«Бьют и сейчас, но не везде»: как устроена реабилитация наркозависимых в Сибири

© Георгий Вишневский

Каждый двадцатый россиянин употребляет наркотики, но официально зависимых в десять раз меньше. Даже те, кто осознал свою проблему, не хотят обращаться за помощью — боятся, что их изобьют, привяжут к кровати и на всю жизнь заклеймят наркоманами. Кто реабилитирует зависимых в городах Сибири и как государство пытается контролировать этот процесс, часто не самый гуманный, разбиралась Тайга.инфо.

Мотивационная бригада

Артем не понял, как оказался на улице босиком со скрученными за спиной руками. Несколько минут назад его мать открыла дверь двум крепким мужчинам, они зашли в квартиру и сказали Артему: «Если не хочешь проблем, пойдем с нами мирно». Он попытался возразить, но сотрудники реабилитационного центра для наркозависимых умели работать со строптивыми пациентами.

Одиннадцать лет из тридцати Артем употреблял наркотики. Сначала это была марихуана, потом героин и синтетические курительные смеси. Лечиться в реабилитационном центре или наркологическом диспансере он не хотел, потому что «там не лечат — лечат в горах, в лесу, на море». Летом 2016 года мать, посоветовавшись со знакомыми, все же отправила Дениса в томский реабилитационный центр «Гармония». По мнению Артема, ее, как и всех родителей наркозависимых, обманули: «То, что делают в центрах России, можно назвать так — ****** [ложь] и мошенничество. Да, они помогают, делают хорошее дело, меняют людей, но врут. Очень многое не совпадает с тем, что изначально обещают родителям».

«Прожженого наркомана» Артема поселили в одно помещение с подростками, а их родителям говорили, что дети будут жить с ровесниками: «Они жизни не видели, я их взглядом съесть мог. А за мои косяки вся группа ***** [тумаков] получала».

«Гармония» — один из трех ребцентров, с которыми в рамках государственной программы сотрудничает Томский областной наркологический диспансер. Всего в регионе, где, по официальным данным, 1,4 тыс. наркозависимых, таких центров три: помимо «Гармонии», добровольную сертификацию в московском Институте демографии прошли еще «Чистый путь» и «Мой выбор». Чтобы пополнить этот список, центр должен пригласить экспертную комиссию, которая оценит, насколько качество оказываемых организацией услуг соответствует заявленному, а также выяснит, добровольно ли находятся там реабилитанты и не бьют ли их.

134578 «Девять лет за стакан манаги»

В организации, прошедшие сертификацию, томские врачи направляют тех, кто три месяца лечился в наркологическом диспансере. Таким пациентам выдают сертификат на право проходить социальную реабилитацию в центре за счет областного бюджета, который выделяет на эту программу 1,2 млн рублей в год. За одного человека центр получает 20 тыс. рублей в месяц, что в полтора-два раза меньше, чем обычно просят за реабилитацию на коммерческой основе.

Главврач томского наркодиспансера, за которым осталась медицинская реабилитация, Дмитрий Абрамов не до конца понимает, насколько эффективна система социальной реабилитации в центрах, но полагает, что передача части работы с зависимыми негосударственным организациям повышает пропускную способность медучреждения — при таком раскладе зависимые находятся в стационаре наркодиспансера не более трех месяцев. «Я считаю, конечно, что у меня специалисты более подготовлены, — рассказывает он. — Кроме того, мы ведем статистику и точно можем сказать, сколько человек находится в ремиссии. А частные центры считают, что если пациент к ним не обратился, то все хорошо, а он может быть в другом центре или к нам поступить».

После окончания курса реабилитации Артем работал в «Гармонии» еще несколько месяцев — рекламировал услуги центра. Ушел, потому что «не смог врать». Сертифицировали, по мнению Артема, «самых хитрых», тем не менее, ситуация за последнее время все равно изменилась в лучшую сторону: «Раньше нас били и унижали, а теперь вроде кашкой на ночь кормят. Хотя, конечно, бьют и сейчас, но не везде и не всегда». Вместо ответа на вопрос, употребляет ли сейчас, он отправляет смайлики.

Томская область — не единственный регион Сибири, где социальную реабилитацию наркозависимых курируют власти. В Иркутске, где, по данным 2016 года, более 8,5 тыс. наркоманов, существуют два государственных учреждения, которые занимаются этим: отделение медико-социальной реабилитации областного психоневрологического диспансера, подконтрольное региональному минздраву, и центр «Воля» в структуре министерства молодежной политики. Резидентам «Воли» рекомендуют сначала полечиться в областном диспансере, после чего они могут пройти социальную реабилитацию по льготной цене — 9 тыс. рублей, которые идут на питание. Амбулаторная помощь без размещения в центре стоит дороже. Для регионального бюджета месяц реабилитации одного пациента, по словам заместителя директора «Воли» Антона Вепрева, стоит 24 тыс. рублей, что дешевле аналогичных услуг в других организациях за счет «небольших аппетитов специалистов».

«Если человек обращается в центр, минуя государственный наркологический диспансер, минуя стадии лечения и государственной медицинской реабилитации, в лучшем случае он снимет ломку»

«Воля», как и большинство центров, в качестве основного метода социальной реабилитации наркозависимых использует психотерапию: индивидуальные и групповые занятия с психологом, гештальт-терапию. Многие центры делают упор на трудотерапии — наркозависимые сами готовят, убирают, выращивают овощи, ухаживают за животными. Иногда, по словам пациентов, трудотерапия используется как наказание: закрутил роман с девушкой из соседней комнаты — моешь пол или чинишь забор.

Часто близкие наркозависимого не хотят сталкиваться с официальной медициной, и поэтому приезжают сразу в реабилитационный центр. Кроме того, большая часть пациентов вообще не видит необходимости лечиться. «99% зависимых не осознают своего состояния — это симптом болезни, но принудительно мы никого не госпитализируем, — говорит замдиректора „Воли“ Антон Вепрев. — Есть комплекс мотивационных мероприятий с привлечением родителей, который позволяет работать с такими пациентами. Обычно близкие пытаются компенсировать проявления зависимости, а нужно делать наоборот, например, перекрыть финансовые потоки — этого достаточно».

Контроль за социальной реабилитаций со стороны органов власти существует и в Новосибирской области, где официально зарегистрировано 8,2 тыс. наркоманов и 3,2 тыс. людей, употребляющих эпизодически. Реабилитационные центры курируют специалисты министерства социального развития, многие из которых работали в ныне упраздненной ФСКН. В региональном реестре негосударственных центров, по последним данным, состоит восемь организаций. Они получают компенсацию затрат на пациентов, проходящих реабилитацию по направлению от нарколога, из областного бюджета, который выделил на эти нужды 1 млн рублей. Как и в Томске и Иркутске, новосибирские наркозависимые, чтобы реабилитироваться бесплатно, должны обратиться в наркодиспансер.

«Для того, чтобы можно было получить компенсацию, человеку нужно сначала пройти медицинскую реабилитацию, — рассказывает специалист минсоцразвития Владимир Чинцов. — Центров у нас в области не один десяток, легальных и нелегальных. Сами по себе эти центры не имеют права заниматься медицинской деятельностью, хотя у многих на сайтах в качестве рекламы такие посылы имеются. На самом деле в штате подавляющего большинства центров медиков нет, специалистов и лицензии тоже нет. Поэтому, если человек обращается в такой центр, минуя государственный наркологический диспансер, минуя стадии лечения и государственной медицинской реабилитации, в лучшем случае он снимет ломку».

Чтобы попасть в реестр минсоцразвития, центр должен подать заявку, после чего туда приедет комиссия, состоящая из сотрудников МВД, МЧС и Роспотребнадзора. Основные требования: центр должен работать более трех лет, соответствовать пожарным и санитарно-гигиеническим нормам и соблюдать законодательство, то есть не забирать и не удерживать пациентов против их воли. «Если есть нарушения, комиссия дает рекомендации. Когда они устраняются, организацию вносят в реестр, — говорит еще один специалист минсоцразвития и бывший сотрудник ФСКН Игорь Никулин. — Это не секты, где калечат людей, незаконно удерживают, применяют запрещенные методы работы».

130981 Два региона Сибири попали в топ-10 по скорости распространения ВИЧ

Лечить наркозависимого против его воли, в отличие от психически больного, в России противозаконно — это квалифицируется как похищение и незаконное лишение свободы, а при применении физического насилия сотрудниками центра — как побои или нанесение вреда здоровью.

«Принудительно госпитализировать у нас в стране нельзя, к сожалению, — сетует Никулин. — Подписаны соответствующие конвенции, наше государство придерживается в этом вопросе принципов международного права, по которым здоровье человека — это его личное дело. Поэтому должна проводиться работа специалистов-психологов, которые мотивируют такое лицо, чтобы оно обратилось в центр, а это очень сложно ».

С перепроверкой центров на предмет незаконного лишения свободы, по признанию специалиста, сложно. Министерская комиссия выезжает в организации, только когда необходимо установить размер компенсации за лечение. «Бывает такое, что люди проживают в здании бывшего животноводческого комплекса или здании детского сада, которое нуждается в ремонте уже лет десять, — рассказывает сотрудник минсоцразвития. — Люди покупаются на рекламу, на низкие цены. И может случиться беда, как в Алтайском крае, когда людей зимой держали на замке в неотапливаемом помещение. В центрах, которые находятся под нашим контролем, такого, конечно, нет».

Специалисты реабилитационного центра «Омега Плюс», который состоит в реестре минсоцразвития, все же откликнулись на просьбу корреспондента Тайги.инфо принудительно забрать двадцативосьмилетнего брата, который под спайсом не узнает даже маму.

«Так, понятно, сам лечиться не хочет. Давайте я вас свяжу с ребятами из мотивационной бригады, — говорит специалист центра Родион. — Мы его доставим в центр, а потом уже с вами решим, что да как». Через несколько минут перезванивает некий Евгений: «Он у вас спортсмен?» — «Да нет, он наркоман». — «Ну, в смысле, спортивного телосложения?» — спрашивает сотрудник центра. «А вам какая разница? Вы его винтить будете?» — «Не хотелось бы, но может и придется». По легенде брат редко появляется дома, поэтому Евгений попросил перезвонить, когда объект будет на месте, и продержать его еще час.

На следующий день руководитель «мотивационной бригады» перезвонил сам, но брат домой так и не заходил, потому что его не существует. Судя по реестру минсоцразвития, его хотели увезти в село Новолебедевка в Искитимском районе Новосибирской области. Дом по указанному адресу не отображается в Google Maps.

Головная боль отечественной наркологии

Асе семнадцать, три года из них она употребляет амфетамин — впервые попробовала на вписке с друзьями. Девушка готовится к поступлению в вуз, в следующем году ей сдавать ЕГЭ, но после «марафонов» по два-три дня, которые Ася устраивает пару раз в месяц, она еще несколько дней приходит в себя и ни о каких уроках, естественно, думать не может. Ася, в отличие от большинства, понимает, что у нее есть проблема, но боится обращаться за помощью: во-первых, узнают родители, во-вторых, посадят в тюрьму.

Уголовное законодательство предусматривает ответственность за приобретение, хранение, транспортировку и продажу — употребление наркотиков наказывается по административному кодексу штрафом до пяти тысяч рублей или арестом на пятнадцать суток. Также суд может обязать пройти лечение от наркомании, за отказ от которого также предусмотрена ответственность. По данным министерства социального развития Новосибирской области, из почти восьмисот человек, осужденных за употребление наркотиков, более шестисот уклоняется от лечения.

По административному кодексу, наркозависимый, который добровольно обратился в медучреждение, освобождается от ответственности. «Те, кто боится уголовного преследования при обращении за помощью, сильно заблуждаются, — говорит специалист минсоцразвития Владимир Чинцов. — Во-первых, она не уголовная, за употребление у нас ответственность административная, во-вторых, кто их сдавать-то будет? Врачи?»

Рядом с воротами Новосибирского областного наркологического диспансера, расположенном прямо за зданием минсоцразвития, стоит машина Следственного комитета. Внутри двухэтажного корпуса почти пусто: молодая девушка со светлыми волосами сидит на стуле, держа в руках какие-то бумаги, и нервно постукивает по ним пальцами.

«Вы видите у нас очередь, как в поликлинике? Может, кто-нибудь жалуется, что его не приняли? Нет такого», — вздыхает главный нарколог Новосибирской области Равиль Теркулов, сидя у себя в кабинете.

По словам врача, количество потенциальных пациентов областного наркодиспансера, которое минсоцразвития оценивает примерно в 11 тысяч, нужно умножать в четыре-пять раз. «Есть такое понятие — латентность. Это значит, что человек употребляет, но непостоянно, и находится вне поля зрения официальной наркологии», — говорит Теркулов. По его словам, в области примерно 50–60 тысяч человек употребляют наркотики. На первом месте по популярности по-прежнему героин, «крокодил» и морфин, затем — синтетические курительные смеси.

Нежелание обращаться к официальной медицине объясняется тем, что пациентов ставят на наркологический учет, накладывают на них ограничения и обязуют регулярно посещать нарколога. «Зачастую родители не хотят огласки, не хотят, чтобы их чадо было поставлено на учет, чтобы в отношении него были приняты определенные ограничительные меры: невозможность владеть оружием, управлять автотранспортом, усыновлять детей, потому что мы понимаем, кого может воспитать наркозависимый», — говорит специалист минсоцразвития и бывший сотрудник ФСКН Владимир Чинцов.

Ограничения снимаются, если в течение трех лет пациент регулярно проходил обследование у нарколога и находился в стойкой ремиссии. По словам главного нарколога области Равиля Теркулова, никакой огласки нет — те, кто добровольно обратился в накродиспансер, могут проходить лечение анонимно, а при желании и не слишком тяжелом состоянии — даже амбулаторно.

По мнению «официальных наркоманов», наркоучет — полицейская мера, не согласующаяся с гуманной наркополитикой. На диспансерное наблюдение ставят всех автоматически, и даже после снятия с него на зависимом остается клеймо, он подвергается социальной изоляции. При анонимном лечении на наблюдение никто не ставит, однако оно всегда платное. Как отмечала HumanRightsWatch еще в 2007 году, «финансовая состоятельность пациента не может служить легитимным критерием, позволяющим устанавливать, в отношении кого именно сведения личного характера могут заноситься в базу данных и использоваться для ограничения некоторых гражданских прав».

В России запрещена заместительная метадоновая терапия, которую во многих странах назначают тем опийным наркоманам, кому не помогают другие методы

Те, у кого нет денег на лечение, могут обратиться за помощью в областной наркодиспансер, который готов одновременно лечить 64 пациента, а также в специализированные кабинеты в центральных районных больницах и в общем порядке встать на наркоучет. По словам нарколога Равиля Теркулова, лучше так, чем никак: «На самом деле все равно все вскроется. Молодежь сейчас хорошо понимает, что при прохождении медкомиссий при приеме на работу на престижные места — в органы государственной власти, в МВД — все проходят нарколога. Несмотря на то, что Новосибирская область входит в десятку самых проблемных регионов России, количество наркоманов падает, люди знают, что правовые последствия наступят — провез в кармане что-нибудь одну остановку и попробуй докажи в суде, что не транспортировал, а купил для личного употребления».

Медицинская реабилитация делится на несколько этапов: купирование синдрома отмены, адаптация, стабилизация состояния и только потом выход в общество при поддержке психологов. «Нужно работать не только с пациентами, но и с родителями, с близкими, — рассказывает нарколог Равиль Теркулов. — Важно разорвать комок „зависимость-созависимость“, который возникает в таких семьях».

Несмотря на работу специалистов, после лечения нужна социальная реабилитация, и это уже дело негосударственных центров. «Обычно человек, особенно героиновый наркоман, употребляет наркотики на протяжении ряда лет, а медицинская реабилитация занимает не такой большой срок, и его самосознание не успевает перестраиваться, — говорит специалист минсоцразвития Игорь Никулин. — Зачастую, пройдя лечение, он возвращается в тот же круг общения, к друзьям, которые, может быть, также употребляют, к тем же проблемам в семье, где уже понимают, что с ним как с обычным человеком строить отношения сложно».

В России официально запрещена заместительная метадоновая терапия, которую во многих странах назначают тем опийным наркоманам, кому не помогают другие методы. Ее суть заключается в том, что пациент пьет раствор метадона, который получает у врача. Таким образом сокращается финансирование преступных группировок, у которых зависимый покупает вещества, и инъекционный путь употребления, то есть снижается риск передачи и распространения ВИЧ-инфекции, гепатита и других заболеваний.

132687 «Наркотики умеют ждать долго»

У российских же специалистов мнение по поводу заместительной терапии однозначное — это наркомания, а лоббируют ее применение западные фармкомпании. «Сейчас на Россию оказывают давление международные организации, что мы не используем заместительную терапию, — говорит нарколог Равиль Теркулов, который бывал в европейских центрах, где применяют метадоновую программу. — Определенные плюсы, конечно, есть, но надо понимать, что многие пациенты продолжают употреблять нелегальные наркотики. Сохраняются негативные последствия для здоровья».

Совместная позиция ВОЗ и ООН относительно метадоновой терапии такова: это наиболее эффективный метод лечения опийной наркомании, который приводит к сокращению количества смертей, снижению риска инфицирования ВИЧ и отказу зависимых от нарушения закона. Но российские чиновники все равно считают заместительную терапию опасной для общества и самих себя, потому что ее применение грозит формированием «массы зависимых от метадона и бупренорфина лиц, которых легко склонить к преступной деятельности и терроризму, направленных против государства в целом, представителей органов власти». В 2014 году глава ФСКН заявлял, что организаторы Майдана подсаживали митингующих на метадон, чтобы использовать их как пушечное мясо.

«Не совсем правильно, если в реабилитационном центре будет осуществляться сбыт наркотиков. Представьте, если бы алкоголикам давали полстакана водки по утрам, — вторит врачу специалист минсоцразивития по реабилитации наркозависимых Игорь Никулин. — В Европе, по моему мнению, эта практика применяется потому, что фармкомпании накопили большие запасы метадона на складах и нужен рынок сбыта. Даже в странах бывшего СССР, где такая терапия применялась, от нее отказались».

На самом деле, программы заместительной терапии проводятся в 106 странах мира, в том числе, и в большинстве бывших советских республик, кроме России и Туркменистана. На Украине заместительную терапию применяют с 2005 года. После присоединения Крыма на полуострове около восьми сотен человек перестали получать метадон. По данным ООН, за первый год каждый десятый умер из-за передозировки в связи с возвратом к употреблению героина или совершил суицид из-за ломки.

Минздрав эти данные опровергал, заявляя, что при украинских властях умерло гораздо больше метадоновых пациентов. «С 18 марта по 31 декабря 2014 года в Республике Крым умерли три человека, ранее участвовавших в программе заместительной поддерживающей терапии, в Севастополе — четыре человека. Для сравнения, в 2012 году в Крыму умерли 18 клиентов этих программ, в 2013 году — 14», — заявлял пресс-секретарь министерства Олег Сагалай.

«У людей на метадоновой терапии очень сильные ломки. Те пациенты, которые достались нам после присоединения Крыма, — это большая головная боль отечественной наркологии, — рассказывает нарколог Теркулов. — Их отправляли по разным регионам европейской части России по два-три человека». Таким «этапированием», видимо, и объясняется уменьшение количества смертей клиентов заместительной терапии на территории Крыма после присоединения полуострова.

Господи, помилуй

«Из нас как будто солдат готовили. Идет молитва, играет агрессивная музыка, на сцене стоит крепкий парень и призывает нас к войне. Объясняет, что здесь, в церкви, все хорошо, а в мире живет дьявол, и мы должны готовиться к войне с ним. И все время внушали эту мысль», — рассказывал пациент новосибирского реабилитационного центра «Твое право на жизнь» Владимир Кузьминский.

Наркозависимых привозили в один из трех домов в поселке Молот Коченевского района Новосибирской области по просьбе родителей, зачастую под воздействием веществ, и заставляли подписывать согласие на лечение. В центре требовали заучивать молитвы, за малейшие проступки заставляли отжиматься или отправляли в карцер.

В 2015 году организацией заинтересовалась ФСБ. Пресс-служба ведомства сообщала, что поступили обращения о том, что людей похищают и незаконно удерживают. Однако, как писала Тайга.инфо, проверка была инициирована скорее потому, что лидер секты «Исход», под эгидой которой функционировал центр «Твое право на жизнь», попал в поле зрения правоохранительных органов из-за покушения на дачу взятки сотруднику мэрии Новосибирска, при помощи которой он пытался узаконить самовольную постройку.

В январе 2017 года директор центра Султан Кенжаев в январе 2017 года приговорен к без малого семи годам колонии строгого режима (видимо, не такого строгого — Кенжаев периодически появляется во «ВКонтакте»). Сейчас расследуется дела в отношении его коллеги Евгения Караваева, еще один подельник находится в розыске.

Протестантская организация «Исход», несмотря на все это, продолжает функционировать в формате тоталитарной секты. Ее лидер Алексей Пронькин вместе со своей женой Евгенией регулярно совершает богослужения и проповедует. По информации Тайги.инфо, лидер организации дистанцируется от паствы, подчеркивая свою роль «проводника между Богом и людьми». Как рассказал Тайге.инфо источник, близкий к руководству одной из крупных протестантских организаций Новосибирска, многие пасторы воспринимают Пронькина как идейного отступника.

«Родители очень слезно просили увезти детей. Мы за это поплатились, столкнулись с правоохранительными органами»

«С такими организациями очень трудно бороться. Только если есть конкретные заявления пациентов или центр нарушает закон об НКО. Тогда прокуратура, органы юстиции подают заявление в суд, — говорит сотрудник минсоцразвития Владимир Чинцов. — Как было недавно с кемеровской „Преображением России“».

Несмотря на то, что центр «Твое право на жизнь» закрыт, а деятельность «Преображения России» прекращена решением Верховного суда, связанные с этими организациями люди все еще занимаются реабилитацией наркозависимых. Исполнительный директор новосибирского центра «Твой выбор», которая сотрудничала с сектой «Исход» в области помощи бездомным, Денис Селезнев сам проходил реабилитацию в «Преображении России». Сейчас «Твой выбор» не забирает пациентов принудительно, хотя в начале деятельности, в 2012–2013 году, центр оказывал такие услуги. «Просто родители очень слезно просили увезти детей. Мы за это поплатились, столкнулись с правоохранительными органами. Но, слава богу, это административно все прошло, и мы стараемся так больше не делать, — рассказывает Денис. — Сейчас наркозависимые очень хорошо знают свои права».

Директор «Твоего выбора» употреблял наркотики 13 лет. Бывшие наркоманы, находясь в ремиссии, достаточно часто начинают заниматься реабилитацией зависимых. «Считается, что люди, которые сами через это прошли, лучше понимают, что нужно пациенту, как ему помочь», — говорит главный нарколог Новосибирской области Равиль Теркулов.

По мнению специалиста минсоцразвития Игоря Никулина, к бывшим наркозависимым которые занимаются реабилитацией, нужно относиться настороженно: «Некоторые заканчивают вузы, получают дипломы психологов, но большинство ходит на непонятно какие курсы. Прослушал 200 часов — и вроде готовый специалист. И еще, есть такая поговорка — „героин умеет ждать“. Были такие случае, когда такие руководители центров сами срывались».

Большинство реабилитационных центров России используют программу «12 шагов», разработанную в 30-е годы прошлого века в США. По оценкам специалистов регионального минсоцразвития, ее эффективность достигает 80%. Программа подразумевает принятие того, что пациент слаб перед зависимостью и что есть какая-то сила, более могущественная, чем ты сам, на которую нужно положиться. В религиозной реабилитации такая сила — это Бог.

«Религиозные организации занимаются реабилитацией для пополнения своих рядов адептами. В РПЦ суть примерно та же, — считает сотрудник новосибирского минсоцразвития Игорь Никулин. — Но если во всяких сектах люди остаются вариться в этом котле, то из православных центров многие выходят в общество, заводят семьи, устраиваются на работу, социализируются. РПЦ более открыта — когда мы приезжали в другую религиозную организацию, они не хотели идти на контакт, не пускали на территорию. На самом деле в религиозных организациях многое зависит от мировоззрения, которое транслируется. Святое Писание-то одно».

133168 Организатор центра для наркоманов пойдет под суд

«Господи, помилуй!» — трижды произносит священник, стоя в полном богослужебном одеянии перед амвоном лицом к алтарю. Его тихий и спокойный голос отражается от сводов собора Александра Невского и многократно усиливается. Прихожане крестятся, стоящие в первом ряду падают на колени.

В Новосибирской области под покровительством митрополии РПЦ функционирует епархиальный реабилитационный центр имени Серафима Саровского с шестью подразделениями. Помимо реабилитации священники проводят еженедельные молебны за исцеление зависимых от алкоголя и наркотиков.

Валентина Ивановна сегодня молится усерднее всех: ее сын употребляет что-то «новомодное» и ворует деньги из дома. В диспансер она обращаться боится, про реабилитационные центры не знает и верит, что помочь может только Бог. После молебна она подойдет к священнику, попросит благословения, тот скажет ей пару слов и скроется от вопросов в алтаре.

«Нет-нет, ни у меня, ни у моих родственников никаких проблем с алкоголем и наркотиками нет, — говорит молодой человек, который перед Валентиной Ивановной говорил со священником. — Вы про реабилитацию пишите, да? Ясно. А где можно будет почитать?»

На сайте епархиального центра написано, что после молебна проходит беседа с зависимыми и их родственниками. Из алтаря выходит другой священник в черной рясе и спрашивает: «Кто пришел на беседу?» Человек тридцать собираются вокруг него. «Так, кто прочитал Евангелие?» — с учительской интонацией начинает священник. Поднимается всего три руки. «Я же давал задание на прошлой неделе! Если не знать, что говорил Господь наш, никакого исцеления не получится, — сетует служитель. — А к исповеди и причастию тоже никто не готовился? Ну, вы хоть почитайте про него. А сегодня я покажу вам устройство храма». О борьбе с зависимостью не говорит ни слова.

Петр Маняхин