«Танец тоже может быть политикой»: новосибирский театральный режиссер об общественной смелости и жизни на сцене
«Первый театр» пригласил уроженца Новосибирска режиссера Александра Андрияшкина поставить экспериментальный спектакль-тренинг «Теория Счастья и Свободы (практика неудачников)». Тайга.инфо поговорила с ним о политическом искусстве, ответственности, аккуратном отношении к постановкам и «не тем» спектаклям, которые россияне смотрели в детстве.
Режиссер и хореограф Александр Андрияшкин родился в Новосибирске, окончил НГУ, в 2006 переехал в Москву. В 2012 вошел в шортлист крупнейшей международной платформы Aerowaves со своей работой «Я попробую». Лауреат российской национальной театральной премии «Золотая Маска» 2017 за постановку спектакля «The Marusya» (компания «Диалог Данс»).
Сотрудничает с мастерской Брусникина, театром им. Маяковского, театром им. Пушкина, Современником, Сатириконом и театром им. Ермоловой.
Тайга.инфо: Как проходили ваши репетиции с началом изоляции?
— Нам повезло, что предполагаемое начало репетиций у нас как раз совпало с окончанием изоляции. Но до этого мы уже успели провести лабораторию, а потом наши обсуждения переместились в интернет. Там же мы общались с экономистом, психологом, коучем и другими экспертами, которые были нам интересны в контексте темы счастья и свободы. Я был в Москве, а ребята в Новосибирске. У нас были созвоны, были обсуждения. Сейчас мы тоже сталкиваемся с какими-то ограничениями, которые вторгаются в более привычный для нас процесс. Мы испытываем некоторый дискомфорт, но стараемся делать своё дело. Положительный момент тоже есть: мы инвестировали время изоляции в коммуникацию, что вряд ли было бы возможно при обычной загрузке.
Тайга.инфо: Насколько свободен в наше время режиссер, хореограф и в принципе любой деятель искусства в выражении своей мысли?
— Настолько, насколько он свободен внутри себя, в первую очередь. Дальше — в зависимости от того, как он может поделиться своей свободой и увлечь других людей. Потом неизбежно возникают какие-то вещи вроде законодательства, текущего социально-политического и экономического момента и так далее. Но при этом ты всегда можешь делать это более регламентировано или можешь эти регламенты нарушать. Для сравнения: ты можешь что-то ставить в большом государственном театре или можешь вообще ролик снимать на телефоне. У тебя есть для этого палитра и какой-то набор известных последствий. Если мы говорим про свободу политическую — это один вопрос. Вопрос свободы в работе со структурой формы и высказывания — уже другой.
Тайга.инфо: В любом случае будет подразумеваться ответственность, вне зависимости от того, ролик это на youtube или постановка в опере, разве нет?
— Можно разграничить понятия свободы и ответственности. Ты попытаешься негативно высказаться в театре в сторону властей и, скорее всего, у тебя могут возникнуть определённого рода сложности. Ты выложишь ролик, где выскажешься за действующую власть, и в сторону тебя с такой же вероятностью тоже начнут какие-то санкции применять, как минимум публичное порицание. То есть везде своя политическая повестка, и я за то, чтобы это она была такой, чтобы с ней можно было осознанно работать. Политика ведь не только в прямом словесном высказывании может возникать, политика может прослеживаться и в том, как ты выстраиваешь структуру произведения, например. Это тоже очень политичная вещь. Абстрактный танец тоже может быть политикой, хотя бы по факту того, как человек относится к телу. Если ты предлагаешь другую модель, другую структуру к уже имеющимся стандартам, то это тоже может быть весьма радикальным жестом, хотя впрямую он ничего может и не говорить про нынешнюю политическую ситуацию.
Тайга.инфо: То есть в данном случае искусство может нести в себе некое закодированное сообщение?
— Это не про то, чтобы мимикрировать под что-то, птичий язык свой вырабатывать. Тот же квадрат Малевича — это весьма радикальное искусство для того времени, хотя по форме оно не призывает общество свергать царя. Но при этом оно меняет оптику взгляда на ту же композицию и субъектность. А что не является предельно политическим, как возможность перемены оптики, трансформации и отказ от предыдущих канонов?
Тайга.инфо: Можно ли тогда сказать, что искусство, имеющее политическую подоплеку, мало относится в принципе к искусству с привычной нам точки зрения?
— Понятие прекрасного — это в принципе меняющаяся категория, и то, что искусство должно удовлетворять каким-то критериям — тоже. Когда-то люди в пещерах рассказывали истории у костра. По крайне мере, так принято считать. Там был прямой контакт: рассказчик-слушатель. И не было тогда этой четвертой стены и каких-то специальных костюмов. Потом был площадной театр, где тоже стена отсутствовала: зритель мог условно метнуть копьё в актера и получить сдачи, но так или иначе этот контакт между актером и зрителем был. Но в какой-то момент люди решили провести более жесткие разделения. И именно к этой модели восприятия театра нас приучали в советские времена: вот якобы какой-то традиционный театр, что уже само по себе миф, театральная коробка, где зрители сидят в партере, актеры на сцене в костюмах, желательно исторических… И вся тема о том, что мы здесь все стоим в кринолинах, играем классика — это не весь театр, это лишь одна его крепкая ветка. С точки зрения этой ветки, мы в спектакле «Теория Счастья и Свободы» действительно уходим в радикальные эксперименты, но с точки зрения большой истории театра мы находимся полностью внутри этих исторических процессов.
Тайга.инфо: Насколько возможны политические эксперименты в современном неклассическом театре? Насколько серьезно сейчас театры следят за своей репутацией, или спектакли «на грани» только на руку?
— Если вы хотите работать в государственном театре, у него есть обязательства перед государством, это очевидно. И это вносит свои коррективы в репертуар. Если ты хочешь делать то, что точно может не понравиться государству, самый простой ответ — не делай этого в государственном театре. Но если этот ответ не устраивает, то дальше возникает пограничная зона, в которой мы должны понять: мы что-то нарушаем или нет, а если да, то перед кем, что с этим можно делать и уместно ли само слово ‘нарушаем'? На некоторые продакшны даже приглашаются юристы, которые предварительно сидят в зале, смотрят и обсуждают, та ли это зона, которую конкретно данный театр может себе позволить, или все же нужно сгладить углы, или вовсе пересобрать постановку. Во многом здесь играет роль собственная свобода и смелость театра: кто-то включает самоцензуру, а кто-то практикует смелость или осознанно играет с провокацией. Но если уйти от идеи театра как госучреждения, а воспринимать его как арт-форму, то он как раз во многом скорее политический и «на грани». Отрабатывать уже известные устоявшиеся формы — задача скорее досугового театра, нежели современного.
Тайга.инфо: Можно ли сказать, что столица в этом плане смелее периферии?
— Москва скорее просто больше другого отдельно взятого города, поэтому там в принципе всего больше. И смелости, и конъюктурности, и всего остального.
Мне кажется, в Москве художники часто позволяют себе больше во многом потому, что на это есть артикулированный спрос с обеих сторон. В Москву уезжает много людей пробовать что-то другое. С другой стороны, действительно, она обладает более широкой аудиторией с более широким спектром потребностей. Просто у них есть более проявленный запрос, больше готовности посещать экспериментальные, радикальные, смелые спектакли. Это не только какая-то смелость от художников — это в том числе и наличие аудитории, которая готова быть в активной позиции и восприятии.
Я знаю, что в Новосибирске тоже есть спрос такого порядка, просто он недостаточно осознан и вербализирован. Многих из нас водили в детстве не на те спектакли, и у нас закрепилось чрезмерно аккуратное отношение к театру. Не так много веры в то, что он может действительно удовлетворить какие-то твои внутренние запросы. Но это может измениться. Если разрешать себе этот запрос внутри и сохранять любознательность, то в любом городе может появиться спектакль или театр, который будет вам созвучным. Вы начнете с ним свой зрительский диалог, а через это и диалог с самим собой и близкими людьми. Опрометчиво лишать себя этого просто потому, что нас сводили когда-то на не те спектакли.
Я верю, что «Теория Счастья и Свободы (практика неудачников)» для кого-то может стать точкой входа в такой диалог.
Беседовала Юлия Горчакова