Корпоративная власть: мифы, скрепы, гламур

© sostav.ru.

Роман Шамолин, философ и учредитель Новосибирского открытого университета, рассуждает о том, чего лишается человек, когда попадает в корпоративное пространство, основанное на «сопричастности».

Корпорация в прямом этимологическом значении (corporation (лат.)) указывает на соединение в одном целом множества тел (corpus, то есть тело (лат.)). Это телесность, лишенная индивидуальных различий, лаконично определяемая в русском языке понятием «плоть». В социально-экономическом и культурном аспектах такая «плоть» характеризуется нивелированием субъективной активности и независимости входящих в ее состав представителей. Участник корпорации полностью делегирует ей свои интересы и цели, а взамен получает в том или ином виде сертификат уверенности, что она более эффективно и мобильно осуществит их реализацию.

В корпорации индивидуальное начало по определению подчинено коллективному, полностью или по большей части поглощается им. Это характерно патерналистский формат отношений, где воплощением «отцовского авторитета»может быть система ритуальных правил, сакральных табу или фигура «безупречного» лидера, в которой участники сообщества видят коллективное смысло-образующее ядро. Очевидно, что в наиболее чистом виде корпоративные позиции проявлены в объединениях «сакрального» типа, где регламентация поведения и сознания достигает высшей точки. Если же рассматривать понятие «сакрального» шире, чем в применении его только к отдаленным эпохам «магического восприятия», — как систему безусловных регламентаций и табу, — то под формат «сакрального сообщества» попадают вообще многие современные социальные образования, где поведение участников выравнивается по единым и зачастую иррациональным установкам.

Известно, что в середине нулевых в российском обществе широко обсуждалась тема внедрения в работу бизнес-фирм, агентств, банков и корпораций различных систем контроля и своего рода «ритуальных кодексов» в отношении поведения и внешнего облика сотрудников на их рабочих местах. Было возмущение, а чаще — ироничное недоумение по поводу жестких дресс-кодов, офисных камер слежения, контроля над содержимым рабочего компьютера, необходимости присутствовать на корпоративных событиях и исполнять корпоративные гимны.

Чтобы заполнить вакуум от утраченной свободы, потоки офисных работников распределяются по барам; те же, кто не имеют склонности к алкоголизации, пополняют тренажерные залы, кабинеты психологов и экстрасенсов

Позднее, к нашим дням, обсуждения прекратились, — но именно в силу эффективного результата от такого «сакрального табуирования», — сотрудники перестали говорить о «бредовых играх руководства» под страхом увольнения или иных неприятных санкций. Да к тому же и привычка, эта «вторая природа», — стала играть свою роль. Независимость субъекта вначале подавляется системой, а затем вытесняется и самим субъектом, который не видит смысла конкурировать с системой, а потому — адаптируется к ней. И чтобы как-то заполнить вакуум от утраченной свободы, вечерние потоки офисных работников распределяются по городским барам и пабам; те же, кто не имеют склонности к обильной алкоголизации, — пополняют тренажерные залы, кабинеты психологов и экстрасенсов.

Понятие «сакрального», — в смысле некритического и регламентационного характера корпоративных образований, — вполне соотносимо и с понятием «тоталитарного». Или с формой построения реальности по принципам «военного времени». Попадая в корпорацию, человек должен приучить себя испытывать то же чувство, что и солдат, оказавшейся в действующей армии; должен приучить себя к безоговорочной власти устава и приказа, — в этом базовое условие как функционирования, так и выживания. И нет для армии ничего неприемлемее, чем солдат, который мнит себя независимым и позволяет себе критически мыслить в отношении командования. Такой солдат должен быть или незамедлительно исправлен, или «вычеркнут» из списка. Это и внедряется в корпоративной культуре, где каждый офис представлен как позиция на линии фронта. Условие победы — всеобщая сопричастность в движении к единой цели и разделяемое каждым ощущение «общей судьбы». О базовой роли «сопричастности» говорят современные исследователи вопроса: здесь интересна примечательная статья культуролога курганского университета, доцент Тишкиной Е.И. «Тоталитарная корпоративная культура: миф или реальность»:

«Одной из базовых функций корпоративной культуры является формирование „чувства сопричастности“ через совокупность ценностей, норм и традиций, формирующих у работников чувство „общей судьбы“. Формирование чувства сопричастности появляется в следующих действиях:
1. Формирование и поддержание имиджа и системы ценностей организации через артефакты, миссию, историю, традиции.
2. Воспитание сотрудников в духе преданности организации. Корпоративная культура стремится к стабильности и, следовательно, к своему некритичному восприятию, которое должно разделяться большинством сотрудников.
3. Формирование и контроль форм поведения, характерных для данной организации. Механизмы действия корпоративной культуры „отбраковывают“ стили поведения, не отвечающие ее содержанию».

Чего лишается человек, когда попадает в корпоративное пространство, основанное на «сопричастности»? В первую очередь, деактивируются те качества независимости и парадоксальности, что характерны собственно для человеческого субъекта, — и которыми он отличается от всех других, биологически ориентированных существ. Корпорация претендует на собственную субъектность и как правило не терпит конкуренции в этих своих претензиях. Ее субъектность можно описать как своего рода матрицу власти, состоящую из взаимно перетекающих векторов господства и подчинения. В корпорации каждый участник выступает в роли в первую очередь — подчиненного, но также, на определенном и выделенном ему корпоративном участке — в роли господина, — хотя бы и с самыми минимальными полномочиями. Матрица власти утверждает своим двигателем принцип «естественного отбора» или — «пищевой цепочки», то есть редуцирует свою субъектность к базовым биологическим паттернам, — понимаемым в стиле расхожих аксиом дарвинизма.

Есть кое-что схожее у этого принципа и с тем, что Ф. Ницше именовал «волей к власти»: «Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином. Чтобы сильнейшему служил более слабый — к этому побуждает его воля его, которая хочет быть господином над еще более слабым: лишь без этой радости не может он обойтись».

Однако если ницшеанская «воля к власти» предполагает среди своих синонимов и «волю к творению, к высшему, дальнему, более сложному», — то принцип корпоративной матрицы власти замыкает векторы господства и подчинения внутри самого корпоративного тела, вернее, — внутри корпоративной «плоти». Сопричастность этой «плоти» есть ведущая директива всякого вида корпоративного господства и подчинения. Заложниками сопричастности оказываются и те, кто на самых корпоративных «верхах», — возможно, еще в большей степени, чем служащие «низы».

Поскольку корпоративная культура является частью культуры массовой, она опирается на широкий образно-символический контекст, создаваемый коммерческим искусством

Если «низы» могут позволить себе колебания, сомнения и даже протесты в отношении матрицы власти, — то на уровне «топовых» представителей корпорации такая роскошь уже недопустима. Нечто наподобие мстительности за собственную тотальную сопричастность можно видеть в том, как «топ-персонал» современных компаний внедряет в жизнь «офисного планктона» беспощадную «корпоративную этику». В результате офисная жизнь превращается в ремейк древнего сакрального пространства: по сути и корпоративная клятва, и корпоративный гимн — это особые формы ритуалов, повторяющиеся действия, исполненные символического значения. Как отмечает культуролог Тишкина Е.И., — прикладной смысл ритуала в том, что он оказывает эмоциональное воздействие на участников, влияет на их бессознательное, формирует ощущение единства, то есть задает психологическое состояние, как отдельных участников, так и всей организации в целом. Суть ритуалов и организационных символов в трансляции традиций, ценностей и одобряемых состояний. Корпоративный гимн — это песенное произведение, используемое компанией, он позволяет внести в корпоративные события эмоциональный и идеологический заряд, влияющий на формирование мыслей и настроений коллектива. Исполняется на официальных мероприятиях, но некоторые фирмы корпоративным гимном начинают и заканчивают каждый рабочий день. Поскольку корпоративная культура является частью культуры массовой, она опирается на широкий образно-символический контекст, создаваемый коммерческим искусством.

В упомянутой статье Тишкиной Е.И. отмечено, что и для текстов современных корпоративных гимнов, и для тех психологических установок, что даются персоналу компаний на специальных тренингах, — характерна тенденция, общая для многих традиционных корпоративных культур, относящихся еще к мифологическим, «магическим» временам. Это — стремление к сакрализации статуса Корпорации, а причастность к Корпорации расценивается как символ избранности. Работник должен ощутить, что он — член элитного клуба и одновременно он — солдат на войне, которая ведется со всем, что не способствует процветанию этого клуба. Он должен чувствовать себя постоянно вовлеченным в атмосферу некоего центрального нарратива, — подобно тому, как это чувствовали члены какого-нибудь древнего племени, вовлеченные во власть мифологических историй, ритуалов и табу. Впрочем, разница между корпоративностью наших дней и давнего прошлого не так уж и велика, — можно предположить, что на принципиальном уровне она вообще отсутствует. В статье «В чем заключается специфика мифа?» профессор ТГУ, д.филос.н. Сыров В.Н. говорит о том, что миф не является чем-то позабытым в древности: миф появляется всегда, как только люди утрачивают критичность мышления и ориентируются на безукоризненно авторитетные образцы для подражания (архетипы), закрепляя такую ориентировку своей подражательной деятельностью (ритуалами). Какие угодно объекты, «сущности», имеющие не «магическое», а вполне себе социальное или экономическое происхождение могут сделаться мифологическими предметами, — при должных установках воспринимающего их человеческого сознания.

Профессор Сыров В.Н. отмечает: насколько те или иные сущности приобретают нарративный облик, тяготеют к формулировке архетипов, наполняются символическим значением и воплощаются в ритуалы, настолько они и мифологизируются. Обработанное мифами сознание будет способно воспринимать окружающий мир и действовать в нем лишь сквозь призму вышеописанных черт. Мифы будут формировать такую картину мира, где индивидам предписан определенный тип действий, а именно — вечное повторение архетипов.

Миф может как мистифицировать восприятие, наполняя его присутствием странных потусторонних существ, — так и напротив, акцентировать внимание на реалиях совершенно земных, наделяя их безусловным, «потусторонним» авторитетом. Возможны самые различные варианты, но в некотором «сухом остатке» миф можно свести к тому, что он являет собой метод восприятия вещей, — метод весьма эффективный для того, чтобы восприятие избавлялось от блуждающей неопределенности и становилось само для себя стабильным, концентрированным и самовоспроизводящимся. Миф сдвигает ракурс взгляда таким образом, чтобы попадающее во внимание бытие переходило (вернее, «перескакивало») от естественной непредсказуемости — к сверхъестественному предопределению. Функция мифа — обеспечивать этот сдвиг, «скачок», стабилизирующую «деформацию», — благодаря чему тревожным, часто устрашающим вторжениям бытия придается известный порядок. Миф останавливает бытие, создает щит как для несущегося на человека потока феноменов, так и для спонтанно рождающихся в человеке ответных реакций воли и сознания. Об этой трансформативной, деформирующей функции мифа идет речь и у профессора В. Н. Сырова, где он ссылается на весомый для нашего времени авторитет французского философа и культуролога Р. Барта:

«Барт недаром отметил, что „миф ничего не скрывает и ничего не демонстрирует — он деформирует; его тактика — не правда и не ложь, а отклонение“. Потому мифология и является весьма гибким, то есть живучим, образованием, для которого расколдовывание и рационализация мира становятся не помехой, а, наоборот, дополнительным основанием для беспрепятственной оккупации пространства, расчищенного процессом секуляризации. Ведь мифом может стать всё что угодно, лишь бы соблюдались указанные выше требования. Поэтому превращение в миф есть, по сути, операция преобразования любого подручного материала».

Представители организованных и стабильных массовых сообществ, наподобие церкви, должны быть нетерпимы и немилосердны к тем, кто не принадлежит к ним

Корпорации, активно используя мифологические методы в организации своего социума, конечно же не могут обойти стороной такую известную и сакрализованную с древнейших времен диспозицию, как «свои — чужие». Тем более с учетом того, что «корпоративная этика» тяготеет к формату военной или же религиозной дисциплины. В своем эссе «Массовая психология и анализ человеческого „Я“» З. Фрейд отмечает, что представители организованных и стабильных массовых сообществ, наподобие церкви, должны быть нетерпимы и немилосердны к тем, кто не принадлежит к ним, а тем более в отношении конкурентов по идеологии. Этой нетерпимостью сообщества обеспечивают, с одной стороны, сплочение своих рядов, а с другой — выбрасывают вовне накопившуюся тягу к насилию, которую не имеют права проявлять внутри своей территории, а тем более — по отношению к своему руководству.

Аналогичным образом поступают и современные бизнес-корпорации, — в упомянутой статье Тишкиной Е.И. приведена впечатляющая подборка примеров: «Фактически, мы заявляем о склонности корпоративной культуры формировать диспозицию „свои — чужие“. Но если под термином „чужие“ понимают не просто „человека со стороны“, а врага, — корпоративная культура вступает на путь тоталитаризма. В 2004 г. в интернет попали корпоративные заповеди, использовавшиеся в компании „Пятерочка“. Вот некоторые выдержки из них: „…Большую часть времени в своей жизни мы проводим на работе либо с мыслями о работе. Мы избраны для реализации этой великой Цели. Мы обладаем уникальным инструментом — Пирамидой соответствия. Враги постоянно пытаются разрушить Пирамиду соответствия. Быть готовым к защите — объективная необходимость“. Некоторые работодатели устраивают оруэлловские „пятиминутки ненависти“ к конкурентам. Несколько лет назад в интернете получила распространение любительская видеозапись, на которой служащие некой компании, стоя с поднятыми вверх руками и в состоянии, похожем на религиозный экстаз, скандируют: „Евросеть“ — отстой, „Связной“ — супер!». Тотальная слежка за каждым действием работника — визитная карточка тоталитарной компании, вызывающая, пожалуй, наибольшее раздражение персонала. Спецотдел читает электронные письма, анализирует интернет-трафик, служба безопасности оборудует помещения жучками и камерами наблюдения».

* * *
Предоставленные своей свободе как естественному для человека, но совершенно чуждому всему биологическому, животному миру состоянию, — люди претерпевают массу неудобств и тревог. Они чаще всего не имеют никакого представления о том, что делать с этим опасным даром, с этой беспочвенностью. Однако корпоративная мотивация может исправить дело. Объединенные вокруг какого-либо авторитетного предмета или символа, — люди начинают чувствовать себя не разрозненными атомами, заброшенными в мир, но единой и уверенной в себе субстанцией. Содержание не играет определяющей роли, — главное, что обеспечивается сплочение и уверенность. В этом смысле нет большого различия между человеком, который с головой вовлечен как в стабильный поток производства-потребления на базе материально-денежных ценностей, так и в поток религиозно-ритуальных практик на базе ценностей того или иного верования. Общее место для всякого типа корпоративного сознания в том, что оно почти никогда не пытается углубиться в предметное осмысление символов своей мотивации, своей привычной деятельности или веры. А поскольку замечено, что все попытки осмыслить и провести рациональный анализ ослабляют и сплочение, и уверенность, — то корпоративная этика решительно осуждает самонадеянные рассуждения о том, что требуется принимать в догматической ясности.

В пример откровенного неприятия самостоятельных размышлений для сакрального измерения культуры, — наставления одного из высших авторитетов православной и безусловно, сакральной традиции, — Феофана Затворника: «В делах веры и спасения не философия требуется, а простое и покорное принятие преподанного. Пусть все, молча, принимает. Умишко надо под ноги стоптать, как вот на картине Михаил Архангел топчет сатану».

Опасность возврата к тревогам и беспочвенности свободного состояния, — это располагает корпоративного человека к отказу от всех видов индивидуальных импровизаций, творческого своеволия, независимого разума. За свободным движением мысли предвидится появление чудовищ. И одно из базовых условий сохранения корпоративного мира и спасения от чудовищ — воспроизведение всегда одного и того же смысла, который является уже признанным; всякое отклонение означает нарушение сакральной целостности и ведет к сбою системы.

«Эту пташку-ум надобно засадить в клетку и сказать ему: вот тут-то сядь и пой вот что, а летать туда-сюда не смей: ястреб поймает», — рекомендует святитель Феофан.

Главное — обеспечить человеку ощущение его причастия к превосходящей силе и его «не-одинокости»

Предмет корпоративной мотивации должен сопровождаться такой силой эмоционально-чувственного или статусного (или духовного) престижа, чтобы в сравнении с этим разум человека испытывал состояние смиренного младенца. Причем контекст престижа может диаметрально изменяться даже для мотивов отдельно взятого корпоративного индивида, — от полюса материально-гедонистического до полюса трансцендентных «духовных скреп». Главное —обеспечить человеку ощущение его причастия к превосходящей силе и его «не-одинокости». Все прочее есть деструктивное усложнение. Платой за сплочение выступает индивидуальность и суверенное мышление, но корпоративный импульс и возникает там, где человек с этими качествами не справляется, где он испытывает от них глубокий дискомфорт. И с этим наследием своего человеческого удела он с удовольствием и облегчением расстается. Он выбирает корпорацию.

Еще один эпизод из наставлений святителя Феофана: «Православный христианин читает слово Божие; истины, прямо в нем содержимые, печатлеет в своем сердце, не двигая своей мысли за пределы содержимого и не возвышая над ним господственно и самоуправно своего ума, а ему смиренно подчиняя его. Например, повинуйтесь наставникам вашим…всяка душа властям предержащим да повинуется (Евр. 13,17; Рим. 13, 11). Дело ясное! Тут нечего и толковать. Печатлей только на сердце, да и все тут… Если встретится что неудобопонятное, православный ищет разрешения не в своем уме, не в своих догадках, а в общей хранительнице всякой истины — Церкви, то есть ищет решения готового, всеми признаваемого и всем предлагаемого в Церкви…».

• * *

Посредством корпоративного авторитета индивид с облегчением утрачивает тревогу от столкновения в его сознании противоречивых информационных потоков, — теперь они заменяются на систему доступных значений, где все, этим значениям не соответственное, — или репрессивно подавляется, переносится в область преступного, кощунственного, — или просто игнорируется, вытесняясь из внимания как незначимое. Примером здесь может послужить факт того, что в России многие из молодых людей, в 90-е годы, то есть в эпоху активной нестабильности, — активно искавшие смысловые ориентиры в чтении запрещенных ранее, в Советском Союзе литературных и философских текстов, в своем увлечении рок-музыкой, в эзотерических практиках в стиле Кастанеды, — позже, почувствовав вкус стабильности «нулевых» годов нового века, — становятся приверженцами авторитетной православной системы мировоззрения или же погружаются в мир ценностей семьи и успешной работы. А зачастую совмещают и то, и другое. Это избавляет их от смысловой тревоги, а вместе с этим, — и от поисков, от самостоятельных движений их духа и разума.

Корпоративный человек делегирует авторитетному источнику свои ценности и, соответственно, свои интересы, — самостоятельно он уже в них не ориентируется, теряет способность и мотивацию к их критическому выявлению, —но пользуется тем, что от авторитетного источника ему дается. И его лояльность — это не только то, чем он платит за предоставленные гарантии, но и то, в чем он сам непосредственно нуждается; что он сам желает обрести в корпоративном пространстве. Лояльность избавляет от сомнений. В первую очередь, в чем она выражается — это предоставление корпорациям права на цензурирование информационных потоков. Всяческие уставы и прочие программные документы, предписывающие, как себя вести внутри корпорации, что считать актуальным и что игнорировать, — приобретают очень важное значение. Корпорации без цензуры не существует, как не существует корпорации и без иерархии.

Правила иерархии формируют для корпоративного сознания как оценочное восприятие, так и стимулирующее поведение. И правила эти могут накладываться на все, что угодно. Главный критерий иерархической величины —престиж в глазах сообщества. Представление же о том, что является престижным — формируется корпоративными посланиями, внушениями. И учитывая весьма слабый критический барьер, который имеет индивид перед таким воздействием, — это внушение можно признать чем-то сродни гипнозу. Знак, артефакт, идея, оценочное представление, — гипнотическим образом обретают в сообществе свои иерархические места, — от категории «полный отстой»до категории безусловного блага.

Управляемый страх непревзойденным образом закрепляет сообщество в режиме стабильности, создавая консолидирующую, сплачивающую тревогу

В качестве примера: в наше время значение «безусловного блага» обрело представление о «здоровом образе жизни». Соответственно, все, что с этим представлением дисгармонирует, — повсеместно осуждено как рекламой, так и положено под пресс государственной воли (закон о борьбе с табакокурением). Задача такого представления — служить хоть каким-то цементирующим раствором для корпоративного единства людей на самом широком уровне, —особенно в условиях дефицита в те годы политических, религиозных и прочих идей. То, что этим представлением реально порождалось — это не «здоровое общество», но активный и широко распространенный страх перед «нездоровыми» факторами: небезопасным сексом, генномодифицированной едой, холестерином, табачным дымом, алкоголем, избыточным весом и так далее. Но страх — это и есть первый спутник сакрального; управляемый страх непревзойденным образом закрепляет сообщество в режиме стабильности, создавая консолидирующую, сплачивающую тревогу и ее стимулирующие «демонические» образы.

Нагляднее всего корпоративно- сакральные методики отражены в рекламе, которая создает идеальную модификацию здорового, позитивного, смеющегося и красивого человека. Она должна возбуждать желание уподобиться этому просветленному глянцевому герою. «Здоровый образ жизни» начинает излучать завораживающую, гламурную ауру. Но здесь же индивид, созерцатель рекламы, — ощущает и глубокую драматическую пропасть между реальным собой и этим магнетическим персонажем с постера или ролика. Такое ощущение есть своего рода гарант, что в индивиде никогда не появится слишком уж высокой самооценки и слишком уж много самоуверенности, — столь велика дистанция до образца. Сомнительная оценка себя самого не дает места для особых индивидуальных дерзновений и тем способствует фактору стабильности. Созерцатель рекламных образов должен ощущать в наши дни примерно то же самоуничижение, что ощущал в Средние Века созерцатель святых образов на иконе или фреске. Или чувствовать себя как советский школьник, проходящий мимо уголка пионеров-героев.

Впечатляющей иллюстрацией подавляющих человека состояний, стимулированных рекламным «гламуром», — может послужить небольшая цитатная выборка из культового в свое время романа В. Пелевина «Empire V». Представлен весьма последовательный обзор психологических эффектов, получаемых под авторитарным воздействием «гламура»:

«Во-первых, это жгучий, невероятно мучительный стыд за нищее убожество своего быта и телесное безобразие. Во-вторых, это мстительное злорадство при виде нищеты и убожества, которые не удалось скрыть другому человеку.

Ничего не бывает убогим или безобразным само по себе. Нужна точка соотнесения. Чтобы девушка поняла, что она нищая уродина, ей надо открыть гламурный журнал, где ей предъявят супербогатую красавицу. Тогда ей будет с чем себя сравнить.

Цель гламура именно в том, чтобы жизнь человека проходила в облаке позора и презрения к себе. Это состояние, которое называют „первородный грех“ — прямой результат потребления образов красоты, успеха и интеллектуального блеска. Гламур и дискурс погружают своих потребителей в убожество, идиотизм и нищету. Эти качества, конечно, относительны. Но страдать они заставляют по-настоящему. В этом переживании позора и убожества проходит вся человеческая жизнь.

— А зачем нужен первородный грех?
— Для того, чтобы поставить человеческое мышление в жесткие рамки…»

Гламур выполняет роль охранителя системы много эффективнее, чем известные платоновские «стражи идеального порядка»; гламур — это своего рода квинтэссенция современной корпоративной стабильности. И те индивиды, что достигают какой-то степени соответствия его образцам, — испытывают то же чувство причастности и вытекающее из него превосходство, как, наверное, и представители какого-нибудь древнего племени после инициатической процедуры.

Роман Шамолин, специально для Тайги.инфо