«Пишите копчиком слово „Барнаул“»: Как Кашпировский на Алтае возвращал людям память нормальности
Анатолий Кашпировский приехал в Барнаул. На Алтае он намерен задержаться до выборов губернатора, проводя каждый день по три сеанса. Корреспондент Тайги.инфо посетил одно из выступлений эпатажного целителя, выправил нос и стопы, послушал историю о плачущем Амане Тулееве и выяснил, что лучший способ избавиться от лишнего веса — перенестись в Освенцим 40-х годов XX века.
Барнаул. Позднее воскресное утро. Тридцатиградусная жара. Страждущие излечения стягиваются к типовому серому
Публика собирается разношерстная. В основном это пенсионерки, но есть и пары с детьми, и совсем молодые люди. Возле крыльца курит юноша. К нему подходит высокий седовласый мужчина.
— Извините, у вас сигареты не будет? — спрашивает он. — У нас сейчас снятие аллергии на табачный дым.
Парень понимающе кивает и протягивает пачку.
В фойе первого этажа пусто, люди здесь не задерживаются, сразу проходят в зрительный зал. Перед входом в него на стульчике сидит худой старик и читает детектив Татьяны Поляковой.
— Жена каждый раз на Кашпировского ходит. То здесь у нее болит, то тут. Одно вылечит, сразу другое болеть начинает, — он машет рукой так, что становится понятно — этот человек давно смирился со странностями своей супруги.
Слева перед авансценой стоит парень лет двадцати пяти. Его руки лежат на коробке, небрежно обклеенной афишами выступлений Кашпировского.
Кашпировский сыплет афоризмами, большинство из которых он придумал сам
— Там продают книжечки и соль. Книжечка дорогая, пятьсот рублей, а соль — по сто. Нужно крупиночку соли разводить в стакане воды и пить, — говорит женщина, которая присаживается рядом со мной. Через пару минут она встает и идет к коробке. — Фотографию еще возьму.
На сцене стоит небольшой столик, закрытый красной тканью. Люди поднимаются и кладут на него записки. Рядом висит экран для проектора и еще один баннер с адресом сайта. Только теперь полотнище синее, а буквы желтые — в цвета украинского флага. Играет инструментальная версия песни Earth Song Майкла Джексона. Зал постепенно заполняется. Перед началом сеанса три четверти кресел заняты людьми. Перед сценой бегают дети.
— Они вчера на первом ряду сидели, но их всех троих усыпили. Из Кемерова приехали с мамой, отец на работе, а они — сюда, — знает моя соседка.
Гаснет свет. Помощник Кашпировского говорит в микрофон: «Фото и видеосъемка запрещены. Отключите мобильные телефоны или поставьте на беззвучный режим».
Из динамиков на сцене начинает звучать голос Владимира Высоцкого. Они с Кашпировским ровесники — родились с разницей в полтора года. Под «Песню певца у микрофона» на экране появляются архивные кадры — стадион с заполненными до отказа трибунами, над одной из которых нависает огромный плакат «XXVII съезд КПСС».
«Я весь в свету, доступен всем глазам. Я приступил к привычной процедуре: я к микрофону встал, как к образам… Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре!» — поет Высоцкий.
В кадре — Кашпировский. Уверенной походкой он идет по ковровой дорожке к центру футбольного поля. За ним бежит девочка с букетом красных цветов. Милиционеры с трудом удерживают толпу, не давая людскому потоку хлынуть на зеленый газон. Капшировский держит в руках проводной микрофон и что-то говорит. На беговой дорожке выстраивается шеренга советских граждан, они закрывают глаза. Целитель сначала поджигает спичку и водит ей под раскрытой пятерней одного из мужчин. Затем по очереди толкает стоящих людей ладонью в лоб. Те падают. Публика на трибунах улыбается и рукоплещет.
— Сейчас-то народу мало, а два года назад больше было, — шепчет соседка. — Не я одна стояла, много людей стояло. Мест не было. Тогда балкон занимали, а сейчас туда нельзя. Там торгуют там чем-то. Вещами какими-то.
— Шубами? — подсказываю.
— А, да-да, при входе написано, что ярмарка шуб.
Ролик заканчивается. В зале становится светло. Под аплодисменты зрителей на сцене появляется Кашпировский. Он одет во все черное, в руке — беспроводной микрофон. Стрижка под горшок. Кажется, что за тридцать лет он практически не изменился, разве что походка стала чуть тяжелее. Садится за столик.
— Кто кому нужнее? Вы мне или я вам? — спрашивает.
— Вы — нам! — выкрики из зала.
— Не спешите отвечать! Я еще не до конца задал вопрос. Кто кому нужнее? Вы мне или вам человек, который немножко вас увидел? Вот и взвешивайте.
Кашпировский начинает длинный монолог. Он говорит, что фраза Гиппократа «врач, исцели себя сам» бессмысленна и что среди изречений древних философов нет ни слова об анатомии. Критикует Павлова за жестокое обращение с животными. Кашпировский сыплет афоризмами, большинство из которых он придумал сам. «Спасители! Как вас много. Спасенные! Как вас мало». «Если вы ударили по шляпке гвоздя один раз, то ударьте по нему еще раз». Люди зачарованно слушают.
«Пятью пять — двадцать пять. И дважды два — четыре. Вот это есть чудо»
— То, что внутри, больше того, что снаружи. Откуда? Библейская фраза, уважаемые православные, — на этих словах в голосе Кашпировского сквозит презрение. — Библию-то не читаете. Не читаете. Отсюда и не знаете, откуда я взял. Там есть хорошие мысли. Высочайшего научного уровня, между прочим.
В аптеках и университетах, говорит он, не могут сделать ни кровь, ни даже маленькую ресничку. А во «внутренней аптеке» человека для этого есть все возможности. Если закрыть глаза, то может показаться, что на сцене выступает творческий коллектив: строгий учитель, обидчивый артист, мудрый старец, ворчливый дед. Во время сеанса несколько раз меняются не только интонации голоса Кашпировского, но и тембр:
— Чудо — это истина. Пример: пятью пять — двадцать пять. И дважды два — четыре. Вот это есть чудо. Почему? Существует вечно. Никогда не появлялось, всегда было, никогда не исчезнет, изменить нельзя.
Кашпировский пытается объяснить собравшимся людям свою концепцию «памяти нормальности». Не будь ее, популяция людей погибла бы, говорит он. Приводит пример: у слепых супругов рождается зрячий ребенок. Это, по словам Кашпировского, происходит из-за того, что у всех людей есть «затаенная программа», «матрица памяти нормы».
Он берет со стола записку и зачитывает вслух сообщение женщины, которая просит помочь ей в борьбе с облысением.
— Матрица памяти нормы есть в каждом. И в вас, дама, которая записала про волосы. Хотите проверить? Если вы еще детородная, то найдите какого-нибудь лысого. Можно абсолютно лысого взять. Проведите с ним пару вечерков — и у вас родится девочка. И будет ей шестнадцать — и будут у нее густые волосы. В вас записано.
Кашпировский часто перескакивает с одного на другое. Его рассуждения непоследовательны и порой алогичны. Он говорит, что люди в Африке чернокожие из-за большого количества солнечных лучей, а глаза у китайцев и монголов узкие, потому что вокруг песок, и им приходится щуриться.
— Интересно, а куда он поедет после Барнаула? — тихо интересуется моя соседка.
— В Новосибирск, —отвечаю ей шепотом.
— Его везде ждут. Вчера были женщины из Санкт-Петербурга, Киева и Караганды.
В это время Кашпировский рассуждает об экологических проблемах: если собрать весь мусор в России и погрузить его в товарный поезд, то длина состава будет равна ста десяти расстояниям до Луны. Он вспоминает, что один американский бизнесмен предложил «военную технологию ликвидации свалок», по которой из отходов можно было бы производить электричество, тепло и цемент. Но в России внедрить ее не удалось, потому что «мусорный бизнес — один из самых выгодных». В этой связи Кашпировский почему-то вспоминает экс-губернатора Кемеровской области Амана Тулеева.
«помню, как рыдал у меня на плече Тулеев»
— Помню, как рыдал у меня на плече Тулеев. Мы, когда были депутатами, в коридор выходили, и он все жаловался, мол, нечестно как-то, его обижают. Я видел, что он такой приятный человек. Понимающий. Я его выслушивал всегда в коридоре. Прошли годы, он стал губернатором. А мы должны были выступать в том районе. И к нему. Запрет сделал! Не дал. Теперь оттуда его вышвырнули и правильно сделали. Передайте ему, что я так сказал, — зло произносит Кашпировский.
Он продолжает читать записки. Зрители узнают, что от аллергии на укусы пчел нужно пожевать убитое насекомое, а остеохондроз будут снимать на вечернем, платном, сеансе. Тогда же Кашпировский решит и проблемы лишнего веса.
— Соберемся и сделаем кидок в прошлое. Где-то в 40-й год, в 41-й. И отправим вашего толстяка в Освенцим, — отвечает он женщине, которая пожаловалась на полного мужа, страдающего проблемами с желудком. — А через месяц заберете. Тридцать кило будет весить. Потому что будет голодный на баланду (в этом слове Кашпировский делает ударение на последний слог) Ваш муж много ест. Очень много ест. Не хватает силы воли? Пусть возьмет себя в руки.
Через какое-то время люди в зале начинают его раздражать.
— Перестаньте махать бумажками. Вы меня отвлекаете. Почему у вас нет догадки, что лишнее движение мешает мне? Представьте, я будут целиться, чтобы попасть в мишень, а в это время будет муха летать. Могу не попасть, она будет меня отвлекать. Я могу сыграть такую роль, но я хочу сыграть блистательно, чтобы мне ничего не мешало.
от аллергии на укусы пчел нужно пожевать убитое насекомое
Кашпировский требует поднять руки тех, у кого после вчерашнего сеанса изменился цвет глаз. Пара десятков человек охотно откликаются.
— Видите сколько. Тысячи лет, миллионы лет никто никому цвет глаз не менял. Опустите руки, — властно говорит психотерапевт.
Потом он пересказывает легенду про «машину землетрясений» Николы Теслы, с помощью которой гениальный изобретатель чуть было не разрушил Нью-Йорк. Ругает телевизор, где пропагандируют экстрасенсов, «которых на земле нет, не было и не будет». Вспоминает, что однажды избавил от аллергии девушку, безуспешно потратившую огромные деньги на услуги врачей.
— Попрощалась и положила мне открыточку. А на открытке зайчик. Это мой гонорар был. А все остальные, которые ей отек Квинке сделали, получил 400 тысяч долларов. А мне зайчика. Я обычно, как в этом фильме «Белое солнце пустыни», мзду не беру. Но за этим стояла оценка. Мол, они правильные, а ты… Вроде как само прошло. А то, что мучился человек 20 лет — это не в счет, — говорит он с легкой обидой.
Затем Кашпировский вызывает на сцену пять человек, страдающих аллергией. Поднимаются четыре пожилые женщины и один мальчик. Анатолий Михайлович заводит беседу с одной из пенсионерок.
— Вы одна живете?
— Одна.
— Давно?
— Давно. Я брошенка.
— Вы знаете, у нас тут холостяков много, люди часто знакомятся.
— Я вас с марта месяца люблю.
В зале раздаются восторженные визги. Кашпировский приставляет к лицу дамы мешочек с аллергеном.
«Вот я беру и встаю на ее музыкальные пальчики каблуком»
— Вдыхайте! Подождите! Это так в первую брачную ночь дышат. Вдохнула как можно глубже.
Легким движением руки Кашпировский роняет женщину на пол.
— Не эстетично, зато внутренняя аптека заработала. Вот я беру и встаю на ее музыкальные пальчики каблуком, — под оханье публики он наступает на руку лежащей сначала пяткой, а затем полной стопой, затем слегка подпрыгивает. — Боли не чувствует.
На сцене — пять тел. Кашпировский заявляет, что они все понимают, но встать не могут. Целитель объявляет десятиминутный перерыв и призывает за это время «вооружиться фотографиями, книгами, дисками и солью».
Зал встает и начинает аплодировать. Часть людей остается на своих местах, кто-то бросается в сторону обклеенной коробки, кто-то идет в туалет. В фойе беседуют две старушки.
— Человечеству несколько тысячелетий. А одно тело живет лет пятьдесят, — говорит одна. — Ну нафига нас такими уязвимыми сделали? Пальчиком ткни — и рассыплемся. А ведь тело передается из поколения в поколения.
Ее соседка одобрительно кивает. Какое-то время они говорят о несовершенстве человеческого организма, а потом переключаются на обсуждение рациона питания.
— Химия кругом. Натуральных продуктов нет вообще. Лежат на прилавке по три года, как из железа сделанные. А нам говорят: выбирайте хорошее. Поэтому у нас исчезла радость, исчезла доброта, исчезло дружелюбие, как из того яблока исчез червяк. И наша жизнь ненастоящая делается, согласитесь.
Мысленно соглашаюсь и возвращаюсь в зал.
— Календарик купила на 2018 год, — хвастается одна из женщин. — 50 рублей. Год пройдет, но память останется.
Выходит Кашпировский, поднимает лежащих на полу людей.
— Прошла или нет аллергия? — интересуются в задних рядах.
— Главное — на сайт заходите. Это вам не составит труда, — напутствует «излечившихся» шоумен.
Во втором «отделении» начинаются знаменитые трехминутки Кашпировского. На его столике стоят песочные часы. Сначала Анатолий Михайлович выясняет, кто из присутствующих плохо дышит носом и храпит. Десятки поднятых рук. Начинает играть Pink Floyd, композиция Shine On You Crazy Diamond.
«ВсЁ. Главное теперь — не трогайте нос. До утра. А то может искривиться»
— Коррекцию носа буду делать. Уговаривать не буду. Нос — в ваших глубинах записано — должен дышать хорошо. Итак, три минуты. Война с носом. Глаза закрыли, чтобы не отвлекаться.
— Глазки закрывайте, чтобы не храпеть, — советует соседка.
— Человек — ребенок перед самим собой. Откройте глаза. Сделайте вдох и затаите дыхание на двадцать секунд. И начните дышать. Только рот не открывать. Дышите носом — и храпа не будет, — говорит Кашпировский, глядя на часы. — Руку поднимите, кому стало хорошо дышать. Выше! Ручкой туда-сюда, туда-сюда. Всё. Главное теперь — не трогайте нос. До утра. А то может искривиться.
Он рассказывает про то, как пожилая женщина несколько лет назад побывала в Барнауле на одном из его сеансов, и у нее нос изменил форму: был крючковатый, а стал курносый. Женщина пришла на следующий день и устроила скандал с требованием вернуть ей старый нос.
— Я говорю: так ведь нос красивый. Она говорит: дайте мне нос назад. Я: нет, нос назад не получается, это не магазин, — в голосе Кашипировского мелькают одесские интонации, в зале раздается смех. — Раз пришла, другой. Спрашиваю: а чем же не нравится ваш нос? Отвечает: раньше он загибался, и муж не видел, что делается в носу, а теперь я лежу, и супруг все видит, что у меня в носу, и мне неудобно. Вернул ей нос назад? Нет, невозможно. Потому что к ней вернулась норма. Но вот такой каприз.
Перед следующей «трехминуткой» Кашпировский просит собравшихся людей разуться и посмотреть на стопы.
— У кого стопа некрасивая?
Сотни поднятых рук.
— Я мог бы подарить матку. Готовую оплодотвориться еще двадцать пять раз. Яичники приходится дарить, то левый, то правый. А тут стопа. Хорошо посмотрите на свои ноги. А я тем временем напишу одну цифру и обведу ее кружочком, — он делает пометку в блокноте.
Под музыку композитора Дворжака мы исправляем некрасивые стопы.
— Песни и музыка — такой же изумруд, как изумруд. Они так редко встречаются. Но в данном случае время работает на нас. Руку поднимите, у кого изменилась стопа!
— Одна изменилась, а вторая нет, — шепчет рыжая женщина сзади меня.
«А где же ваше удивление? Где вы видели, чтобы так резко менялась стопа?»
— Семнадцать рук, — подсказывает помощник.
— А я что написал? — спрашивает Кашпировский.
— Четырнадцать.
—Да это супер-вещь! Это фантастика! А где же ваше удивление? Где вы видели, чтобы так резко менялась стопа? Я был бы сильно удивлен, если бы что-то подобное увидел, — восклицает Кашпировский. — Ни у ваших дедушек, ни у прабабушек такого не было. Ни у кого за всю историю человечества не было! И не будет!
Затем приходит время нижнего отдела позвоночника. Анатолий Михайлович просит зрителей рисовать копчиком круги.
— Копчиком напишите: «Барнаул». Пишите «Барнаул»! — командует психотерапевт.
В зале раздается скрип. Люди усердно ерзают на обитых красным бархатом креслах. Половина зала, вылечив копчик, радостно машет руками.
— На этом мы распрощаемся, чтобы вас не перекармливать. Через парочку дней, когда зал заполнится полностью, мы будем делать онлайны. По Интернету это будет распространяться во многие страны мира. Заденем и нос, и сосуды, и зрение. Много чего. Считаю, что наше сегодняшнее выступление прошло в рамках закона, в рамках истины, и да будет вам ещё лучше, — после этих слов Кашпировский встает и уходит за кулисы. Следом за ним бегут две женщины, но помощники их не пускают.
В фойе скрюченный дедушка переписывает с афиши на бумажку расписание сеансов. Кашпировский намерен выступать в Барнауле больше трех недель — до 9 сентября. Как сообщили его помощники, брать плату за вход начнут после 27 августа.
— Завтра еще раз пойду. Может, он вылечит мою бессонницу, — говорит моя соседка.
Люди выходят из Дома культуры и разбредаются по остановкам общественного транспорта. Среди них идет рыжая женщина с изменившейся стопой.
Михаил Беднаржевский специально для Тайги. инфо