Когда Россия станет свободной? Лев Шлосберг в прямом эфире
Гостем «Огонька Тайги» 8 июля стал российский политик, правозащитник и журналист, один из лидеров партии «Яблоко» Лев Шлосберг. Он ответил на вопросы о преследовании журналистов и политических изменениях в России.
Вот предыдущее интервью Шлосберга Тайге.инфо: почему у власти никогда не было демократов и стоит ли надеяться на молодежь без «тяжелого» советского опыта, как влияет на политику маленькое информационное поле и превращаются ли лайки в поддержку на выборах?
Ниже приводим полную расшифровку беседы:
Мездриков: Когда мы в прошлую среду обсуждали поправки, мы предположили с коллегами, что сразу же после этих поправок начнётся беспредел: и экономический, и политический. Но я не ожидал, честно говоря, сам, что это будет настолько быстро. И вот мы видим: приговор Светлане Прокопьевой, журналистке Пскова (как раз Лев Маркович защищал и провёл с ней эфир — я его попрошу вспомнить и прокомментировать). И только мы выдохнули, что «всего лишь штраф» Прокопьевой дали (всего лишь! — по нашим временам это уже счастье), как на следующий день всплыло дело Ивана Сафронова, бывшего журналиста «Коммерсанта» и «Ведомостей». «Тайга», как и многие другие выпустила заявление в поддержку Ивана. Каждое из этих обвинений, мы видим, совершенно безумное. Светлану Прокопьеву, как журналистку, которая написала колонку, обвинили в оправдании терроризма, а Ивана Сафронова подозревают в государственной измене. Давайте с этого начнём. Потому, что все, как журналисты, как участники сообщества, которые сейчас на передовой, после принятия поправок, мы не можем оставаться в стороне. Лев Маркович, к Вам вопрос. Мы, когда называли нашу программу, использовали обратную цитату из Вашего поста в Фейсбуке. После того, как Прокопьеву отпустили (ну, как «отпустили» — под штраф), но приговорили. Вы написали: «Левиафан разжал челюсти». Разжал ли он их на самом деле?
Шлосберг: Если говорить о деле Светланы Прокопьевой, то безусловно, по той уголовной статье, но которой её обвиняли, 205.2 часть 2, очень серьёзная «вилка» вынесения наказания. Там два вида основного наказания: первое — это штраф от 300 тысяч рублей до миллиона, и второе — это лишение свободы от 5 до 7 лет. Даже не от 1 года до 7, а просто — от 5 до 7. И там ещё есть так называемое «дополнительное наказание» в виде возможности запрета на профессиональную деятельность сроком до 5 лет. Нижней границы в этой санкции нет. Соответственно, мы считаем оправдательным приговором не применение судом дополнительной меры наказания. Потому, что совершенно очевидно, что если бы Прокопьева была виновной, то суд мог бы хоть как-то обосновать ограничение на журналистскую деятельность. Суд этого не сделал. Нужно отметить, что все дела о терроризме рассматриваются военными судами. И хотя суд проходил в здании псковского областного суда, но тройка судей — это второй западный окружной военный суд с дислокацией в Москве. Они приехали в Псков в командировку, на время этого и ещё одного судебного процесса. То есть, у них два процесса одновременно в Пскове. Если говорить об основном наказании. После того, когда в пятницу прокуратура (представитель прокуратуры) заявила позиции обвинения — что исправление Светланы Прокопьевой невозможно без лишения свободы — и предложил суду (попросил суд) лишить её свободы на 6 лет в колонии общего режима и лишить её права на занятие профессиональной деятельности, после отбытия этого наказания, на 4 года — это было людоедское предложение, оно шокировало общество. Именно на этом фоне мы ждали понедельника. Безусловно. Главное, что мы должны понимать — Светлана Прокопьева невиновна. И абсолютно невиновный человек признан виновным. Текст, на котором сломались все экспертизы обвинения (и фальсифицированные, и ангажированные — все экспертизы обвинения), признан уголовным преступлением. То есть, теперь как журналистам писать про теракт в Архангельске — это большой вопрос. Любым журналистам, где бы то ни было. При этом, суд счёл возможным оплату этих ангажированных следственных экспертиз отнести за счёт федерального бюджета. Хотя мог отнести их на счёт осуждённой. Очень многое в решении суда говорит о том, что как минимум суд (а скорее всего и люди, которые участвовали в принятии политического решения по этому делу) отлично понимают, что Прокопьева невиновна. Но в Российской Федерации с 2016 года, с момента появления в этом нынешнем виде статьи «за оправдание терроризма», ни одного оправдательного приговора по 205.2 не вынесено. Ноль оправдательных приговоров. Соответственно, мы с огромным волнением ждали решение суда. И на мой взгляд, если бы не колоссальная реакция общества (в первую очередь прессы), решение могло быть другим. У этого решения нет середины. Нет никакой середины: либо штраф (суд присудил 500 тысяч — половину от максимального), либо лишение свободы. И это, на самом деле, была бы полная катастрофа. Мы выдохнули. Но при этом, мы не можем говорить, что это норма. Мы не можем признавать ненормальное нормы. Безусловно, мы волновались также потому, что решение суда выносилось после 1 июля. Мы были уверены, что до 1 июля суды были политически ограничены в произволе. А после 1 июля, несомненно, ограничений нет. Потому, что фактически в России сменился государственный строй. Это поняли еще не все. В полной мере это будет понятно, когда в течение этого года Государственная Дума примет около 100 федеральных законов и федеральных конституционных законов. Мы узнаем, что такое «общественная безопасность», прописанная в Конституции. Можем перед собой видеть Министерство общественной безопасности. Могу только представить себе, что это может быть. Появится Госсовет, появятся многочисленные ограничения. Вот теперь господин Клишас, один из авторов самых одиозных законопроектов, фактически вводит норму о криминализации призывов о нарушении территориальной целостности России. Попробуйте теперь порассуждать о том: «чей Крым?». Это будет очень интересный разговор. И на фоне этого, одного из лучших журналистов России, признанного одним из лидеров журналистского сообщества, Ивана Сафронова, арестовывают не «почему-нибудь», а по подозрению в шпионаже в пользу Чехии. За спиной Чехии вроде бы «торчат уши» США. И журналист, который писал на тему космоса и на тему армии, на тему оборонно-промышленного комплекса, и был признанным лидером этого журналистского сообщества, обвинён в том, что он работал на иностранную разведку аж с 2012 года. То есть, молодого человека завербовали когда ему был 21−22 года. Вообще, семья Сафроновых — это уникальная. Есть Иван Сафронов-старший: журналист «Коммерсанта», трагически погибший при невыясненных обстоятельствах. Он оказался выброшенным (или был выброшен) из окна в 2007 году и найден разбитым. Он писал в это время материалы о поставках советского оружия (российского оружия) в Иран. Вообще, в семье очень серьёзная традиция ответственных и рискованных публикаций. Мы не знаем ничего сейчас реального о деле Ивана Сафронова. Дело в том, что государственная измена — это следствие шпионажа. Должна квалифицироваться (должна была бы квалифицироваться) в зависимости от доступа к государственной тайне. Это важнейший признак: ты можешь отдать секреты, если ты ими владеешь. Но в последние годы формулировка статей в государственной измене была изменена таким образом, что люди, не допущенные к государственной тайне, могут оказаться под этим процессом. За смс-ку из Сочи от том, что идут военные машины и на них военная техника. Всё — за эту смс-ку человек чуть не получил 7 лет — известнейший скандальный очень показательный случай. А есть и многие другие. И появилась такая практика, она складывается на глазах: когда ФСБ фактически своими руками создаёт уголовные дела «из ничего». Мы не знаем, кому помешал Иван Сафронов. Есть предположение, что это очень серьезная внутрикорпоративная борьба в спецслужбах. Потому, что этот человек пользовался и пользуется абсолютным уважением всех тех, кто с ним работал и в «Коммерсанте» и в «Ведомостях». Его не уволили из Роскосмоса, кстати говоря. Это очень важно — от него не отказалась государственная корпорация, куда он после разгрома «Ведомостей» перешёл работать. Важнейший признак любого шпионажа — это возмездное оказание услуги. Если человек допущен к государственной тайне и торгует информацией, представляющей государственную тайну — в этом есть состав государственной измены. Если человек пишет статьи о военной политике, кстати говоря, та статья, которая была удалена с сайта «Коммерсанта» — статья Ивана Сафронова по сделке с Ираном — она в дальнейшем (статья на эту же тему) появилась в «Российской газете».
Мездриков: Там, вроде бы, с Египтом.
Шлосберг: С Египтом, да. Я оговорился. Прошу прощения. И она появилась в «Российской газете». То есть, совершенно очевидно, что это не была гостайна. Если возвращаться вообще к ситуации 1июля «как барьер», «как рубеж» — это так, это новый государственный строй. При этом нужно понимать, что с точки зрения самой конституции, мы живём «без конституции». Все эти поправки, которые принимались с 25 июля по 1июля в известных всех местах и в известной форме — они нелегитимны по содержанию. Потому, что они внесены в нарушение процесса, прописанного в самой 9 главе конституции. И они процедурно, с точки зрения голосования, беззаконны. Потому, что у нас пошла процедура, которая никак не определена законодательством вообще никак. Это голосование не «по закону»: это голосование «по положению», принятому Центральной избирательной комиссией, которая правила в ходе выборов, и которая к избирательному процессу, 67 закону, к чему бы то ни было, не имеет никакого отношения. Если говорить строго формально, положа руку на ту Конституцию, которая действовала до 4 июля, Конституции в России сейчас нет. И в этой ситуации, вот на этом абсолютно гнилом фундаменте, будут создаваться около 100 федеральных законов, которые перелопатят всё правовое поле России. Когда концу года эта машина будет сформирована, в полной мере будет понятно «что построено». Единственное — это не утешение, это не ободрение, но я не могу не напомнить всем в этот момент, что Конституция 1977 года (брежневская Конституция «развитого социализма») принималась если не на века, то на десятилетие. В ней участвовал в обсуждении, на самом деле участвовал, весь Советский народ. Около полутора миллионов собраний, 400000 с лишним поправок. Ничего не изменилось по сути, но была вот такая дискуссия. Приняли Конституцию «развитого социализма», прошло 14 лет и нет Советского Союза. В 1991 году 17 марта (кто жил тогда, тот помнит) — референдум о сохранении Советского Союза. 78%! Это цифра удивительная, она до десятых 77,8 процентов (прямо как сейчас) проголосовало за сохранения СССР. И сколько жить оставалось СССР? 8,5 месяцев. Берём 1993 год — референдум «да-да-нет-да», в том числе об усилении роли парламента. Через полгода что происходит? Парламент расстрелян. Поэтому, я хотел бы сказать всем: и тем, кто придумал эти поправки, и тем кто протаскивал их, и тем, кто сейчас радовался результатам не знаю какого соревнования между регионами (кто больше вбросил, кто больше приписал — ведь никто не знает реальных результатов голосования, никто нигде, в том числе организаторы: всё сделано так, чтобы никогда не узнать правды), вот всем этим людям, и тем, кто расстроился результатами (этими цифрами, которые ничего не значат потому, что ничего не отражают), я хочу всех успокоить: история развивается по другому пути. Не по тому пути, который придумают себе авторы всех этих безобразий. Совершенно очевидно, что «Конституция Путина» будет сметена после окончания правления Путина. Мы не знаем когда это будет, но это будет, после окончания правления Путина, России предстоит переучреждение государства. Полностью с нуля. Новая Конституция. И в этом смысле, что сейчас происходит это — агония этого типа государства, где отсутствует институты. Путин создал уникальные государство: государство отсутствующих институтов. Есть Путин, как институт. Судебная власть замкнута за него, все законодательные элементы власти замкнуты на него, исполнительная власть — просто ничего говорить — в каждом кабинете висит портрет. Это конструкция, которая не может пережить Путина. Она его и не сможет пережить. Так что я полон исторического оптимизма.
Мездриков: Вы ответили на один из вопросов, которые я хотел задать: «Когда Россия будет свободной?». Поэтому, давайте перейдем к вопросам пользователей. Их уже очень много: и по вашему выступлению, и… Давайте про Новосибирске выборы мы оставим чуть концу. Давайте с того, с чего начинали. Вопрос такой: ведь многие журналисты по долгу службы участвует в каких-то семинарах международных, общаясь с иностранцами. Получается, что и в случае с Прокопьевой, которая высказала своё мнение, и в случае с Сафроновым, которой может быть (мы пока ничего не знаем) встретился с кем-то из Чехии — это что, запрет на профессию? Что делать теперь журналистам?
Шлосберг: Евгений, вы задали абсолютно точные вопросы. В вашем вопросе есть ответ: уголовное дело против Прокопьевой, уголовное дело до этого против Голунова, уголовное дело против Сафронова — это явный политический запрет на профессию. Если уголовное дело против Голунова было инициировано ФСБ, криминальный бизнес которого (кладбищенский бизнес генералов ФСБ) Голунов раскрыл и они боялись огласки этой информации. Я несколько раз сказал в эти дни: «Это великое счастье, что его не посадили тогда, что общество и СМИ успели отреагировать раньше. Его убили бы в СИЗО. Его убили бы, как носителя этой крайне опасной для ФСБ информации». Ну там был криминальный бизнес ФСБ, там не было политики в том деле. Дело Прокопьевой сугубо политическое. Там нет ничего, кроме политики. И с точки зрения содержания, оно намного опаснее для властей. Потому, что дело Голунова касалось криминального бизнеса московских генералов ФСБ. А дело Прокопьевой касается всей страны. Просто всей страны. Если смотреть на дело Ивана Сафронова — судя по всему, это ещё одно действие ФСБ, которое показывает, что журналистика как «журналистика» находится под запретом. И если отвечать прямо на Ваш вопрос: да, журналистика, как «ремесло Свободы слова» (давайте называть это так: «ремесло Свободы слова»), политически в нашей стране под запретом. Журналист в любой момент, в любой момент… Любой человек, поступающий в СМИ и согласно закону о СМИ, человек, выступающий в средствах массовой информации, де-юре становится «журналистом», даже не будучи штатным сотрудником СМИ. Этот человек идет по минному полю. И мина может взорваться каждую минуту. Поэтому, это в чистом виде попытка запретить профессию. Оставить только профессию пропагандиста.
Мездриков: Хорошо, профессия востребована. Ещё уточняющий вопрос. Лёша, ты включайся, когда будешь готов что-то сказать либо прокомментировать. Я буду зачитывать вопросы. «После 1 июля будет усиление давления. Какой запас прочности здесь есть? Сначала журналисты, а потом простые люди?» Что пишут комментарии.
Шлосберг: Запас прочности огромный. Вот реально огромный. Мы понимаем, что цифры голосования фальсифицированы повсеместно. Я не знаю ни одного региона, где не проводилась бы давление на избирателей: через работодателей, через кого угодно. Где людей просто гнали на это шестидневное досрочное голосование. И что происходило ночью с этими мешками досрочных бюллетеней не знает никто. И нигде не зафиксировано. Вот все, кто заменяется выборами, знают: если во время избирательной кампании, во время досрочного голосования, более 1% избирателей проголосовали досрочно, то эти бюллетени месяц с печатью в комиссии, конкретно совершенно в 8:00 утра в день голосования опускаются в ящик, и потом отдельно подсчитываются и составляется акт. Мы вот это орудие применяем против фальсификаторов постоянно. Предупреждаем заранее: всё что вы накидали, будет посчитано и опубликовано. Мы займёмся этим досрочным голосованием. И в данной ситуации отдельный подсчёт не производился. Совершенно очевидно, что результаты были бы (мягко говоря) впечатляющими. Кроме того, отдельный подсчет позволяет бороться с фальсификациями при досрочном голосовании. А здесь всё было сделано для фальсификации. И вот на этом фоне: что является основанием для ресурса сил и оптимизма? Первое: даже по официальным данным, почти 16 млн людей в России (16 млн избирателей) проголосовали против Путина. Это же было вообще голосование «по Конституции» и не «про поправки» — это было голосование в отношении к Путину: «Вы доверяете Путину или не доверяете?». Почти 16 млн не доверяющих людей. Откройте статистику избирательной президентской кампании 2018 года, посмотрите: сколько голосов было подано за других кандидатов, которые баллотировались против Путина. Эта цифра будет впечатляющая! Она превосходит всех кандидатов, которые участвовали в выборах против Путина вместе взятых. Если посмотреть на голосование в маленький Псковской области: у нас 526000 избирателей (наверное уже меньше) и у нас 60 тысяч (более 60 тысяч) избирателей (то есть примерно 12% от списочного состава избирателей) проголосовало против Путина. Это колоссальный ресурс! И собственно говоря, запас прочности заключается в том, что подвергнуть репрессиям 16 млн человек Путин не может. Это невозможно! Это Физически невозможно! Это приведёт, это реально приведёт, если сейчас кто-то около Путина рассматривает вопрос массовых репрессий, нужно понимать — эти репрессии против минимум 16 млн человек! Таким политическим ресурсом обладал только Сталин. Только Сталин! Никто, больше никто, ни в какую историческую эпоху: ни Брежнев, ни Хрущев, ни даже поздней Сталин не обладали таким ресурсом для репрессий. Поэтому, у Путина этого ресурса нет априори. Нам нужно самим для себя определять стандарты того, что мы считаем «допустимым». Я считаю, что Светлана Прокопьева невиновна. Я об этом говорю. Я считаю, что в её публикации нет состава преступления. И об этом говорили очень многие люди: и «Тайга» писала про дело Светланы Прокопьевой. Поэтому я считаю, что здесь перед каждым из нас создана возможность выбора. Просто возможность выбора. Мы определяем «планку», до которой мы можем подняться. Система будет вынуждена на это отреагировать. Никаких препятствий для вынесения Прокопьевой людоедского приговора, который получил бы (как организаторы считали, заказчики этого дела) журналистов на годы вперёд. Препятствий не было политических. Всё, 1 июля прошло, занавес опустился. Но тем не менее, система не смогла (просто не смогла!) преодолеть общественное мнение. Так что у нас есть ресурсы.
Мездриков: Это очень важные слова. Олеся Вальгер пишет нам (это новосибирская известная активистка), что у неё чувство, «что на пикеты в защиту отдельных людей надо каждый день ходить, а пандемия никуда не делась». Мне кажется, что с одиночными пикетами в этом смысле проблем нет.
Шлосберг: Проблемы есть. Спасибо, Олеся, за вопрос. Проблема заключается в том, что во всех регионах России главы субъектов, высшие должностные лица свои указы об ограничительных мерах внесли запрет на все публичные мероприятия, вне зависимости от массовости. То есть, главы субъектов Федерации своими указами, которые не могут формировать нормы права, это невозможно, это исключено, фактически выбросили на помойку 54-й федеральный закон «о публичных мероприятиях», и создали норму права, ограничивающую права и свободы человека и гражданина. Одиночный пикет является публичным мероприятием. Не массовым и не требующим согласования ни в каких обстоятельствах. Вообще ни в каких. Эту формулировку, очень «косую», написали в Москве, спустили во все регионы. И фактически одними и теми же словами (где-то 2−3 слова поменяны местами — но это уже результат местной малохудожественной самодеятельности) эта формулировка в указы вошла. В Псковской области запретительные меры действуют до 14 июля. Прокуратура области получила мой запрос именно по данной норме на и оценку. Потому что не может губернатор региона, даже закон области. Если бы даже областное собрание приняло такой закон, это незаконно потому, что Федеральный закон выше. Вообще при Путине произошло полное разрушение иерархии права. Я помню до сих пор наш с коллегами (с 10-ю журналистами) иск в Верховный суд в 2015 году, когда Путин издал указ об отнесении военных потерь в мирное время к вопросам государственной тайны. Мы же верховном суде в 2 инстанциях (потому, что там сразу был Верховный суд как первая инстанция) мы отстаивали одну-единственную позицию: вопросы государственной тайны могут регулироваться только федеральными законом о государственной тайне. Хотите изменить содержание и процедуру? Нет проблем! У вас есть для этого полномочия. У вас есть Государственная Дума, Совет Федерации, процедура законотворчества. Примите изменения в федеральный закон, обозначьте категорию государственной тайны и это будет формально законно. Это может быть вещью вне правовой, мы может будем не согласны по существу, но формально это будет законно. Но Путин не воспринимает категории, будучи юристом (будучи юристом!), чем он часто хвалиться, он не владеет психологией права, он не владеет философией права. Он искренне совершенно считает, что Указ Президента — это указ царя. Теперь к вопросам гостайны относится информация о военных потерях в мирное время. Я помню как шел в суд. Особенно в первой станции, когда он шел при огромном количестве прессы, шёл долго (несколько часов). Я помню лица представителей Министерства обороны, мужчин, в боевой форме, у которых были военные планки наград. Они отлично понимали, о чём мы там говорили в суде. И была дама, начальница правового управления Минобороны, по типу — такая абсолютно, как госпожа Васильева (известная женщина министра обороны). Казалась абсолютно, что их клонировали. Она смотрела на нас абсолютно беззастенчиво, без всякого стыда. Она полностью понимала, что она делает и что говорит. Ей было не стыдно. Военным в форме с орденами и в погонах — им было стыдно за этот процесс, а ей не было. Вот она победила.
Мездриков: Я уточню, что я имел в виду, когда я говорил про одиночные пикеты. Я имел в виду, что очень избирательно эти нормы в разных регионах проявляются. Потому, что сегодня, например, журналисты Екатеринбурга провели тоже серию пикетов и ничего за это не было. То есть это такая избирательная норма.
Шлосберг: Это вопрос правоприменения.
Мездриков: Да, но надо быть готовым ко всему. Потому, что Илью Азара — журналиста «Новой газеты» в Москве - ему опять составили протокол за пикет в поддержку Светланы Прокопьевой, могут посадить на 30 суток.
Шлосберг: Да. Илья был Пскове на этом процессе. Он совершил подвиг: они вместе с Андреем Моревым на машине приехали из Москвы в Псков, буквально к началу процесса, поздравили всех. Несколько часов мы потом пообщались, и они сразу же вернулись в Москву. Вообще могу вам сказать, что дело Светланы (возвращаясь к этому делу) — это наше, то что рядом. Это нас впечатлило. То есть, днём в пятницу 11:30 дня по Москве, когда мы услышали обвинения прокуратуры и поняли, что так у них сложился пазл -было ощущение, что мы висим над пропастью. И буквально через 72 часа в понедельник, увидев свыше 100 человек (!), которые стояли не просто в зале — там не было места (самый большой зал суда всё-таки дали в итоге, зал присяжных заседателей) — там треть людей поместилось в зал, треть была в фойе, и треть вообще стояла на улице, перед залом. И хочу вам сказать, что Псковские судебные приставы, которые организуют пространство суда, провели этот процесс безупречно. Просто я сказал «спасибо»: всю прессу разместили, камеры поставили, всех рассадили, ни одного даже неэтичного слова. И когда Света вышла на крыльцо суда, вот эта огромная для Пскова масса людей её приветствовала овацией! Мы стояли при этом в здании суда. Ничему не препятствовали. Хотя формально мы находились на территории областного суда, то есть за решеткой, которая ограждает территорию. Могу сказать, что это вот чувство силы было в этот момент наивысшим. Просто абсолютным! Вопрос «выступать ли в защиту?» — это вопрос совести каждого человека. Я знаю тех людей, кто отошёл в сторону, испугавшись взять на себя часть ответственности за ситуацию со Светланой. Я знаю этих людей, кто просто ночью глаз не сомкнул для того, чтобы вот такой понедельник. Вот такой контрастный: что вот здесь радуемся, а здесь хватаемся за голову. Потому, что «как так виновна? в чем виновна?». Но тем не менее, чтобы такой день состоялся — от нас, ещё раз говорю, от нас зависит. В Москве самое жёсткое правоприменение потому, что там люди выходят к ФСБ, они выходят на Лубянку. Лубянка — это сакральное место всей этой системы. Это для них просто как, извините, Херсонес. Это вот оттуда.
Мездриков: Напоминаю, что сегодня у нас эксперт эфира Лев Шлосберг — российский политик из Пскова. Но знают его, естественно, по всей России. Давайте прошу вас ещё раз задавать вопросы. Потому, что у нас время довольно ограничено: у нас осталось порядка 30 минут. И я бы хотел… Там есть вопросы по Новосибирскую политику мы чуть-чуть… Но она касается и Льва Марковича в том числе. Мы чуть-чуть попозже это сделаем. Лёша, я хотел бы тебе слово представить, как автору ежегодного шок-прогноза. Алексей Мазур каждый год в «Тайге.инфо» в первые числа января пишет шок-прогноз о том, что будет со страной. Каждый раз все это воспринимают как страшилки. Ну, сначала Алексей Мазур спрогнозировал конфликт с Турцией. В этом году, мне кажется, его шок-прогноз оказался недостаточно «шоковым». Лёша, ты ожидал что вот так будет?
Мазур: Этот прогноз был написан за час до Нового года. Да примерно за час он был написан 31 декабря. Потому, что каждый год заставляют что-то писать, какую-то «страшилку». И с ужасом потом обнаружил, что там четыре пункта в этом прогнозе, и что они все (почти все) сбылись за первые полгода. Последний из пунктов — это цифровое рабство. И это я про эпидемию не подумал. То есть, эпидемии там не было. Там было падение цен на нефть, экономический кризис мировой, цифровое рабство. И что-то ещё, я уже забыл. И изменение Конституции, что нам перепишут полностью Конституцию. И причём, я прописал: что именно изменят и как. И это совпало. Но это самая простая часть фокуса потому, что было понятно, что они хотят и что будет в этой Конституции. Хотя это было раньше: послание президента. Конечно, это в каком-то смысле: когда пишешь 15 прогнозов и один из них вдруг случайным образом совпадает, то про остальные 14 просто забываешь — и успешный предсказатель. Но смех смехом сквозь слёзы. Но действительно, мы и Россия давно уже идет по грани. Куда она скатиться? Либо, что называется в «нормальной страны», либо в File-State (потерянные). Ключевая проблема, на мой взгляд, это то что при всем этом, при том, что происходит, у нас совершенно открыты границы для того, чтобы люди утекали страны. И вот за последние два срока Путина из страны уехало… Я не помню, два года назад 2 млн ухало. И сейчас ещё добавилось. И понятно, что эти два миллиона — это как раз самые активные, образованные. Те люди, которых мы могли бы видеть в этих протестах. А мы их не увидим потому, что они теперь там, грубо говоря, в других странах. И поэтому, будущее России, конечно, под большим вопросом: куда все это скатится, вся эта история. Хочется верить, что история имеет поступательное движение. Что подобное безумие заканчиваются крахом режимов. Обычно это так происходит. Но мы часто видим, что это заканчивается крахом режима вместе с крахом страны. Мы можем посмотреть на Венесуэлу: которая была несколько десятков лет назад в общем-то более-менее нормальной страной латиноамериканской, а сейчас это просто File-State в самом прямом смысле этого слова. Я связываю этим репрессии, ужесточения и нарастания этого безумия как раз с тем, что режим не уверен в себе очень сильно. И в этот момент… Раньше они были расслаблены: народ любит, нефть растёт, Запад либо уважает, либо боится, либо ещё что-то. А сейчас по всем периметрам нарастает напряжение, проблемы. И хочется, в общем хочется закручивать гайки до срыва резьбы. Чем они и занимаются. А ещё что-то происходит внутри: это схватка бульдогов под ковром, летит шерсть. Поэтому, будущее непредсказуемо. Но конечно, зависит от нас от наших позиций.
Мездриков: Давайте как раз про «схватку бульдогов». Был вопрос к Льву Марковичу об этом. Потому, что он упомянул о том что… Давайте с делом Сафронова разберёмся и пойдем дальше. Был вопрос: «Почему в разборках силовиков, в корпорации силовиков, если они проходят, для этого надо сажать журналистов? Что им с этого в плюс?». И второй комментарий: что «Сафронов патриот и зачем власти сажать патриота?». Я действительно читал от знакомых комментарии, что Иван скорее считал что… Не был ярым оппозиционерам, скажем так. Не знаю, насколько это вообще повлияло на это дело. За кого он там выступал, Лев Маркович?
Шлосберг: Евгений, оппозиционная политическая деятельность и вообще политическая деятельность и журналистская деятельность — это разные работы, разные профессии, разные образы жизни. Это всё абсолютно разное! В этой ситуации нам необходимо обсуждать только конкретный случай. Только конкретный случай, о котором мы знаем абсолютно недостаточно. Я доверяю «команде 29» Ивана Павлова, который сейчас занимается делом Ивана Сафронова. Я ничего не могу прокомментировать по существу. Кроме того, что было опубликовано и все слушали. И вообще никакого отношения, совершенно никакого отношения к политическим убеждениям эти дела не имеют. Мы не знаем, откуда «пошёл камушек». На самом деле, уже высказано огромное количество версий. Версии совершенно удивительные. Потому, что это может быть даже местью за статью Ивана Сафронова-младшего, снятого с сайта kommersant.ru об ожидаемой отставки Валентины Матвиенко. Могло отсюда «прилететь». Мы очень многого не знаем. Очень многого! Сказать, что это в данной ситуации попытка какой-то группы силовиков отыграться на журналисте? Не знаю. Понимаете: при отсутствии точной информации о фабуле возбуждении дела, ничего невозможно сказать. Сегодня утром в твиттере Илья Новиков (мне друзья показали) написал короткий твит: «Что, не знаете как возбуждается дело ФСБ? Приходит свидетель на допрос, у него спрашивают: скажите, вот в таком-то месте в такой-то час вы сидели в баре и разговаривали с таким-то Джоном? Да сидел, разговаривал с таким-то Джоном, мы встречались. Всё — уголовное дело возбуждено, следователь описывает расстановку стульев и столов в конкретном баре, как в месте совершения преступления. Где-то какой-то Иван поговорил с Джоном или ещё кто-то с кем-то». У нас нет сейчас точного знания. И гипотезы я бы сейчас высказать не стал. Журналисты находятся в поле особой опасности, более абсолютно повышенной опасности. Только потому, что они имеют больший доступ к информации. Информация опасна: информация, которая раскрывает движение денег, которая раскрывает движение имущества, информация, которая раскрывает механизм обогащения конкретных людей — она очень опасна для заинтересованных лиц. Мы можем через какое-то время с удивлением узнать, что какие-то люди, которые следили за Сафроновым (они явно следили), могли допустим обнаружить, что он приступил к еще какому-то материалу, или делал его, но не довел его до публикации, или вообще не вышел в свет. Перейдя в Роскосмос он перестал работать журналистом, после ухода из «Ведомостей». А возможно у него были какие-то материалы, которые они сочли опасными. Может быть совершенно непредсказуемым развитие ситуации. Но совершенно точно, что дело против Сафронова связано с его профессиональной деятельностью. Он не был никаким лицом, допущенным гостайне. Во всяком случае, до работы в космосе точно. И по утверждению Роскосмоса, и сейчас, на должности советника Рогозина, он не имеет доступа к гостайне. То есть, идёт речь о неких открытых, скорее всего, публикациях, которые состоялись и о которых известно, и за эти публикации пытаются уцепиться. Вот очень важный признак. Те, кто помнит 6 февраля 2019 года (возбуждение уголовного дела против Светланы Прокопьевой) и обыск у неё дома: СОБР, ОМОН, 10 человек с оружием врывается в однокомнатную квартиру, проводят там несколько часов. Мы внутренне уже были готовы к тому, что её закроют. А вы понимаете: в нашей системе арестованный в день обыска и возбуждении уголовного дела человек не получит условное наказание и не будет оправдан. И только мощнейшая реакция прессы, буквально не только со всей страны, но и со всего мира, заставила следственный комитет отступить и дело пошло в более управляемом ключе. Это стилистика. Это особенная стилистика: замазать человека, разгромить его репутацию. Фактически совершить гражданскую казнь в момент инициирования возбуждении уголовного дела. Показать его злодеем изначально. Не дать возможности для общественной защиты. Не дать возможности для не то чтобы оправдания, как оправдания виновного. Слово «оправдание» означает «сообщение Правды», в нем нет никакой негативной коннотации. Вот Сафронову таких возможностей не оставили. А следствие при этом научилось во всей России виртуозно лишать общество доступа к информации. Адвокаты вступают в дело — у них берут подписку «О неразглашении». Я был одним из свидетелей по делу Светланы Прокопьевой и меня по одному из эпизодов допрашивали. Я пришёл к следователю, мне говорят: «Пожалуйста, распишитесь в подписке о неразглашении». Я мог бы отказаться. Просто отказаться, что я не буду эту подписку давать. Потому, что я не владею информацией по этому делу. Но мне было в той ситуации скорее важнее услышать вопросы следователя, чтобы понять, что они хотят, понять часть замысла против Светланы. И поэтому я дал эту подписку. Так до момента предъявлении ей обвинения я не мог комментировать два по сути вопроса, которые мне задало следствие и потом суд повторил здесь в Пскове. Вот так они лишают общество доступа к информации. И это очень распространенная технология. Поэтому, по делу Ивана Сафронова я бы сейчас всех призвал помнить: первое — о том, что дело возбуждено против одного из лучших журналистов России, профессионала, а второе — что действует в любой правовой системе презумпция невиновности (это абсолютно принципиально), и что защитой Ивана Сафронова занимаются профессионалы. Я бы исходил из этого. Вот и всё, больше ничего.
Мездриков: Я бы ещё хотел посмотреть в глаза коллегам, которые делают публикации о том, что Иван Сафронов работал на чешскую разведку не дожидаясь ни подробности дела, ни решения суда. Но всем воздастся.
Шлосберг: Это не коллеги Не называйте их коллегами. Никогда не говорите «наша власть», если это не ваша власть. Не надо говорить «наш губернатор», если это не ваш губернатор. Ненужно говорить «наш президент», если это не наш президент, если вы за него не голосовали. Не нужно говорить «коллеги по прессе», если это вообще не пресса. Это не журналисты, это подельники. И в этом смысле Вы правы: «Пусть всем воздастся».
Мездриков: Хорошо. Пожалуйста, продолжайте задавать вопросы. Давайте мы перейдем к вопросам о политике, о будущем политики в целом. Что мы можем изменить? Ну, сколько я работаю в журналистике, столько обсуждается «объединение демократических партий». Это никогда не прекратится, видимо. «На Ваш взгляд — спрашивает Кирилл Марьин, тоже не чужой человек — появиться ли Демократическая фракция или Депутатская группа в Думе в 2021 году? Или при Путине демократы не вернуться в общенациональной парламент?». Мы об этом же разговаривали с Владимиром Рыжковым, вашим тоже не чужим человеком. Очень интересно Ваше мнение.
Шлосберг: Важный вопрос. Сегодня гражданские избиратели России, демократические избиратели России полностью лишены политического представительства. То есть; 450 депутатов Государственной Думы и ни одного представителя демократических граждан. Вот голосование против Конституции показало, что нас миллионы. Мы не знаем, сколько из 16 млн тех, кто пришел голосовать и проголосовали «против» даже по официальным данным, сколько из них избирателей демократов. Мы не знаем, сколько людей протестовали против этих изменений в Конституцию через «неучастие». И я уверен, что это тоже миллионы человек. Задача заключается в том, чтобы эти люди пришли на выборы в Государственную Думу и проголосовали за демократическую команду. Эта задача политиков. Это задача политической партии. Это задача формирования в атмосферы. Это мы должны делать. Атмосферы общественного оптимизма. Мы должны подтверждать веру людей в свои силы. Один из главных противников демократов в нашей стране — это синдром «выученной беспомощности». Когда о будущем поражение знают, уверены именно в поражении и не ставят задачу победить. Когда вот коллеги (наверное всё-таки «коллеги по прессе») в Пскове перед очередными компаниями спрашивают у меня, «какие цели у псковского „Яблока“ на выборах?», я отвечаю всегда одинаково: «Победить!». То есть — взять власть. Не пройти 5%, а взять власть. Получить власть. Политика партии, все политические партии существуют для того, чтобы реализовать полномочий своих избирателей через власть. Это самая главная задача политиков. Нам сейчас нужно организовываться. Вопрос создания объединенной демократической партии (спасибо Кириллу) — это вопрос фактически снятый с повестки дня российским политическим законодательством: и законом «О партиях», и (что очень важно) избирательным законодательством. Политические блоки на выборах (то есть, избирательные блоки в чистом виде) запрещены. Хотите создать объединенную партию — оставляйте одну партию из всех. Тогда все остальные должны самоликвидироваться или отказаться от участия в выборах. А если ты не участвуешь в выборах тебя ликвидирует Минюст. Вот такое у нас сейчас законодательство. Поэтому, я считаю нормальной демократическую конкуренцию. То есть, конкуренцию между демократическими силами. Это нормально Мы демократы — мы не должны строить казарму. Мы не должны создавать у людей впечатление, что если нет одной объединенной демократической партии, то борьба бессмысленна. Мы действуем в таком правовом поле. Оно не комфортно, оно не позволяет нам обвинять политические ресурсы. Я в шестнадцатом году полгода занимался объединением всей, извините Московской, в основном Московской демократии. Печальная была история. Прямо как у Шекспира в «Ромео и Джульетте»: «Нет повести печальнее на свете». Но я многому научился, я увидел перед собой многих людей с очень близкого расстояния. И теперь лучше понимаю, как устроена Московская политическая тусовка. Возвращаясь к задачам. Мы сейчас находимся в ситуации, когда демократическая партия, претендующей на власть, просто должна быть самой сильной. Самой открытой, самой эффективной, самой профессиональной. Вот так устроена ситуация. Есть иллюзия того, что могут быть внепартийный объединения. Чтобы сейчас нужно отрешиться от партии и заниматься неким строительством политических, я бы сказал так, «времянок», «политических времянок». «Вот конкретная политическая кампания — давайте сделаем конструкцию. А потом как-нибудь (а может быть вообще не как-нибудь)». Это путь, который не усиливается демократию. Даже в той увечной ситуации, в которой мы находимся. Мы живём в неестественной ситуации: у нас законодательство неестественное, законодательный процесс неестественный, общественные отношения искажены, пресса резко девальвирована с точки зрения своего предназначения. В этой ситуации нужно накачивать общественными силами конкретные политические институты: это партии. Другого способа борьбы за власть нет! Другое дело: как должны сами партии вести себя? Это не со стороны должно производиться: «А вот у нас тут есть вот такая-то политическая партия: давайте-ка её нальём хорошим соком берёзовым сейчас — она расцветет и будет всем счастье». Нет! Это очень кропотливая работа. И сейчас эта работа в кризисе и везде. Потому, что объективно полноценных политических партий в России сегодня нет. «Единая Россия» — это не партия вообще. Потому, что под ней нет ценностной основы. Это не партия: это отряд бюрократии. Централизованный отряд бюрократии. И дальше — это те политические островки, которые так или иначе структурировались в вокруг определенных лидеров, и нужно признать, определенных взглядов. Поскольку у КПРФ есть определенная политическая Матрица, у «Яблока» есть определенная политическая Матрица, у ЛДПР есть политическая Матрица гипер-персоны, которая держит на себе эту партию до сих пор. Вот все, что есть сейчас в нашей политике.
Мездриков: Давайте я ускорю чуть-чуть вопросы, у нас есть время. Светомир Юн, тоже один известный активист из Новосибирска, спрашивает: «Насколько идея проведения честных выборов без участия Путина может стать объединяющей для несогласных граждан и политических движений?».
Шлосберг: Ни насколько. Пока Путин имеет право участвовать в выборах, будут «выборы при Путине». Консолидирующая идея должна быть — победа над Путиным. А куда вы денете Путина? Смотришь направо — Путин, смотришь налево — Путин, вверху — Путин, внизу — Путин. Поэтому консолидирующая это одна — победить Путина. Другой при Путине быть не может: он никуда не исчезнет. Это не фантом, это лицо всей российской политической системы.
Мездриков: Хорошо. Ещё один вопрос задам, который был практически с самого начала я его оттягивал. Лёша и Лев Маркович. Тут надо предупредить, что Лёша заинтересованное лицо, а Лев Маркович незаинтересованное лицо. Но они как бы по разные стороны теперь баррикад оказались.
Шлосберг: Расскажите про баррикады.
Мездриков: Сейчас расскажу. Расскажите о скандале между «Яблоком» и Новосибирской коалиции 2020, когда «Яблоко» своих кандидатов (точнее своих членов) пыталось не пустить в кандидаты депутатов. Лев Маркович, Вы знаете об этом что-нибудь?
Шлосберг: Евгений, я знаю в той части, в которой я знаю. И соответственно то, что я сейчас буду отвечать, это соответствует той информации, которой я владею. Если я чего-то не знаю — заранее извиняюсь перед коллегами из Новосибирска. Насколько мне известно, вся ситуация (конфликтная ситуация) вокруг Новосибирского «Яблока», завершившаяся серьезными организационными решениями бюро, выходом из партии людей, фактически роспуском части Новосибирской региональной организации, было связано с коалицией, в которую вошел конкретный человек — господин Антонов. Я думаю, что я не ошибся фамилией. Этот человек глубоко чуждых, просто глубоко чуждых «Яблоку» политических взглядов. Чуждых настолько, что является нашим антиподом. Это человек, который поддержал участие российских вооруженных сил в боевых действиях в Украине на Донбассе. Подчеркну: «в Украине». Донбасс — это Украина, а не Россия. То есть, в действиях незаконных вооруженных формирований. Это человек только что поддержал поправки Путина в Конституцию. Что является абсолютно неприемлемым для «Яблока». Совершенно очевидно, что коалиция с такого рода людьми для «Яблока» абсолютно невозможна. Извините, биологически невозможна. Здесь, как мне представляется, должен был быть очень серьёзный внутрипартийный диалог. Качественный, наверное, непубличный. Я предполагаю, что такого рода вещи должны обсуждаться не в прямом эфире, в присутствии тысяч людей, а обсуждаться внутри политических партий. По причинам, насколько я это вижу и как могу это оценить: сложные коммуникации между Федеральным центром «Яблока» и Новосибирской региональной организацией, представители которых сейчас также находится в эфире, этот разговор не состоялся. То есть, он состоялся, но не завершился оптимальным решением. Насколько я вижу сейчас, это существенным образом ослабило партию. Потому, что многие люди, кто планировал баллотироваться от «Яблока» в новосибирскую городскую Думу и входил в новосибирскую коалицию «Новосибирск 2020», они вышли из партии, и в дальнейшем их судьба очень разная: кто-то баллотируется, кто-то самовыдвиженец, кто-то никак. Нужно очень четко понимать, что есть неприемлемые коалиции. То есть, если человек представляет абсолютно неприемлемые ценности, то не ради каких-то тактических обстоятельств входить в коалицию нельзя. Зацепились вообще за Антонова. Я совершенно не понимаю, по каким причинам (вообще по каким причинам) было выражено согласие на эту коалицию со стороны Новосибирского «Яблока». Я подчеркиваю: не с участием Мазура, которого я знаю лично почти 20 лет и глубоко уважаю, а с участием Антонова. То есть, нужно совершенно точно понимать, что идет речь не о коалиции всей, а коалиции с участием человека, который в моём понимании демократического избирателя не представляет. Националисты не представляет демократов — это нужно понимать изначально. Насколько мне известно, обращение, которое написали депутаты против поправок в Конституцию: по всей стране подписало около 400 человек. На первом месте Москва и Петербург (на первом и втором), на третьем месте Псковская область (17 депутатов у нас, в том числе 2 областных подписало). Так вот, от Новосибирской области подпись подставил под этим письмом только один человек! Один человек, и он избран при этом от «Единой России»! Вот такая ситуация. Это вопрос отсутствующего представительства. То есть, мы не можем бороться. У вас очень своеобразная ситуация: у коалиция «Единой России» и Коммунистической партии в Новосибирске. Это уникальная ситуация. Это ситуация сделки. Прямой политической сделки. Хочу сказать всем, кто нас сейчас слушает: отношение к политике КПРФ — это партийно-политической сделки везде, повсеместно. Мне неизвестен ни один регион России, где КПРФ не занимался политической торговлей с властью. Выторговывая себе те или иные плацдармы. Мы не должны бороться за власть, приводя во власть возможно больших негодяев, чем «Единой России» и Коммунистической партии. Не обманывайте себя, не устраивайте себе иллюзий, что вообще это может быть: замена одних негодяев на другого негодяя может быть движением вперед. Не может!
Мездриков: Хорошо, Лев Маркович. Я хочу оставить время на один последний вопрос вам. Лёша, я знаю, что ты что-то скажешь. Но ты скажи потому, что люди спрашивают. Это важно. Можешь ответить? И у нас будет ещё пара минут чтобы, Льву Марковичу задать вопрос.
Мазур: Я хочу сказать, что в коалицию «Новосибирск 2020» вошли десятки человек. В том числе я и много других уважаемых людей. И история нашего отношения с Вячеславом Антоновым… То есть, мы конечно имели существенные проблемы с его вхождением, тем не менее, история взаимоотношений с ним по местным проблемам (по борьбе с тарифами в 2017 году, по другим проблемам) — тоже долгая. И мы знаем его в не только как сторонника «Крымской весны», условно говоря. Он, кстати, ни разу не высказывался в поддержку участия российских войск на Украине. То есть там как раз… Ну ладно, это отдельная история. В общем, речь шла про выборы в Новосибирске и противостоянии с альянсом КПРФ и «Единой России», который у нас фактически является отдельной «партией власти». И попытка объединить все силы, которые с этим борются. Мы сказали (то есть, это было заявление коалиции), что федеральные вопросы мы оставляем для других федеральных выборов. То есть, на федеральных выборах, О’кей, Антонов противник, там условно говоря «Яблока». Но по поводу местных вопросов расхождения нет. Поэтому, такая концепция была выработана. И по поводу того, что сейчас не время делать «времянки», а сейчас время делать что-то новое. Потому, что мы видим, что все старое обанкротилась. То есть, партия «Яблоко», его Московское руководство вело себя просто: «Мы ему сказали сделать так, и всё — идите». То есть, не было ни диалога с местным отделением, ни попыток как-то разбираться, ни попытки какого-то компромисса. Как «Яблоко» может претендовать на власть, если она отсекает от взаимодействия с собой по разным линиям большую часть электората? То есть, «Яблоко» себя обрекает на существование в маленькой электоральной нише. Как бороться с блоком? КПРФ и Единая Россия сделали блок. Кто должен быть против них? Против них надо какое-то большинство. Это большинство не за «Яблоко». Это большинство не за возврат Крыма. Это некие реалии. Что же теперь? Всё оставить как есть? Но это тоже неправильно. Поэтому, в общем, «как есть, так есть». Я бы сказал, что по итогам этого события коалиция не понесли никаких потерь. То есть, ни одного человека не отказалось участвовать в коалиции, зато много людей отказалось участвовать в «Яблоке» по итогам этого конфликта. Я думаю, что «Яблоко» сделало ошибку, приняв такое решение. Понятно, что принципиальность — это дело хорошее. Но доводить принципиальность до маразма — это не очень хорошая и здравая политика. Я не хочу тут учить или как-то. Что случилось, то случилось. Я не вижу трагедии, честно говоря. Это личная трагедия для членов «Яблока», которые были поставлены перед этим выбором. Но они его тоже как-то пережили.
Шлосберг: Алексей, можно я прокомментирую Евгения? Прошу прощения, рискую «вывалиться» из следующего эфира, но я дам короткий комментарий. Друзья, я был в Новосибирске дважды и представляю себе ваш город. Вы Столичный город! Вы Наукоград. Хватит заниматься местечковой политикой. У вас сейчас пройдут выборы в законодательное собрание Новосибирской области без демократов. Я вас уверяю: политическая ситуации ни в одном регионе не может измениться без того, чтобы демократы были представлены в законодательном собрании. Это ключевое политическое место в Новосибирске. Нужно было делать коалицию для выхода на региональные выборы. Да, на базе «Яблока» никакая другая партия не может сейчас баллотироваться в региональный парламент. Поднимать планку. Ставить задачу в том числе перед региональным отделением. Потому, что это для вас шанс изменить систему. Вы ничего не измените сейчас к сожалению (к моему сожалению) городскими выборами в Новосибирске. Внутренние проблемы «Яблока» существуют. Они значительны эти проблемы, они будут влиять на положение в партии. Наша ответственность заключается в том, чтобы с этими проблемами работать. Я знаю многих участников коалиции, многих лично. Я встречался с Алексеем, мы знакомы с начала «нулевых» годов. Я приветствую, что участвует Мария Лондон в этих выборах. Я приветствую участие Натальи Чубыкиной от «Яблока» — единственный кандидат, который баллотируется сейчас. Ваша общая задача заключается в том, чтобы добиться регистрации всех оппозиционных кандидатов. Я вас уверяю, у вас будут существенные проблемы. Потому, что политического прикрытия на уровне Новосибирской области в целом у вас нет. Отмена списков не привела к развитию Новосибирского общества. Вы рухнули политически. Отмена политических списков прела к смешению всех со всеми. Извините, «утят с котятами». И в этой ситуации Новосибирск проиграл. Все те, кто выступал за отмену политических списков, ударили по институтам политического развития Новосибирска. Я точно совершенно вижу (вот просто вижу), как мне это видится, человеку участвующему тоже в региональной политике, что точкой консолидации, точкой сборки должна была быть сборка команды. Да, на базе «Яблока», других вариантов нет, в региональный парламент. И в рамках этой кампании вести кампанию в городе. Извините, что я так отреагировал. Но друзья, невозможно вести внеценностную политику. Невозможно сказать, что нас не касается Федеральная политика вообще. Вы федеральный город. Вы город, который страдает из-за безумной Федеративной политики. Из-за безумной! У вас нет денег ни на что! У вас деградация! В том числе виду острого финансового голода. Вы не можете отстраняться от Федеральной политики. Вы заявляете, что «здесь наша песочница и мы тут сейчас сменим песочик с грязного на чистый», а вокруг у вас море грязи во всей стране — вы не решите не одну политическую проблему! Я извиняюсь, друзья, это частный комментарии, но очень включённый потому, что поверьте мне: ситуация в Псковской области изменилась политически тогда, когда в 2011 году «Яблоко» впервые вошло в региональный парламент. Вот тогда мы стали всерьез бороться за власть. И вам нужно сделать тоже самое. Теперь нам точно осталось 2 минуты.
Мездриков: Спасибо вам за участие огромное! Много комментариев. Спасибо, что вы так эмоционально говорите. Потому, что это очень важно. а можете коротко дать совет людям, которые хотят что-то изменить и пойти в депутаты? Как им себя вести, что делать, как пропагандировать демократические ценности? а потом Лёша, если захочет, прокомментирует.
Шлосберг: Друзья, мой совет всем тем, кто хочет заниматься политикой. Первое — поймите, кого вы представляете. Самая первая задача политика — понять каких избирателей, каких людей интересы права и свободы вы хотите представлять. Что вы хотите сделать с ними вместе, с этими людьми? На выборах побеждают не политики: побеждают избиратели. Ваша задача — привести к победе ваших избирателей. В целом наших избирателей. Не бойтесь заниматься политикой и больше финансировать в политику. Не бойтесь проигрывать. Когда идете на выборы, никогда не боитесь проиграть. Если будете боятся проиграть, то проиграете. Если не будете боятся проиграть, то победите. Всем желаю победы!
Мездриков: Спасибо большое!
Шлосберг: Алексею лично желаю победы!
Мездриков: Я был на вашей встрече в Петербурге с муниципальными депутатами. Это было очень вдохновляющее! С муниципальными кандидатами точнее. Спасибо!
Шлосберг: Потом, кстати, многие из них стали депутатами. Большое спасибо! Поклон Новосибирску из Пскова!
«Огоньки Тайги» проводятся в понедельник, среду и пятницу.
Прямые эфиры транслируются в фейсбуке и на канале в YouTube.
Подпишитесь на рассылку Тайга.Послезавтра о коронавирусе и мире после эпидемии.