«Женщины гораздо смелее в литературе»: писательница Евгения Некрасова о детском одиночестве и феминистской поэзии
Школьный буллинг, семейное насилие, депрессия — эти проблемы российского общества чаще поднимают журналисты, а не писатели. Нужна ли в России художественная литература, говорящая о болевых точках сегодняшней жизни, почему поэзию развивают феминистки и существует ли у русской прозы актуальный язык, рассказала Тайге.инфо писательница Евгения Некрасова перед своим приездом в Сибирь.
Тайга.инфо: Как журналистка и как мать я довольно много думаю про то, как дети живут и дома, и в школе, что они чувствуют, чем я им могу помочь, а чем конкретно навредить. А из каких наблюдений, переживаний и опыта выросла Катя в вашей повести «Калечине-Малечине», которую в школе травят, родители внимания не обращают, дядя чуть не изнасиловал?
— Я не могу сказать, что это моя личная история. Но безусловно я, как и многие, испытывала в детстве ощущение абсолютного одиночества и не понимала, что вообще с этим можно делать. В тексте есть два документальных момента. Застревание в лифте — это то, что произошло со мной на самом деле, когда мне было девять или десять лет. Девятилетний ребенок, запертый в темной железной коробке — это такая метафора для всего текста.
И второй момент, свидетелем которого я была: девочка-подросток, которая сидит на крыше, болтает ногами и что-то кричит. Я вспомнила эту сцену уже во взрослой жизни и меня совершенно поразило мое собственное поведение: я посмотрела на это и пошла дальше. Потому что надо было идти домой: обедать, делать уроки. Меня поразило это давление повседневности, этого ритуала: вот мы идем из школы, мы должны прийти, поесть, потом сделать уроки и все прочее. Что бы ни происходило, свидетелем чего мы бы ни были — дракона ли ты встретишь или инопланетян — все равно идешь и делаешь уроки. И эта повседневность, которая гнетет и взрослых тоже, с одной стороны, используется как метод воспитания, с другой стороны, как метод абсолютного закрепощения. Эти ритуалы приобретают элементы тоталитаризма. Но это я сейчас такая умная, а когда я писала этот текст, то вообще про это не думала.
Тайга.инфо: В теории воспитания ритуализация жизни, кажется, играет большую роль, потому что дает ребенку какую-то предсказуемость, делает его жизнь безопасной.
— Да, я согласна, что в этом есть какая-то стабильность, которая гарантирует, с одной стороны, здоровые нервы, но с другой стороны, это и грандиозный страх, когда что-то идет не так. Мы же росли в первые годы после развала Советского Союза, и взгляды на воспитание были советские, железобетонные. Я даже сейчас, будучи взрослой, помню, как мне не хватало понимания, что в жизни есть много-много разных вариантов развития событий. Но я вижу, как растут дети моих друзей, и сейчас, мне кажется, все стало по-другому.
Тайга.инфо: Помню, мне было страшно потерять ключи от дома. Я бы совершенно не знала, что в такой ситуации делать. Было понятно только, что у меня были бы большие проблемы, с которыми я бы не сумела справиться. И в школе тоже чувствовалась опасность, если что-то шло не так, как заведено, и уж тем более было невыносимо, если одноклассники всей толпой наваливались: из-за одежды, стеснительности или чего-нибудь другого. Вас, кстати, как писателя, зовут на общественные дискуссии о буллинге в школе после «Калечины-Малечины»?
— Однажды на презентации книги мы разговаривали о ней как бы сквозь призму буллинга. Но я все время говорю, что это книга не детская и не о буллинге — там же много-много чего еще есть.
142018
Понимаете, у меня еще много других текстов. «Калечина» — мой не первый и не финальный текст. Очень смешно, когда кто-то говорит, что я специально взялась за модную тему буллинга. Это касается не только «Калечины», но и других моих текстов. Выяснилось, что у тем, на которые я пишу, есть названия: буллинг, газлайтинг, депрессия (и это классно, что мы нашли или адаптировали эти слова). И про это пишу не только я, а еще многие молодые женщины-поэты, но не многие, кстати, прозаики.
С другой стороны, я просто пишу тексты. И, наверное, я единственный раз презентовала «Калечину» с точки зрения буллинга, потому что мне особенно нечего сказать. Писатели — не психологи, не антропологи. Более того — у меня нет детей. И многих людей это может раздражать: «Что ты тут пришла? И учит еще, как нам надо воспитывать детей!»
дракона ли ты встретишь или инопланетян — все равно идешь и делаешь уроки
Хотя на мои встречи приходит довольно много педагогов и учителей разного возраста. Сначала я думала, что они будут кидать в меня тухлые помидоры, но нет. «Калечина-Малечина», видимо, показала, как не надо преподавать, и им хочется про это разговаривать со мной. Я пытаюсь отвечать на все вопросы учителей, потому что очень ценю их интерес к этому тексту, но, опять же, я никакой не профессионал. Я могу делиться только какими-то своими соображениями. А когда начинают спрашивать, почему стали так востребованы или актуальны темы детского и подросткового одиночества, я думаю, что они не стали актуальны вдруг. Проблема одиночества людей — маленьких, взрослых, выросших, невыросших — она всегда была актуальна. Просто сейчас мы дозрели до того, что стали об этом разговаривать. И все больше и выходит разных поэтических, прозаических текстов, фильмов на эти темы, про которые мы хотим разговаривать.
Все наши проблемы должны быть изложены и осмыслены в художественных формах, в той же самой художественной литературе. Почему Америка великая страна в смысле современной литературы? У них в обществе куча проблем, не меньше, чем у нас — и на каждую появляется по несколько книг. Так у них происходит работа с собственной реальностью, в том числе современной. У нас же с современной реальностью работают единицы.
Тайга.инфо: Все верно, боль современного человека должна быть, в идеале, отрефлексирована в художественной литературе, потому что публицистика и журналистика такого погружения и избавления не дает.
— Я одно время часто читала сайт «Такие дела». Там много таких историй, которым сопереживаешь, хватаешься за голову, но больше ничего сделать не можешь… Нет, там совершенно прекрасные авторы, и можно перевести деньги, чтобы помочь, но мне не хватает рефлексии. И мне кажется, она как раз возможна в художественной литературе.
Тайга.инфо: Скоро у вас выходит сборник «Сестромам», у него подзаголовок «Книга о тех, кто будет маяться». О ком она все-таки?
— Это сборник моих рассказов и повестей за последние восемь лет. И они об очень разных людях. Я чаще пишу о людях, у которых есть некоторые сложности: психологические, жизненные, бытовые. То есть они маются. В основном мои герои — женщины. Но есть и герои-мужчины, и даже одна кошка.
Тайга.инфо: Кроме писательства вы еще занимаетесь Московской школой новой литературы: зачем и для чего?
— Это всё получилось само собой. Вообще всё, что со мной происходит в последние годы, получается вроде бы само собой. Я окончила Московскую школу нового кино, где сейчас преподаю. Часто пишут, что я сценарист. Я, конечно, могу писать сценарии, но очень давно этим не занималась, не зарабатываю сценариями и никогда не зарабатывала. Просто у меня была странная необходимость получить кинематографическое образование. И создатели Московской школы нового кино, которую я очень люблю, сумели создать не просто образовательный проект, но и среду. В какой-то момент они сказали мне: «Давай сделаем литературную школу, и пусть это будет не просто дополнительное образование, а магистратура». И я согласилась.
У нас же с современной реальностью работают единицы
Одна бы я, наверное, отказалась, потому что предпочитаю сидеть в закрытой комнате, ни с кем не разговаривать и писать тексты. Но у меня есть друзья, которые профессионально занимаются культурным менеджментом. Это, в первую очередь, Таня Новоселова, которая закончила Шанинку (и преподает там), она сделала много проектов, а теперь создает вместе со мной МШНЛ и занимается направлением литературный менеджмент. А с точки зрения креативного, актуального письма мы разрабатываем программу вместе с поэтессой Оксаной Васякиной. Еще с нами Женя Вежлян, критик, поэт и социолог литературы, которая отвечает за направление «актуальный литературный процесс». Мы уже практически набрали людей на курс.
Студенты будут учиться креативному письму, изучать менеджмент литературных проектов и лит. процесс в целом. Вы знаете, что в России отсутствует институт литературных агентов? Их попросту нет. В каком-то смысле эта школа для меня как для писателя—это способ найти ответы на многие мои вопросы и создать то, чего мне самой не хватает. Ну и литературный менеджмент — это не только литературные агенты, а еще и организаторы фестивалей, кураторы выставок, связанных с литературой и, разумеется, издатели.
138739
И второе про школу: у каждой эпохи должен быть свой собственный язык. «Анну Каренину» можно и сегодня написать, но нужен язык, который соответствует современности. Так вот наша главная цель — это поиск нового языка, которым можно говорить о современности.
Что такое «актуальный текст на английском», я понимаю, ну или по крайней мере догадываюсь. А что такое «актуальный текст для России», я не знаю. Этим вопросом задаюсь не только я, но и другие люди, которые со мной делает школу. Поэзия — та же Оксана Васякина — такой язык нашла ну или очень близка к тому, чтобы найти этот язык. В прозе я этого не вижу. Поэтому, я надеюсь, школа станет большой лабораторией по поиску этого языка.
Тайга.инфо: Я сейчас подумала, что ваши тексты созвучны «Ветру ярости» Оксаны Васякиной. Вы с ней близки только в плане литературы? Или ее феминистские ценности и взгляды на жизнь, на будущее вы тоже разделяете?
— Как выяснилось, многое, о чем я пишу, есть в фемповестке. Некоторые люди у меня с большой осторожностью спрашивают: «А вы специально „Калечину-Малечину“ такой феминистской сделали?» Не специально, но, когда мне было 18−19 лет, меня обзывали феминисткой, в смысле обвиняли в этом. И я, конечно, разделяю феминистские взгляды, просто я не активистка. Для меня максимум активизма — это написать текст, а, например, Оксана и Даша Серенко берут и делают что-то еще. Мне кажется, что феминизм — это некоторый ответ на происходящее. Почему женская литература (проза я имею в виду) в последнее время так заметна? Ксения Букша, Наталья Мещанинова, Ольга Брейнингер — в их текстах нет прямых феминистских высказываний, при этом они все абсолютно феминистские.
Оказалось, что, когда женщина начинает работать со своим собственным материалом и своим собственным опытом или просто с современной действительностью, появляется та самая новая литература. Литература, которая занимается теми темами, проблемами и использует те методы, которые не использовались прежде авторами так называемой большой прозы. Авторами, которые в большинстве своем — мужчины, которые очень консервативны. У мужчины мы часто читаем про то, как он ходит по городу, не знает, чем себя занять, стонет от непонятности бытия, все ему не то. А новая женская проза оказалась абсолютной альтернативой, даже авангардной в смысле новизны. И это тоже феминизм. Понимаете? Это не то, что мы привыкли понимать под штампом «женская литература».
У мужчины мы часто читаем про то, как он ходит по городу, не знает, чем себя занять, стонет от непонятности бытия, всё ему не то
Поэтому кураторки нашей школы — это феминистки, но мы будем приглашать очень разных преподавателей, в том числе авторов, которых я перечислила. Мужчин тоже пригласим, но, пожалуй, те тексты, которые сегодня пишут женщины на русском языке, мне наиболее интересны. Не только потому, что у меня с ними какая-то солидарность, но и потому, что я их лучше понимаю, они, на мой взгляд, интереснее работают с реальностью и берутся за те темы, которые раньше считались маргинальными и были никому не нужны.
Выяснилось, что женщины гораздо смелее работают с новыми темами в литературе и умеют находить язык для того, чтобы говорить о них. Наконец-то так называемая «женская проза» превратилась просто в прозу, хорошую русскую прозу.
Встречи с Евгенией Некрасовой состоятся на Иркутском книжном фестивале, который пройдет с 30 августа по 1 сентября, и на фестивале «Новая книга» 13‑15 сентября в Новосибирске. Иркутский международный книжный фестиваль проводит фонд «Вольное дело», а «Новую книгу» — «Межрегиональная федерация чтения».
Беседовала Маргарита Логинова