Кого будет жрать система? Встреча с Александром Морозовым в Новосибирске

© Тамара Корнильева/«Русский журнал». Александр Морозов

Встреча с известным интеллектуалом, политологом и публицистом Александром Морозовым состоится в Новосибирске. Бывший самиздатовец и соратник Глеба Павловского по «Русскому журналу» выступит в дискуссии «Кого будет жрать система» — об угрозах и трендах общественной жизни.

Эксперт выступит в рамках Открытого университета фонда «Открытая Россия». «Встреча будет проведена в уже сложившейся традиции дискуссионного клуба. Александр Морозов выскажет свои взгляды на целый ряд вопросов: о трендах общественной жизни, росте молодежного протеста, угрозах реальных и мнимых», — говорится в анонсе организаторов.

Вместе с Морозовым судьбы России обсудят социолог, директор компании Tayga.Research Александр Баянов и специалист рекламного рынка Новосибирска, руководитель реготделения незарегистрированной Партии Прогресса Андрей Гладченко. Ведущий — экс-депутат Госдумы Аркадий Янковский.

Александр Морозов родился в 1959 году, учился на журналистском и философском факультетах МГУ. В конце 80-х издавал эссеистический самиздатский журнал «Параграф», был активистом демдвижения, позже участвовал в создании агентства религиозных новостей «Метафразис», интернет-журнала «Новая политика», сайта Gefter.ru. В 2011–2015 годах — шеф-редактор интеллектуально-литературного «Русского журнала», основанного Глебом Павловским и Маратом Гельманом. Сейчас живет в Вильнюсе.

135219 Транзит режима

Встреча состоится 18 июля в кабаре-кафе «Бродячая Собака», начало в 19:00 местного времени. Вход свободный.

В качестве интеллектуальной иллюстрации анонса Тайга.инфо публикует результаты анкетирования Морозова на тему «Возможна ли модель европейского развития России?», проведенного Gefter.ru в мае 2017-го.

— Насколько верно утверждение, что Россия разделяет общемировую тенденцию, фиксируемую в последнее время, например, Клаусом Оффе: если в 1990-е общим слоганом было «Назад к Европе!», то теперь — «Прочь от Европы»? Или позиция России сложнее: есть элементы притяжения и отталкивания до сих пор?

— Тут надо четко различать «Европу» как символ определенного типа глобальной идентичности, «Европу» как историко-культурную идентичность и «Европу» как Евросоюз. Это три разных концепта разной степени глубины и эшелонированности. В «глобальную Европу» Лондон будет входить всегда, независимо от того, был Брекзит или нет. Больше того, глобальная «Европа» теперь рассеяна по всему миру. Мы ее видим и в Москве — на Стрелке, и в центре Стамбула, — и вообще везде, где построены «сити», а они теперь — во всех городах-миллионниках мира.

Вторая «Европа» — это гораздо более сложная вещь. Она формировалась долго и очень затейливо. Немцы долго не считали себя частью «Запада», считали, что «Запад» расположен за Рейном. Кажется, Карамзин в «Записках путешественника» написал, добравшись до Кенигсберга: «вот я добрался до медвежьего угла Европы», т. е. в Москве тогда отчетливо чувствовалось, что в Восточной Пруссии уже «европа» (в том смысле, в каком ее понимают русские). Есть много исследований о том, как разные народы самоопределялись в отношении Европы, уже будучи в ней территориально. И наконец «Евросоюз» — это совершенно отдельный, третий вопрос. ЕС — это пока очень короткая историческая форма. Мне кажется, для русских никогда не стоял вопрос — «вперед, в Европу», «назад, в Европу». А всегда речь шла об «инструментализации Европы», о том, пригодна ли она для жизни, где именно лучше жить, какие элементы европейской социальной инфраструктуры и повседневных практик близки и не требуют усилия, а какие требуют и так далее.

— Существует ли в России представление о ЕС, которое можно считать реалистичным? Интересуются ли россияне Европой и альтернативами европейского развития или картину Европы видят довольно монолитной?

— ЕС как форма интеграции русским совершенно не нужен, он вне реальных жизненных задач, поэтому ничего про это никому не понятно. Я встречал много образованных русских, которые остались жить в Европе. Они прекрасно понимают, что такое Евросоюз, каковы его внутренние проблемы и т. д. Но если ты там не живешь и не включен в длинную историю дискуссий в национальных европейских медиа о евроинтеграции, о том, кто кому и за что платит, как это сказывается на твоих налогах, какие регламенты вырабатывает Брюссель, то представление о Евросоюзе делается совершенно абстрактным, «метафизическим». И русский образованный класс производит много разных изводов «философского» понимания Евросоюза. Это понимание основано на разных исторических метафорах.

— Является ли «консервативная» или «традиционная» Европа, «христианская Европа» фактором самоосмысления России и ее элит?

— Нет. Ничто столь мало не присутствует в российской рефлексии, в политическом языке, в повестке, как католическая или протестантская Европа. Есть некое очень общее, вторичное представление о какой-то «протестантской этике», но это штамп, случайная фигура речи, это протечка из Макса Вебера. Она в основном используется для негативного описания собственной российской трудовой этики, точнее ее отсутствия. Европейский политический консерватизм в России воспринимается как некий источник, из которого можно почерпнуть различные идеи для легитимизации политической диктатуры, абсолютизма. Но действительно сам этот консерватизм прямо связан с обратным — с республиканской европейской традицией.

— Насколько концепты «будущего Европы» и «будущего России» взаимосвязаны в русском политическом сознании?

— Это очень интересный вопрос. Думаю, что примерно с середины XIX века эти образы будущего связаны очень глубоко. Я бы сказал, что это вообще один и тот же образ будущего. Надо иметь в виду, что когда мы говорим об образе будущего, то речь идет, конечно, об образованных активных слоях общества, которых интересует и технологическое будущее, и социальное, и будущее собственных капиталов. Будущее вообще тесно связано с капиталом. И если смотреть на реформы 60-80-х годов XIX века в России, на развитие на рубеже веков, то и технологически, и социально у русских было то же самое будущее, что и у народов западнее Буга. На мой взгляд, и в советский период, несмотря на то что в политическом языке СССР были сильно развиты фантазмы и утопии, реально речь шла о том же самом будущем: люди в России и в Европе видели себе мир будущего как более комфортный, безопасный, технологически развитый.

— Может ли российская элита помыслить революционную Европу наподобие Европы XIX века? Или она видит Европу вышедшей из пеленок «революционаризма» навсегда?

— Нет. Российская элита, в ее нынешнем крайне похабном, бандитском состоянии, мыслит себе не «революционную» Европу, а Европу, инструментально удобную для того, чтобы расположиться в ней с комфортом. А отсюда все идеи о том, что отдельные малые государства, не связанные ни в какой политический и военный союз, легче коррумпируются. Для российской элиты идеалом Европы является «Европа княжеств».

— Значим ли в действительности для России вопрос о «европейском наследии», описанный на языке ЕС?

— Нет. Россия находится вне традиции длительного осмысления Просвещения, Реформации, Контрреформации. Просто потому что ничего этого в России не было. И уж тем более для России незначим вопрос, как Евросоюз соотносит себя с прошлым европейских народов. Российское политическое сознание всегда выделяет в Европе какой-то конкретный, очень узкий «пакет» идей или исторических метафор — и с ним живет и варится долгое время. Например, в советское время в Александровском саду стояла стела с фамилиями европейских мыслителей, значимых для первого поколения большевиков. Снесли ее уже при Путине. Это был очень странный набор имен: каждый школьник что-то слышал про Сен-Симона, но ничего не слышал про Эдмунда Берка. Сейчас — по причине узурпации власти в России группой петербургских спецслужбистов — во всем европейском наследии важен только фашизм, борьба с фашизмом. Горизонт восприятия Европы стал еще короче, чем при коммунистах. Коммунистов хотя бы интересовал Спартак в античности, а чекистов в античности не интересует ничего вообще.

— Каковы сомнения российской элиты (если вы их в состоянии фиксировать) относительно европейского лидерства? С американской «гегемонией» все несколько яснее.

— Как я уже сказал, российская элита совершенно развратилась за последние 15 лет — при больших деньгах и больших успехах по инструментализации Европы. Вопрос о «лидерстве» вообще для нее не значим. Для нее значим другой круг вопросов, соответствующий тосту: «Давайте выпьем за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было». То есть что и где можно купить в Европе, и как сделать так, чтобы санкции не наносили урона комфорту.

— Разделяет ли российская элита европейский и американский экспорт демократии как политические реалии разного порядка?

— Конечно! Американская позиция воспринимается именно как «экспорт». А европейская позиция воспринимается как «охаивание нашей страны из ПАСЕ». Европа, с точки зрения нынешней элиты, экспортирует только «идейный абсурд» — гомосексуализм, эвтаназию, ювенальную юстицию и т. д. Но не претендует на экспорт демократии. А США — это именно активный экспортер иной модели демократии.

— Какого содействия со стороны Европы, кроме экономического, ожидала бы Россия в настоящем и будущем?

— Сейчас — только отмены санкций. Больше Кремлю ничего не нужно. Про будущее в близком горизонте судить трудно. Поскольку неясно, какой режим будет наследовать нынешнему. Ведь Россия может выйти из путинского периода как бы в состоянии условной Польши после коммунизма. А может выйти в состоянии условной Турции после Ататюрка. Это, конечно, два разных общества — и два разных типа взаимоотношений с Европой.

— Считает ли российская элита, что вклад РФ в мировое развитие позволяет воспринимать Россию как будущего равного партнера в какой-то сфере общего развития?

— Российская элита и сейчас считает себя равным партнером во многих вопросах. Конечно, российское правительство и бизнес понимают, что имеется технологическое отставание от передовых стран, но в остальных вопросах российская элита считает, что не только является равным партнером, а как бы даже и «равнее». И постоянно подчеркивает, что остальные «партнеры» зачастую уклоняются от общей ответственности, не хотят внести должный вклад в общее развитие и т. д.

— Видит ли Кремль параллели в развитии массового сознания у нас и в Европе?

— Вся проблема в том, что у Кремля всегда одновременно две прямо противоположные идеи по любому поводу. Поэтому он одновременно видит и параллели, и несовместимости. Если смотреть на массовое сознание с позиции кремлевской концепции «разлагающейся гейропы», то в России оно гораздо лучше! Здесь люди верят в Бога, ценности семьи и верны памяти предков-победителей. А в Европе все это давно забыли. Если смотреть с другой кремлевской концепции, которая ныне изложена в докладе Глеба Кузнецова, то есть и параллели. Например, массовое сознание и в Европе, и у нас страдает от политических популистов. Во Франции это Макрон, а в России —Навальный.

— Насколько сопоставимы существующие концепции Европы либерального и консервативного флангов российской политики? И по каким критериям их сравнивать?

— Трудно ответить на этот вопрос, потому что сейчас у либерального и у консервативного флангов в России очень слабая и почти утраченная «концепция Европы». Собственно, нечего сопоставлять. Весь «консервативный лагерь»теперь сидит в Госдуме и считает, что Европа загнивает. Других идей о Европе там нет. В либеральном лагере в России сейчас есть два крыла: крыло «сторонников европейских свобод и политических норм», назовем их «нормативистами», и крыло Кудрина. Главная проблема «нормативистов» заключена в том, что сейчас уже нельзя просто выйти с концепцией «мы — русские европейцы», потому что непонятно, где та Европа, «которой мы европейцы». Разумеется, в Европе есть партнеры для такой позиции. Но это небольшие слои политических философов или политиков старшего поколения или те закапсулированные институции, которые отвечают в Европе за нормативную демократию. Но их всех сейчас самих сильно трясет новым «восстанием масс», и днище нормативной демократии сильно потрескивает. У Кудрина дела лучше. Конечно, ему препятствуют санкции и Крым. Но Европа будет с ним работать. Потому что он воспринимается как реформист, реалистично оценивающий российскую экономику, общество и возможности правящего класса.

— Является ли европейская демократия, по мнению Кремля, девиацией по отношению к «традиционному» европейскому развитию?

— Это вопрос, лишенный смысла. Потому что Кремль не противопоставляет сегодняшней «загнивающей» Европе какую-то другую, свою Европу. Да это и невозможно. Потому что Кремлю и не нужна такой степени эшелонированности политическая философия. Кремлю нет смысла ярко противопоставлять какую-то прежнюю генерацию европейских лидеров нынешним. Кремль интересуется только тем, что имеет отношение к базовой стратегии: где и что можно купить, как там закрепиться и как минимизировать потери в случае, если кроме «прокупания» еще и «аннексировали» что-то.

— Может ли Кремль создать модель конкуренции с Западом на основе соперничества за конструирование образа новой Европы? Как в этом образе будут учитываться различия между странами Восточной и Центральной Европы?

— Мог бы попробовать, если бы не брал Крым.

— Может ли стать таким образом модель «Русской Европы», сохранившей многие ценности теряющей себя Европы? Если да, то какие?

— Это нереалистично.

— Может ли модель «Русской Европы» стать моделью национального развития для самой России?

— В принципе может. Но для этого надо обозначить, какой многомерный комплекс свойств и характеристик понимается под выражением «Русская Европа». Для этого, во-первых, этот комплекс надо полностью оторвать от самой реальной Европы. Потому что надо избежать «догоняющего развития» и эффекта «подражания». Потому что, если мы хотим, чтобы модель «Россия — Европа» работала в масштабах РФ, она должна быть приемлема и для Казани, и для Тывы. По существу, такая концепция «Русской Европы» как чего-то нового оказалась бы, по-видимому, какой-то моделью новой федерации. Можно представить и другое направление развития модели «Русская Европа» — как медведевско-кудринский путь создания модернизационных «кластеров», образующих сеть по всей территории РФ. Но это очень выморочная и политически очень слабая идея. И главное, нельзя построить политическую концепцию «Русской Европы» только на основании того, что мы тоже ходим в костюмах, хотим системы разделения властей и помним о наследии П. Милюкова и П. Струве.

— И как она будет взаимодействовать, например, с идеей «общеевропейского дома» Горбачева? Какие ценности современный Кремль способен провозгласить если не «общечеловеческими», то «общеевропейскими» без ущерба для себя?

— А Кремль ведь не отказался от горбачевской риторики. «Европа от Лиссабона до Владивостока» — это и есть извод идеи «общеевропейского дома». Если бы не третий срок Путина, сохранялись неплохие шансы после Медведева реально наполнять эту идею разными дорожными картами, стратегиями, коммуникациями. Но, конечно, Крым захлопнул все эти возможности. Внутри герметичного мира собственной пропаганды Кремль может что угодно теперь провозгласить, «мели Емеля — твоя неделя». Но он уже не может сделать это основанием для внешнеполитических коммуникаций и для выстраивания концепции глобального развития со своим участием.

Gefter.ru, 10 мая 2017 года