дела, которое следователь Роман Цыганков возбудил утром 7 апреля 2010 года, установив, что «имеются достаточные основания, указывающие на преступление», и перечислив в своем постановлении всё, что прочитал в рапорте. Согласно документам, Солодкины и Бляхер в период с марта по июль передали Филиппову 38 тыс. долларов (1,102 млн рублей), и размер причиненного ущерба следователи определили путем вычитания этой суммы из общего числа затрат на ремонт — получилось 1,819618 млн рублей.

Прочитав документы, Ткаченко заявила, что ставит вопрос о прекращении уголовного преследования Солодкиных по этому эпизоду. По словам адвоката, из текста рапорта нельзя понять, «какие источники дали повод считать, что есть основания возбуждать дело», а из текста постановления «не следует, что есть основания для возбуждения». Поскольку рапорт составлял всё тот же Кодзасов, а его всё равно собирались допросить, то рассмотрение и этого вопроса также было отложено.

«Солодкины и Бляхер договорились между собой и неустановленными лицами совершить вымогательство в интересах ОПС и стали предъявлять незаконные требования имущественного характера»

В ожидании Кодзасова участники судебного процесса допрашивали других свидетелей и исследовали материалы дела, одно из заседаний целиком посвятив исследованию документов. Среди них были протокол учредительного собрания ООО «Пикник АБС», устав этого ООО, выписка из ЕГРЮЛ о его ликвидации, договор о продаже ЗАО «Мария» нежилого помещения (не кафе) на Державина, 9 Льву Бляхеру, договор о продаже Львом Бляхером этого же помещения Кузнецовой Анне Олеговне (по данным Филиппова, супруге чиновника Кузнецова из мэрии Новосибирска), справка из больницы, в которой лечился осенью 2001 года потерпевший, исковое заявление о возмещении ему материального ущерба и морального вреда, копии договоров найма, подтверждающих, что Вадим Филиппов и его гражданская жена Светлана Верещагина, также признанная потерпевшей, в период с декабря 2004 года по настоящее время снимали квартиры, не имея собственного жилья.

«Филиппов, а вам знаком этот устав? Вы изучали его?» — спросил Николай Украинцев. «Да это стандартный устав ООО, его никто не изучает поэтому», — ответил Филиппов. «В нем сказано, что участники ООО могут хранить наличные деньги только в установленных банком лимитах. Вам в банке лимит определяли?» — «Я уже отвечал, что я не помню. За давностию лет. Я это не обязан помнить». — «Почему вы не действовали в соответствии с уставом, когда захотели выйти из состава участников ООО?» — «Не помню, может быть, была какая-то причина». Светлана Ткаченко спросила, какой вид деятельности Филиппов написал в листе статистики, когда ставил организацию на учет. «В соответствии с уставом». — «Ну, в уставе многие виды деятельности указаны, вы же слышали сейчас». — «Там все указываются, как мне кажется». Украинцев спросил, поступали ли Филиппову угрозы с требованием подписать отказ от доли. «Я возражаю, этого нет в обвинении», — заявила Морковина. «Так он и не подписывал, — ответил адвокат. — Он говорит, что охрана его не пускала в кафе». «Нет, мне никто не предлагал такого подписать», — сказал Филиппов.

Общая сумма его искового заявления — 10 млн 184 тыс. 895 рублей 50 копеек — складывалась из материального (около 1,5 млн), морального ущерба (около 7 млн) и материального вреда (около 1,6 млн рублей). На вопрос, почему сейчас Филиппов требует с Солодкиных именно эту сумму, потерпевший ответил, что ее, по его мнению, «вообще надо бы увеличить» с учетом времени, которого прошло с момента возбуждения уголовного дела. «Моральный вред вы как оценивали?» — «Знаете, я скажу вам как на духу, — это не измеряется деньгами. Можно было бы и больше попросить, жизнь нельзя оценить потому что. А я хорошо еще, что жив остался».

Может ли он подтвердить документами, что тратил за эти годы на аренду жилья столько, сколько указано в графе о материальном ущербе? «Нет, но можно ведь опросить хозяев квартир. Все их показания в деле есть, кстати». «Почему вы вынужден были проживать на съемных квартирах, а теперь эти деньги требуете от Солодкиных? У вас лично, не у Верещагиной, была своя квартира?» — спросила Ткаченко. «Была, в 1995 году продал». — «Вас понуждали к ее продаже?» — «Нет». — «Тогда почему? Вы понимаете, что должны нам каждую цифру доказывать, как гражданский истец? А мы из вас вытягиваем по слову», — посетовала адвокат.

Почему нанимателем во всех договорах найма указана Верещагина, а не Филиппов? «Не знаю. Мне некогда было, наверное. Да и женщина с женщинами договаривалась, проще им было договориться». Но он-то по этим адресам проживал? «Да, конечно». А до декабря 2004 года он и Верещагина где жили? «На Челюскинцев, снимали так же». Почему в деле нет договора по квартире на улице Челюскинцев? «Наверное, он утрачен был, не помню». Вопрос Ткаченко, купили ли Филиппов и Верещагина квартиру взамен проданной на улице Гоголя, Чуб сняла: «Не имеет отношения к обстоятельствам обвинения». — «А иск, ваша честь? Он же говорит, что у него денег не было…» — «Ваш вопрос снят», — повторила судья.

«Знаете, это не измеряется деньгами. Можно было бы и больше попросить, жизнь нельзя оценить. А я хорошо еще, что жив остался»

Александр Кодзасов пришел на допрос 28 февраля. Выяснилось, что бывший следователь состоит в адвокатской палате Новосибирской области. Он сообщил судье, что из подсудимых знает только отца и сына Солодкиных — как и Филиппова, исключительно в связи с расследованием дела. На вопрос Морковиной, что стало поводом для написания рапорта, Кодзасов ответил: «Поводом послужили материалы уголовного дела. Наверняка, допросы Филиппова. Может быть, его заявление. О совершении преступления я узнал от Филиппова». Морковина спросила, какие расписки он изъял у потерпевшего при выемке и откуда в протоколе появился ежедневник. «Точно вспомнить не могу. Видимо, расписки были в ежедневнике, поэтому его заодно изъяли и приобщили», — сказал Кодзасов.

Почему он не указал в протоколе, что копировал изъятые документы? «Копии просто для черновой работы делались, для анализа данных». Где он находил понятых для проведения следственных действий? «Большая часть понятых приходила из различных юридических институтов». Передавал ли он материалы дела своему коллеге Селетникову? «Если было распоряжение, значит, передавал». Исправлял ли он в протоколе допроса национальность Филиппова с «армянина» на «русский»? «Да, эта запись, вероятно, сделана моей рукой». Когда? «Наверное, в ходе допроса».

Николай Украинцев спросил Александра Кодзасова, когда и как он допрашивал Светлану Верещагину. «Не помню», — ответил тот. Пользовался ли он «записями для анализа» во время допросов? «Тоже не помню». Уверен ли он, что получил все документы именно от Вадима Филиппова и именно 18 мая 2010 года? «Уверен, эти обстоятельства я помню». Мог ли он узнать о преступлении от Верещагиной и раньше, например, в марте? «Не помню». Передавал ли Кодзасов кому-либо свои «неучтенные копии» документов? «Ну, вероятно, руководителю следственной группы, потому что он занимается распределением нагрузки среди членов группы». И что, не возникало у его руководителя вопроса, откуда эти копии? «Не помню». Копии каким-либо образом заверялись? «Не готов сказать. Но, если это для черновой работы, для себя, то какой смысл их заверять?» Результаты своего анализа этих данных он отражал в следственных документах? «Нет, конечно. У себя в голове держал».

Книжин спросил, в чем конкретно Кодзасов увидел состав преступления. «Поводом стали следственные действия с участием Филиппова…» — «Какие, если дела еще не было? Вы по покушению на Хачатряна его допрашивали?» — «Я не помню содержания протокола». — «Из рапорта следует, что вы допрашивали его по факту покушения». — «Я обнаружил новый состав преступления, с целью его несокрытия мной был составлен рапорт…» — «По рапорту доследственную проверку вам поручили?» — «Не помню». — «А она была вообще?» — «Не могу вспомнить». — «А в связи с чем?» — «Много времени прошло».

Титова спросила, кто приглашал понятых — следователи или руководитель следственной группы. «Следователи сами. Руководителю группы некогда было этим заниматься». — «Они на постоянную основу приглашались, как на работу?». — «Нет, руководством просто принимались меры для обеспечения нас понятыми». — «А кто был руководством?» — «Сейчас не вспомню». Филиппов попросил Кодзасова, который подтвердил Титовой, что «были случаи, когда одни и те же люди в разные дни выступали понятыми», прокомментировать предположение стороны защиты, что понятые могли быть заинтересованы в получении характеристики по итогам учебной практики. «Насколько помню, не было там практикантов, — ответил Кодзасов. — Если и были, то они приходили не для того чтобы характеристику, а чтобы знания получить». «А вы, что, обо всех понятых говорите?» — спросила Титова. «Я говорил только о себе, я им не подписывал никаких характеристик, и они от меня их не требовали».

«Почему вы не отразили это? Там написано через запятую». — «Да причем тут вообще запятые». — «Защита, он всё пояснил, оценивайте, как хотите»

Кодзасов признал, что не стал составлять постановление о выемке ежедневника, который увидел во время выемки изъятых вещей, но сообщил, что «в протоколе ежедневник отражен, потому что в нем были расписки». Украинцев возразил, что в протоколе нет такого пояснения: «Почему вы не отразили это? Из документа следует, что изъяты 26 разных предметов, там написано через запятую». «Да причем тут вообще запятые», — сказал Кодзасов. «Ну вам поступали от Филиппов предложения выдать отдельный предмет?» — спросил Украинцев. «Защита, он уже всё пояснил вам, оценивайте, как хотите», — заявила Морковина. «Он сказал, что увидел во время выемки ежедневник, пусть покажет, где это отражено в протоколе», — возмутился Украинцев. «Это отражено в пункте №26», — сказал Кодзасов. «Расписки в ежедневник были вставлены или как?» — «Не готов ответить на этот вопрос». — «По какой причине?» — «Не помню». — «Вы осматривали его, допрашивая Филиппова? Копии делали?» — «Я не помню, но он мог сам его 10 раз откопировать и приносить. По закону он имеет право пользоваться своими записями, отражать это не надо».

Подсудимый Андрей Андреев спросил Кодзасова, как он узнал, что нужно включать в постановление о выемке. «Не помню, наверное, был допрос, со слов Филиппова узнал». — «Скажите, расписки и ежедневник — это одно и то же? Эти предметы, имеющие какие-то одинаковые признаки?» — «Если расписки лежали в этом ежедневнике, то ничего страшного, что я указал так в постановлении…» — «Так вы не указали». — «Ну, я воспринимал это так». Андреев спросил, хранились ли изъятые у Филиппова вещи в сейфах у следователей. «У меня нет, у других не видел», — ответил Кодзасов, пояснив, что они находились в камере хранения. Подсудимый поинтересовался, что из себя представляла эта камера, кто отвечал за сохранность вещей, сдавал ли свидетель вещдоки сам, расписывался ли он в журнале их учета и был ли такой журнал. «Андреев, у нас же тут не экзамен», — сказала Морковина. «Ваше согласие на выдачу вещей из камеры хранения кому бы то ни было нужно было?» — спросил Украинцев. «Не помню», — ответил свидетель. Передавал ли он электронную копию протокола какого-либо допроса Селетникову, он тоже не помнил. «Кто-нибудь мог пользоваться вашим компьютером?» — «Я в трех разных кабинетах работал».

Андреев напомнил Кодзасову, что 2 ноября 2010 года тот руководил обыском, который проводился в автомобиле Андреева на улице Жуковского. «Почему вы врёте суду, что вы не знаете меня?» — «Я вас не помню, может быть, вы не представлялись». — «А что случилось с моими вещами, изъятыми тогда из моего автомобиля? Экспертиз по ним не назначалось, к делу они не приобщались, среди вещдоков их нет. Где мои вещи?» — «Я не помню». — «Плохо. Плохо, Кодзасов, — резюмировал Андреев. — Я заявлял отвод вам и следователю Глебову, потому что вы занимались фальсификацией уголовных дел в отношении оперуполномоченных УФСКН, это вы помните?» Кодзасов не ответил, судья сняла вопрос.

«Скажите, копии документов вы выдавали защитникам подсудимых для ознакомления?» — спросила у свидетеля сама Лариса Чуб. «Нет, конечно», — ответил Кодзасов. «В суде была обозрена копия протокола допроса, и там нет исправления в графе "национальность"», — пояснила вопрос судья. «Я не выдавал материалы, не знаю, почему там нет его», — признался Кодзасов. «А откуда вы, кстати, узнали, что Филиппов-то не армянин?» — поинтересовался Украинцев. «От самого Филиппова, во время допроса. Спросил, армянин ли он». — «То есть у него были замечания к протоколу допроса?» — «Нет, я распечатал только титульный лист, чтобы он ознакомился с анкетными данными. Он увидел ошибку, я исправил». — «А почему сначала вы написали "армянин"?» — «Я же вам говорю, ошибка вышла», — повторил Кодзасов. «Ошибка — это не целое слово же», — возразил Александр Петров. «Вы же со слов Филиппова записывали всё», — одновременно со своим адвокатом сказал Солодкин-младший. Марина Морковина прервала спор, попросив Филиппова сообщить, правду ли говорит Кодзасов. «Да, всё соответствует», — кивнул тот.

«Что случилось с изъятыми вещами? Экспертиз по ним не назначалось, к делу они не приобщались, среди вещдоков их нет. Где мои вещи?»

Прокурор объявила, что для более полной картины вызвала в суд на допрос еще и Станислава Мацкевича, третьего участника следственной группы, которая расследовала эпизод с кафе «Пикник». Оказалось, что Мацкевич работает старшим следователем в отделе СК РФ по Кировскому району Новосибирска. Подсудимых и потерпевшего помнит. Факт изъятия у свидетеля Олега Апарцева двух расписок подтвердить может: «Насколько помню, приложил их к материалам уголовного дела, в камеру хранения не сдавал». Главный вопрос, который интересовал Морковину, звучал так: «Вносили ли вы исправления в протоколы, которые составлялись не вами?» Мацкевич предсказуемо ответил, что нет, никогда.

Николай Украинцев спросил, делал ли свидетель копии материалов дела. «Насколько я помню, они уже были», — ответил тот. Илья Васильев известен ему как бывший понятой, должностным лицом он не был и учебную практику не проходил. «А как он тогда появлялся в Следственном комитете?» — «Точно не помню». — «Руководитель вам не рекомендовал его?» — «У нас не было такого. Все следователи взрослые люди и знают сами, что нужны понятые». С какой целью Мацкевич осматривал изъятые документы? «Насколько помню, искал расчеты и допрашивал по ним людей». Расчеты были на отдельных листах? «Нет, были записи в ежедневнике, а отдельно не было». Допрашивал ли он свидетелей Летенко и Нестерову? «Не помню, но допускаю, что допрашивал, так как там много было людей».

Адвокат предложил судье показать Мацкевичу протоколы допросов Нестеровой и Летенко, пояснив, что Нестерову допросил Селетников, но в протоколе есть правки, выполненные почерком, идентичным почерку Мацкевича. На него же похож, по словам Украинцева, и почерк человека, упомянувшего фотоснимки и копии документов в том самом протоколе осмотра. Сам Мацкевич опознал свой почерк только в тех протоколах, где стоит его фамилия. «Филиппов присутствовал при следственных действиях, которые вы выполняли?» — «Да, но не помню, когда точно. В любом случае, его присутствие было бы отражено в протоколе».

Книжин спросил Мацкевича, какими образом тот получал в камере хранения вещдоки по эпизоду Филиппова. «Я сейчас не помню, была тогда та комната или нет. Там как раз был ремонт…» — «Где же тогда лежали вещдоки? Их, что, любой мог взять?» — «Не знаю». — «Вы как взяли?» — «Я же говорю, не помню, была ли камера хранения». «Давайте исходить из того, что была», — предложил Книжин, пояснив, что интересуется только порядком получения вещдоков. «Давайте не будем предполагать», — предложила Чуб. На вопрос, когда Мацкевич знакомил свидетелей с внесенными им в протокол правками, он ответил судье, что «либо сразу, либо после допроса». «Там используются готовые бланки, в них просто заменяются данные, поэтому могла быть ошибка, — пояснил следователь. — Если были исправления, то протокол мог перепечатываться заново». Предлагал ли Мацкевич участникам следственных действий оговорить факт таких исправлений? «Если подписей их нет, то, значит, не предлагал. На мой взгляд, такое исправление носит уточняющий характер, технический, я не посчитал нужным это отдельно расписывать».

«Информация о наличии расписок у Апарцева откуда была вами почерпнута?» — спросил Украинцев. «Скорее всего, в процессе какого-то из допросов потерпевший обозначил», — ответил Мацкевич. «Копии расписок до выемки вам не попадались?» — «Кажется, были. Они, кажется, были к какому-то допросу прикреплены». «Ну что вы вводите свидетеля в заблуждение? — возмутилась Морковина. — Нет копий в деле». «Есть, я исхожу только из материалов дела», — возразил Украинцев. Книжин спросил, видел ли Мацкевич, когда работал над эпизодом кафе «Пикник», подлинники следственных документов. «Копии я помню, но, видел ли оригиналы, не помню», — ответил свидетель. «Направлялся ли вами запрос в Адлер?» — спросил Николай Украинцев. «Зачем вы его спрашиваете? Вы же знаете, что это сделал Селетников», — вмешалась прокурор. «Марина Евгеньевна, что это такое, вы зачем за него-то отвечаете?» — выразил возмущение всех адвокатов Александр Петров. «А зачем вы его спрашиваете? — парировала Морковина. — Ссылайтесь на то, что есть в материалах дела».

Андрей Андреев стал спрашивать Станислава Мацкевича о камере хранения и вещдоках: «В период направления дела в суд вещдоки вы как брали?» «Вопрос не имеет отношения к ходатайству», — заявила судья. «А это вообще подлинное доказательство, ваша честь? Я в этом сомневаюсь, например», — заметил Андреев. «У вас есть такое право», — ответила Лариса Чуб. «Ваша честь, у вас есть обязанность исследовать доказательства, — напомнил подсудимый. — Наши вещдоки все приложены к делу, а вы говорите: "Не относится"». — «Так вы и заявляйте ходатайство, что всё незаконное, и спрашивайте». — «Я спрашиваю, а вы снимаете вопросы». — «Да, потому что вы неправильно их задаёте». — «Почему?» — «Потому что». — «Ну объясните». — «У вас есть адвокат, она вам и объяснит». — «Но снимаете-то вы, ваша честь». — «Вы неконкретно их задаете и не в рамках ходатайства, — пояснила судья. — Если бы вам была предъявлена кража вещдоков, или вы бы заявили, что ваши вещи украдены, тогда другое дело. А так снимается ваш вопрос».

Мацкевич подтвердил Титовой, что привлекал для участия в допросах в качестве понятых лиц, которые несколько раз уже были понятыми. «Вы где их брали?» — «Точно не помню, может, они в это время с другими следователями тоже работали, в коридоре находились». — «Они учебную практику могли там проходить?» — «Насколько понимаю, практикантов там быть не может, потому что они в районные отделения СК ходят». Судья спросила, запрещено ли законом привлекать неоднократно одних и тех же понятых, и Мацкевич ответил отрицательно. Украинцев спросил, была ли у следователя, когда тот работал с Филипповым, информация о его нахождении где-нибудь на лечении. «Какой-то запрос я делал, кажется. Но точно не помню». Не возникали ли у Мацкевича вопросы к адекватности Филиппова? «Нет, он был абсолютно адекватен».

«Направлялся ли вами запрос в Адлер?» — «Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, что это сделал Селетников». — «Марина Евгеньевна, вы зачем за него-то отвечаете?» — «А зачем вы его спрашиваете?»

Андреев ходатайствовал об истребовании из СК сведений о передаче всех вещественных доказательств из камеры хранения в период с 18 мая по 30 декабря 2010 года. Подсудимый пояснил, что хочет «установить движение изъятых у Филиппова вещей»: кто их брал, когда, с какой целью, что именно, под чью ответственность. «Может, и вещи мои найдутся», — добавил Андреев не то в шутку, не то всерьёз. Филиппов заявил, что эта информация не имеет отношения к обвинению, а Морковина возразила, что в истребовании нет необходимости. «Это не входит в предмет доказывания, и у нас уже достаточно данных из материалов дела и показаний свидетелей, — сказала прокурор. — Там указано, кто проводил следственные действия с вещдоками. Зачем узнавать, кто еще брал?»

Андрея Андреева возмутила реакция на его ходатайство: «Те вопросы, которые я пытаюсь здесь выяснить, в суде не выяснены. Свидетели обвинения ничего не поясняют. А я говорю, что были нарушения. Так давайте проверим, почему нет? Официальные бумаги запросим, и всё станет ясно». «У нас всё дело в копиях, а подлинники-то где хранятся, ваша честь? Вы знаете? Они есть вообще?» — поддержал подсудимого Книжин. «Если вы сомневаетесь в подлинности вещдоков, истребуйте их из СК, и всё», — сказала Лариса Чуб. Андреев еще раз объяснил, что хочет узнать, кто, как и когда работал с вещдоками, но судья отклонила его ходатайство, согласившись с Мариной Морковиной, что «в материалах дела отражено, как они упакованы и как с ними работали», поэтому «необходимости в истребовании дополнительных сведений нет».

Николай Украинцев попросил Ларису Чуб еще раз вызвать в суд Светлану Верещагину, заявив ходатайство об исключении протокола ее допроса от 18 мая 2010 года. По словам адвоката, в судебном заседании Верещагина не смогла воспроизвести содержание допроса, а по ряду вопросов даже дала показания в пользу Солодкиных. Что не помешало ей, когда прокурор огласила протокол и спросила, верно ли всё записано, с готовностью подтвердить, что он соответствует действительности. «Для гособвинителя важнее огласить уже имеющиеся в деле доказательства, — подчеркнул Украинцев, — чем выслушать новые, которые ставят под сомнение всю конструкцию обвинения».

Адвокат заметил, что речь человека, дающего показания, не литературна, что он не может рассказывать о событиях (тем более, если прошло 10 лет) так складно, как это изложено в протоколе допроса, и что документ напоминает «попытку выжать из потерпевшей нужные сведения». Из протокола неясно, был это диалог или свободный рассказ, пользовалась ли Верещагина какими-то записями, указывала ли фигурирующие в тексте денежные суммы сама, называла ли следователю Селетникову «источник своей осведомленности», подтверждала ли как-либо сообщаемые ею данные, по которым так и не была проведена бухгалтерская экспертиза — в общем, происхождение документа и его содержание, построенное на предположениях, вызвали у Украинцева большие сомнения. «То есть вы считаете, что доказательство основано на догадках или предположениях, я правильно поняла?» — резюмировала судья Чуб. Адвокат подтвердил и заявил, что нужно огласить протокол допроса Светланы Верещагиной от 22 марта 2010 года, а перед этим — задать ей несколько вопросов.

До того, как Верещагина, вернувшись из командировки и придет в суд, Украинцев заявил еще одно ходатайство. Он попросил назначить Филиппову комплексную амбулаторную психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы установить, может ли потерпевший адекватно оценивать происходящее сейчас и, главное, мог ли это делать, когда слышал и видел угрозы со стороны подсудимых. «Филиппов в суде говорил, что ему "всё фиолетово", что ему непонятен "птичий язык" адвокатов и наши "идиотские вопросы". Возникают сомнения в способности потерпевшего осознавать обстоятельства, имеющие отношения к делу, и давать объективные показания», — признался адвокат.

Украинцев отметил, что потерпевшему, согласно справке из Дорожной клинической больницы (ДКБ) при станции «Новосибирск-Главный» ОАО «РЖД», где Филиппов лечился с 12 сентября по 4 октября 2001 года, была прописана при лечении, помимо прочего, «психотерапия дробным курсом по пять дней», а при выписке — рекомендовано принимать феварин (сильный антидепрессант) и находиться на наблюдении у психиатру и невролога. Вместо этого Филиппов уехал из Новосибирска в Бийск, где, как он сам сказал, «ходил к травнику». Мог ли он воспринимать в то время события адекватно? Можно ли доверять его рассказу о событиях после выписки из больницы? Могло ли за эти годы измениться его психическое состояние в сторону ухудшения? Эти и другие вопросы адвокат и предложил поставить перед экспертами. «Мы знаем большую часть обстоятельств только со слов Филиппова, и без оценки его состояния компетентным специалистом рассматривать эпизод представляется невозможным», — сказал Украинцев.

Кроме того, адвокат ходатайствовал об истребовании из ДКБ истории болезни Филиппова и иссследовании справки из УВД по Новосибирскойй области, полученной в ответ на запрос следствия. Потерпевший ранее привлекался к административной ответственности и состоял на учете в милиции как «семейный дебошир», сообщили милиционеры следователю Лебедеву. Светлана Ткаченко предложила всем «не воспринимать остро» ходатайство о психолого-психиатрической экспертизе: «Следствием был здесь просто допущен пробел. [Андрей] Боженко, например, тоже у нас потерпевший, и в отношении него экспертиза проводилась, ничего предосудительного и странного тут нет».

Судья Лариса Чуб сама спросила Филиппова, почему он часто «неадекватно, эмоциально» реагирует на вопросы адвокатов. «Я человек по натуре логик, — ответил потерпевший, — на бредовые вещи я стараюсь не реагировать. Мне неинтересно было память засорять тем, о чем они меня спрашивают». Он подтвердил, что его реакция на вопросы защиты всегда была сознательной: «Просто где-то юмор у меня, где-то сарказм». Аргументы Украинцева Филиппов назвал «смехотворными» и содержащими «фактические ошибки»: «Я лежал тогда в кардиологии, причем тут психиатрическое? Жаль, что мне закон не дает права тоже просить направить адвоката Украинцева в институт Сербского, а я бы потребовал у суда... Это всё ложь и казуистика, это говорит об агонии защиты, потому что у них ничего нет».

По словам Филиппова, к психиатру он не стал обращаться, потому что это было рекомендовано, а «рекомендация — это не приказ». Феварин он назвал «чем-то вроде валерьянки» и заявил, что ходатайство «имеет своей целью превратить следствие в театр абсурда». «Солодкин мне из клетки крикнул: "А ты кто такой?" — мы же не просим признать его невменяемым, не делаем вид, что он не понимает, кто я, — отметил потерпевший. — Меня можно на полиграфе проверять, хоть на чем, но оснований-то нет. Они просто хотят исключить этот эпизод из дела, вот и всё».

«Солодкин мне из клетки крикнул: "А ты кто такой?" — мы же не просим признать его невменяемым, не делаем вид, что он не понимает, кто я»

Представители потерпевших Сергея Надеина и Фрунзика Хачатряна заявили, что тоже возражают против назначения Филиппову экспертизы, потому что «оснований считать его психически нестабильным нет». Морковина сообщила, что для разрешения ходатайства «в целях объективности» необходимо запросить сведения из психиатрического и наркологического диспансеров, чтобы узнать, состоит ли Филиппов на учете в этих медучреждениях. Украинцев и Книжин, согласившись с гособвинителем, предложили всё-таки истребовать и историю болезни из ДКБ, а также сделать запрос в Алтайский край, где Филиппов проживал ранее: «Разные заболевания формируются по-разному, исключить, что какие-то важные сведения есть в Бийске, мы не можем». Потерпевший увидел в их предложении лишь «затягивание процесса»: по словам Филиппова, он уехал из Бийска в 17 лет, потом еще прожил там полгода до армии и полтора после армии, а всё остальное время проживал в Новосибирске. «Вы в каких войсках служили?» — спросила Чуб, прежде чем отказать адвокатам в их дополнении к ходатайсту прокурора. «Спецсвязь, — сказал Филиппов. — Туда не берут ненормальных, ваша честь. Давайте мы еще армию запросим с тем же успехом».

Справки из диспансеров Морковина получила к следующему заседанию: они лишь подтвердили сказанное самим Филипповым — на учете он не состоит. Кроме того, прокурор зачитала ответ на свой запрос в СК РФ по СФО: руководитель одного из отделов Алексей Комков подтвердил, что понятые Васильев и Мартухович не работали в 2010-2011 годах общественными помощниками следователя Кодзасова. Адвокатов и подсудимых удивила эта справка: Морковина не спрашивала, проходили ли понятые практику, а составлявший ответ следователь Комков «работает всего год руководителем отдела», а почему-то «отвечает за всё следственное управление» вместо начальника управления Андрея Лелеко, хотя не может знать, кто приглашал в указанный период «так называемых понятых». «Пусть они не являлись общественными помощниками, но давайте же выясним, что они делали в СК», — предложил Украинцев. «Свидетель говорит, что копировал по просьбе следователей, а следователь говорит, что не было такого. Кто врёт тогда? — спросил Солодкин-младший. — Это же не мы говорим, это они говорят». Судья Чуб, выслушав возражения и отказавшись вызывать на допрос Комкова, приобщила справку из СК к материалам дела.

В тот же день в суд вновь пришла Светлана Верещагина. Украинцев спросил, допрашивал ли ее кто-нибудь из следователей до 18 мая 2010 года. Потерпевшая ответила отрицательно. «Вы хорошо помните?» — «Нет, не могу утверждать, числа не очень хорошо помню». — «До 18 мая вы какие-то документы предлагали выдать?» — «Нет». Адвокат ходатайствовал об оглашении протокола допроса Верещагиной от 22 марта 2010 года, составленного Александром Кодзасовым. «Он оглашался», — заявила прокурор. «Оглашался протокол допроса потерпевшей, а протокол допроса свидетеля не оглашался, — возразил Украинцев и пояснил судье: — До майского протокола был мартовский, и их содержание идентично до запятой. Прошу представить потерпевшей протокол на обозрение».

«Вам для чего это нужно-то, объясните?» — поинтересовалась судья. «Ваша честь, а вам это не нужно, что ли?!» — не выдержал Солодкин-старший. «Александр Наумович, сядьте, пожалуйста», — попросила Чуб и сообщила секретарю, что она делает замечание подсудимому. «Я предлагаю показать протокол, чтобы узнать, имело ли место следственное действие», — повторил Украинцев, пояснив, что в ближайшем будущем заявит ходатайство, как раз связанное с этим мартовским протоколом. Морковина сказала, что не против ознакомления с протоколом, но против оглашения, потому что «оснований для этого нет». Верещагина осмотрела протокол допроса и подтвердила, что на листах стоят ее подписи.

«Из протокола следователя Кодзасова следует, что вас начали допрашивать как свидетеля по делу о покушении на Фрунзика Хачатряна 22 марта в 10:00 и закончили 25 марта в 20:20. Это всё соответствует действительности?» — спросил адвокат. «Да, меня допрашивали несколько дней как свидетеля, я с работы отпрашивалась», — вспомнила Верещагина. «Следователь спрашивал в мае об источнике вашей осведомленности по кафе «Пикник»?» — «Я была участником событий, мне всё это было известно». — «В марте следователь показывал вам какие-либо документы?» — «Нет». — «Скажите, следователь Селетников вам знаком?» — «Я фамилий не помню. Мне это не надо было». — «Больше нет вопросов, ваша честь».

«Адвокатами подразумевается, что следователи занимаются подлогами, а свидетели потворствуют им в этом. Это что такое, если не оскорбление?»

Заявлять ходатайство по «мартовскому протоколу» адвокат Украинцев пока не стал, зато вновь ходатайствовал об исключении из материалов дела показаний Рымарь и Аленова. Иногородние свидетели не были допрошены в суде, и адвокат, ссылаясь на различные международные нормы, настаивал, что «не могут быть положены в основание приговора показания, если подсудимым не предоставлена возможность оспорить их в суде». Кроме того, Украинцев обратил внимание, что оба протокола составлены «полностью печатным способом», от руки в них написаны лишь фамилии, и он «не исключает составление протокола заранее без проведения следственного действия».

«То, что вы "не исключаете", — это, по-вашему, основание?» — спросила судья Чуб. «Я считаю, что исследование доказательств, когда нет возможности их проверить в суде, недопустимо», — повторил адвокат Украинцев. «То есть вы предлагаете суду оценить его решение об оглашении показаний, я правильно вас поняла? — осведомилась прокурор Морковина. — Вы считаете, что суд неправомерное решение принял?». Адвокат ответил, что считает необходимым вызвать этих свидетелей в суд и допросить, либо исключить их показания. «У нас не было ни одного свидетеля, который не опроверг бы протоколы допросов», — заявил Солодкин-младший в поддержку защитника.

«Я не знаю, на кого рассчитаны ссылки адвоката на Францию и Германию. Наверное, на тех, кто ничем в жизни вообще не интересуется, — отметил Вадим Филиппов в своем возражении на ходатайство. — У нас право не прецедентное. Защита себя дискредитирует, ссылаясь на прецеденты в других государствах. Такое ощущение, что адвокаты хотят ввергнуть нас в демагогию и театр абсурда, я извиняюсь за жаргон, в какой-то блудняк». Потерпевшего возмутило, что защита предлагает свидетелям из Красноярска и Бийска «потратить время и деньги, свои или государственные» на дорогу до Новосибирска, чтобы те в результате просто подтвердили в суде правильность составления протокола.

«Адвокатами априори подразумевается, что следователи занимаются подлогами, а свидетели потворствуют им в этом. Это что такое, если не оскорбление?» — спросил Филиппов. Что касается вопросов о психическом состоянии и личной жизни самого Филиппова, то в этом «оскорбительные вещи защиты переходят какую-то грань», заявил он. «Знаете, кто-то из древних сказал, кажется, Конфуций — "Великие умы обсуждают идеи, средние умы обсуждают события, а мелкие умы обсуждают людей"», — процитировал потерпевший фразу, авторство которой приписывают обычно жене 32-го президента США Франклина Рузвельта Элеоноре.

Рассмотрев ходатайства стороны защиты судья Чуб отказала в удовлетворении практически всех, согласившись с мнением государственного обвинителя Морковиной об их необоснованности. Впрочем, одно ходатайство частично удовлетворила, исключив из дела протокол допроса Олега Апарцева, в ходе которого от свидетеля якобы поступала просьба о приобщении к протоколу двух расписок. Напомним, Апарцев заявил в суде, что расписки следователь предъявил ему сам, а он его ни о каком приобщении не просил. Однако прокурор и судья, признавая обоснованным ходатайство адвоката, уделили больше внимание тому, что «Апарцеву были предъявлены фотографии, полученные с нарушением закона».

Отказав в начале одного из заседаний в удовлетворении четырех ходатайств за раз, судья Лариса Чуб неожиданно, кажется, для всех зачитала статью из уголовно-процессуального кодекса — о мерах воздействия на подсудимых в случае нарушения ими порядка и неподчинения председательствующему. Она обратила внимание, что судьи могут удалять подсудимых из зала судебных заседаний и не допускать их к участию в процессе до «последнего слова» и вынесения приговора. Михаил Книжин возмущенно заявил, что Солодкины и Андреев ни разу себе не позволяли неподчинение, и он расценивает слова судьи как «давление на подсудимых» и «угрозу». «Председательствующий разъяснил участникам процесса УПК, — ответила адвокату Книжину судья Чуб. — А кто как это воспринимает для себя, это мнение каждого».