Галина Юзефович: «Когда рассказываешь о любимых книжках, ощущение, как от эротической фотосессии»
Литературный критик Галина Юзефович прочитала Тотальный диктант в новосибирском кинотеатре «Победа». В большом интервью Тайге.инфо она рассказала, чем автор диктанта Андрей Геласимов известен за рубежом, почему Константин Эрнст хороший читатель, а русские писатели не умеют рассказывать истории, чьи книги сегодня интересно экранизировать, а также — о надидеологичности Нобелевского комитета, коронавирусной литературе и готовности заболеть.
Тотальный диктант
Тайга.инфо: Ваш отец, Леонид Юзефович, был автором текста Тотального диктанта в 2017 году. А у есть ли у вас желание когда-нибудь написать текст для этой акции?
— Совсем нет. У меня вообще нет никаких авторских амбиций, честное слово. Понимаю, что, может, это звучит как-то претенциозно, ведь всем кажется, что критик — это несостоявшийся писатель. Я не тот критик. Критика для меня — легальный способ очень много читать и ничего больше не делать.
Тайга.инфо: А рецензии на книги отца вам когда-нибудь писать приходилось?
— Конечно нет. Другое дело, что, поскольку у нас с папой очень близкие и доверительные отношения, я почти всегда являюсь одним из первых его читателей. И, конечно же, мы с ним обсуждаем написанное — иногда он на меня за это раздражается, иногда к чему-то прислушивается. Но это исключительно персональный формат: никогда публично я ничего не говорю о творчестве своего отца, никак его не оцениваю. По-моему, это было бы ужасно неприлично.
Тайга.инфо: Рискну предположить, что многие наши читатели не знают автора нынешнего диктанта Андрея Геласимова.
— Андрей Геласимов родом из Иркутска, то есть не московский гражданин. Ему 54 года, он филолог — специалист по английской литературе, защитил диссертацию по Оскару Уайльду, если не ошибаюсь. Много лет преподавал, а на литературном горизонте появился где-то на рубеже нулевых годов с двумя совершенно прелестными повестями, которые сегодня бы мы, наверное, характеризовали, как young adult (подростковая литература — прим. Тайги. инфо) — «Фокс Малдер похож на свинью» и «Год обмана». Последняя, по-моему, вообще лучшая его вещь, хотя понимаю, что это звучит не очень учтиво по отношению к автору — сказать, что одна из его первых вещей, она же и лучшая, но это правда. Затем вектор сместился, и он начал писать масштабные исторические романы. Первым был «Степные боги», рассказывающий о добыче урана в Забайкалье. Мой любимый — это «Роза ветров», об освоении Сибири и Дальнего Востока.
У Геласимова есть очень важное свойство: он один из сравнительно немногих российских авторов, заметных за рубежом. Скажем, его «Степные боги» имели невероятный (ну, для современного романа) успех во Франции, его, конечно же, как и всех русских писателей, сравнивали с Толстым и Достоевским.
Тайга.инфо: Заметный с какой стороны? Как кто?
— Как писатель, пишущий большие классические романы (Геласимов совершенно не новатор — он такой, в хорошем смысле слова, традиционалист) о России и русском, но при этом так, что это может прочесть и понять человек, не слишком глубоко интегрированный в русскую культуру.
Тайга.инфо: Вы только что читали диктант-2020 на его главной площадке в кинотеатре «Победа» (беседа проходила 17 октября). С эпидемиологической точки зрения вы как к такому оффлайн-формату относитесь?
— Я к этому отношусь сложно. У меня была запланирована еще и публичная лекция в «Победе», но ее мы перенесли. С Тотальным диктантом была договоренность еще в «мирное время», и я поняла, что раз уж пообещала им этот танец, то отказываться будет неправильно. Кроме того, я страшно люблю Новосибирск, и любая возможность приехать сюда — это огромная радость. Да и читать Тотальный диктант в его столице — большая честь.
Признаюсь, было довольно жутковато, когда я увидела довольно много пожилых людей, которые пришли писать диктант. В каких-то других обстоятельствах я бы с огромной радостью их увидела, вот честно. Просто лично я для себя решила, что, на самом деле, готова заболеть. Я отменяю все, что могу отменить, а то, чего отменить не могу, оставляю, исходя из этого принятого решения. И я надеюсь, что все люди, которые сюда пришли, тоже приняли свое решение ответственно, но мне было бы спокойнее, если бы люди постарше все же посидели дома. Впрочем, я абсолютно не сомневаюсь, что организаторы тоже внимательно посмотрели на эпидемиологическую обстановку, посчитали риски. Но понятно же, что эпидемия с нами надолго, а полностью остановить жизнь нельзя. Если мы все сядем дома, и совсем ничего хорошего не будет с нами происходить, то не очень понятно, зачем нам из этого дома будет выходить вообще. Тотальная депрессия — это тоже не лучший вариант.
Тайга.инфо: Все возможные меры безопасности, как я понимаю, были предприняты?
— Всем мерили температуру, рассадка была строго через одного, при входе санитайзеры. Практически все люди сидели в масках — причем честно в масках, а не сдвинув их на подбородок. Я, понятно, не могу диктовать в маске, потому что кто тогда что услышит, но дистанция была большая даже с первым рядом. То есть все, что можно было сделать, сделано было. Но достаточно ли это, мы не знаем.
Литература времен ковида и ее границы
Тайга.инфо: Недавно я перечитывал «Июнь» Дмитрия Быкова и ощутил сходство предвоенного ожидания — когда не знаешь, в какой момент шандарахнет и заденет ли лично тебя, — с пандемией. А вам какие литературные референсы на наше текущее состояние страха и неопределенности приходят на ум?
— Первым пришел в голову и впоследствии стал главной книгой эпохи самоизоляции «Дневник Анны Франк». Причем довольно неожиданным образом: мы привыкли читать его, как книгу об ужасах Холокоста (и, конечно, это так и есть). Но, кроме всего прочего, это ведь еще просто честная книга про людей, оказавшихся взаперти. Для меня она оказалось какой-то очень поддерживающей в этой ситуации.
Вы совершенно правы насчет «Июня», но все-таки для меня это не первая ассоциация. В «Июне» ведь герои живут с ощущением, что по всем пройдется, что это всех шандарахнет. Нам же кажется, что коронавирус — это то, что случается не с нами, есть подспудное ощущение, что уж тебя-то оно не коснется. Поэтому для меня все-таки коронавирусная литература — литература о запертости, закрытости границ, ограничениях и ответственности.
Тайга.инфо: Еще важнейшим ковидным текстом, конечно, оказалась публикация Елены Костюченко про «красную зону» 52-й больницы: в стиле репортажа с фронта, пронизанная милитаристской семантикой, воспринимающаяся, как цельная пьеса. Вы выступаете за десакрализацию и деканонизацию литературы, поэтому вопрос: может ли журналистика иногда считаться литературой и где сегодня ее грань?
— Да нет никакой грани. В этом смысле, мне кажется, очень репрезентативна американская Пулитцеровская премия. Чаще всего на слуху лишь одна ее номинация — большая проза. А ведь Пулитцеровская премия — это очень сложный континуум. Это журналистская изначально премия, в которой, наряду с лучшим фоторепортажем, региональной новостью и лонгридом есть, например, премия за лучшее стихотворение, за лучший рассказ, нон-фикшн, биографию, книгу по истории. И всё это — по крайней мере, в американском обществе, — воспринимается, как единое целостное пространство, без жестких границ.
Единственное, что пока хоть как-то определяет различие [между литературой и журналистикой], — это не качество текста, не его художественная ценность или жанр, а формат бытования и контекст. Если Елена Костюченко соберет из своих материалов книгу или даже просто на Ridero (сервис для создания и распространения электронных книг — прим. Тайги. инфо) выложит свою публикацию отдельно, она будет восприниматься, как литература. Но до тех пор, пока текст обложен другими публикациями «Новой газеты», это все-таки журналистика.
Тайга.инфо: Например, Олеся Герасименко, собрала свои репортажи в сборник и назвала «Неединая Россия». Это и есть та самая граница?
— Конечно. Но тоже, понятно, весьма условная. Как в Евросоюзе до закрытия границ: типа, вот здесь кончается Эстония, но это не значит, что ты не можешь перемещаться через этот невидимый барьер совершенно свободно.
Критика критика
Тайга.инфо: Присылают ли вам, как критику, свои тексты начинающие авторы? Что это за тексты и как вы на них реагируете?
— «Рукописи» мне присылают каждый день. Ну, то есть, неопубликованные тексты начинающих авторов. Бывает, и в бумажном виде, но в основном в мессенджерах, на почту. Я вам честно скажу, что не реагирую никак. Меня это очень грызет и мучит — хотя у критика и другая работа, — потому что это ведь вопль отчаяния! Потому что у нас нет института литературных агентов, которые могли бы помочь начинающему автору пробраться в издательство. Потому что в издательстве точно так же, как и я, сидит редактор, которому каждый день самотеком ссыпается с десяток романов. И если он их все прочтет, он умрет просто. А вот этот буфер, зона, через которую молодой автор может попасть в руки нежного, трепетного редактора, у нас отсутствует.
Я для себя определила такой критерий: читать рукопись чью бы то ни было, если она приходит мне не от самого автора. То есть, если мне пишет мой друг или коллега, мнению которого я доверяю. Или, скажем, иногда это проделывает мой папа, у которого бесконечный запас сострадания, поэтому он до сих пор периодически читает начинающих авторов.
Тайга.инфо: Но есть же элемент любопытства? Мне просто кажется, что через эту толщу рукописей можно понять, в какую сторону вообще сегодня пишут.
— В этом году я вхожу в жюри премии «Нос», которая, фактически, устроена по принципу самотека. Автор может сам издать книгу и самого себя же номинировать, как издатель. Или, допустим, правом номинирования обладают все абсолютно библиотеки, поэтому, если автор придет в библиотеку в соседнем доме и сердечно попросит, то его, скорее всего, номинируют, потому что у них вряд ли есть другие присмотренные кандидаты. И это каждый год примерно триста текстов, которые мы с коллегами должны прочитать.
Если разложить все это на большие кучки, то процентов десять — это, понятно, что-то достойное внимания и интереса. Остальное же делится в основном на две большие части. Первая — это немножко беллетризованный мемуар собственной жизни, «как я жил-поживал»: мемуары подводника, предпринимателя, металлурга, тренера… Читать это, в общем, нельзя: в основном это очень плохо написанные, по-своему трогательные, но бесконечно скучные и клишированные книги, которые мы с коллегами в жюри описываем словосочетанием «человеческий документ».
А второй большой сегмент — это советы. Как достичь счастья и благополучия? Как найти правильного мужа? Как выстроить отношения с детьми? Есть еще, конечно, сумасшедшие, но они есть всегда. В этом году, например, номинировали двухтомник под названием «Мировое правительство». Мировая закулиса, масоны и другие тайные силы.
Тайга.инфо: Вы, очевидно, самый узнаваемый и читаемый литературный критик сегодняшней России.
— Ну, самый медийный, точнее.
Тайга.инфо: Давит ли этот статус? Не приходится ли упрощать язык, когда работаешь на широкую аудиторию, или, если бы вы писали не в крупнейшее медиа на русском языке, а в какой-то узкопрофильный литературный журнал, разница была бы небольшая?
— По поводу того, как я пишу. Вы знаете, ровно так же, как говорю — вы же слышите. У меня нет другого языка. Даже в своих научных статьях — они у меня время от времени появляются в академических изданиях — я пишу так же. Понятно, что, адаптируясь под конкретное медиа, приходится разбивать слишком длинные предложения, чтобы они легче воспринимались, и объяснять какие-то термины, которые в академической среде понятны и так. Вчера я, к примеру, писала текст для «Медузы» про новый роман Сюзанны Кларк. Там мне пришлось объяснять, что такое «низкое фэнтези». Это такой литературоведческий термин, который обозначает фэнтези с проницаемыми границами миров. Вот «Хроники Нарнии» — это низкое фэнтези, «Гарри Поттер» — тоже. А Толкиен — «высокое», потому что это отдельный мир, без вкрапления человеческого.
Тайга.инфо: То есть это термин не про качество.
— Вообще. Хотя широкий читатель мог бы считать это так — вот я и почла за лучшее объяснить. Но это, скорее, адаптация, а в целом же я и в фейсбуке, и в науке, и в рецензиях одна и та же. Если бы я была писатель, это была бы очевидная слабость, потому что писатель — тот, кто умеет говорить разными голосами. Я не очень люблю Сорокина, но почему он великий писатель? Потому что многоголосый.
Тайга.инфо: Так, а что все-таки ваш медийный статус?
— Он меня дико бесит, как вы понимаете. Я себя иногда чувствую, как Мадонна поет в «Don't cry for me, Argentina»: «And as for fortune, and as for fame, I never invited them in» («Что касается успеха, что касается славы, я никогда их не желала» — прим. Тайги. инфо). Я понимаю, что это звучит странно, но у меня никогда не было задачи стать самым медийным литературным критиком России. Оно так вышло: не потому, что я лучше или хуже кого-то — сочетание многолетнего труда и стечения обстоятельств. И это очень дискомфортное состояние, честно. Во-первых, когда мне говорят, что я «главный критик», я спрашиваю: «А где-то ведомство, которое это постановило, Главкритика какая-то? Может, мне зарплату тогда назначить какую-нибудь за то, что я главный?».
И еще это, конечно, провоцирует огромную волну недоброжелательства. Меня не любят. Меня очень сильно не любят очень-очень много где. Я не могу сказать, что я какая-то специально ранимая, но быть на виду — неприятно. Я правда никогда не хожу ни на какие премии и тусовки, а если пришла, значит, попросили с какой-то целью. Во всех других случаях, я сижу в углу с книжкой, но даже в этот угол долетают разные субстанции, которыми разные люди хотят в меня кинуть. В этой ситуации меня всегда поддерживает опыт моего коллеги и друга Антона Долина, в которого, поскольку у него кино (а кино смотрят больше, чем читают книги), летит еще больше субстанций с еще большей интенсивностью.
Тайга.инфо: Позволю себе предположить, что это еще и очень темпераментная история — вы с Антоном, по-моему, очень внутренне сходны.
— Смешно так говорить, но у обоих очень много энергии. И тут нет никакой заслуги — это просто банально повезло. Я могу провести три пары в университете, потом написать большой текст, а потом еще пойти вечером прочитать публичную лекцию. Я всегда думала, что все люди так, но поняла, что многие просто физически не вывозят. Антон тоже вот такой, что называется, двужильный.
Первый канал и youtube
Тайга.инфо: С этого телесезона у вас появилась авторская рубрика в шоу «Вечерний Ургант» — «Библиотека имени Эрнста». Кто придумал название?
— Ну, кто? Ваня, конечно. Я б сама такое не придумала.
Тайга.инфо: И как вам?
— У меня вообще сложное отношение к Константину Львовичу, потому что и сам он — сложный. Не могу сказать, что я им как-то специально восхищаюсь, но одно могу сказать совершенно точно: он потрясающий читатель. Он человек, который в книжный магазин «Фаланстер» приходит с огромным чемоданом на колесиках и с полным книг оттуда уходит.
А когда Константин Львович приходит на книжную ярмарку non/fiction, это вообще у всех книжников праздник, потому что понятно: скупит все. И он это не просто скупает: он это читает, про это думает. В этом смысле я никак не сопротивлялась такому названию, несмотря на, повторюсь, свое не совсем однозначное отношение к нему, как к публичной фигуре.
Тайга.инфо: Вышеупомянутый Антон Долин восемь лет вел в «Вечернем Урганте» схожую рубрику о кино, но пару недель назад его, по сути, выгнали из шоу. И как раз из-за личного конфликта с Эрнстом. Вы как к этому отнеслись?
—Я была у них на съемке на следующий день после того, как Антон написал свой пост, и, в общем, вся команда, включая самого Урганта, была дико подавлена. Как раз потому я и отношусь к Эрнсту сложно — это был случай личной… ну да, мести. Потому что Эрнст очень много души вложил в фильм «Союз спасения» — это был его любимый проект, — а рецензия Антона стала тяжелым оскорблением. Вот здесь-то весь «Вечерний Ургант» и понял, что им, вроде, все можно, но иногда не все. Травматичное для всех ощущение.
Конечно, я первым делом написала Антону, мол, скажи мне, пожалуйста, дорогой друг, можно ли с ними иметь дело сейчас. Антон сказал, что да, что это личная история, что на них надавили, что это несчастный случай.
Тайга.инфо: Что вам в принципе дает площадка Первого канала?
— Я хожу в «Вечерний Ургант» уж точно не для того, чтобы стать еще знаменитее — мне и так, большое спасибо, уже очень сильно достаточно. А потому что воспринимаю себя как уполномоченного посла всей нашей сиротской и нищей книжной области, который на Первом канале на миллионную аудиторию немножко напоминает о существовании современной литературы. Что книги вообще есть, что они могут прилично выглядеть, про них можно весело разговаривать. Что вот тут вот у нас Ольга Бузова, а вот тут вот есть еще и книжечки.
Нет, я с уважением отношусь к шоу-бизнесу, многое там мне кажется крутым и интересным. Просто для того, чтобы книга не вымерла, мне кажется безумно важным десакрализировать чтение. Не хочется вот этого разделения: «Мы подписаны на инстаграм Ольги Бузовой, куда нам эти книжки, это ж только для умных!» Пока есть это ощущение, пространство чтения будет сокращаться. А я хочу, чтобы наоборот.
В этом смысле для меня была очень важна реакция моих коллег. Обычно меня, как я сказала, много, кто хейтит, а это был случай абсолютной солидарности, который восприняли ровно так: «Наши в городе». Герилья такая! Книги пробрались на Первый!
Тайга.инфо: А еще вы ютуб-канал запустили. Зачем он вам, и чего ждать потенциальному зрителю?
— Ну, вам, как зрителю, можно в ближайшее время ждать Юлию Ауг — она невероятная не только актриса, но и читатель, и зритель. Вообще, истоки у всего карантинные. В те тяжелые времена я, как и многие, впала в тоску. Возникло ощущение: «Женщина, вам 45 лет, вы сидите в этой позе уже 25 из них. И наверняка ведь жизнь проходит мимо, вы ни черта нового не делаете, женщина». И ровно в этот момент, когда я сидела и грустила, ко мне пришли ребята (знакомые знакомых, как это всегда бывает) со словами: «А давайте сделаем ютуб-канал».
Тайга.инфо: То есть инициатива откуда-то сбоку была, не вы придумали?
— Конечно! Я бы — никогда в жизни, я тихий домашний зайчик. И вот я подумала: «О, Галина Леонидовна, вы хотели [выйти] из зоны комфорта? Вот вам, пожалуйста, дверь». Но я сразу оговорилась, что не Дудь и никогда никого не буду спрашивать про то, сколько он бабла за что получил и был ли у него гомосексуальный опыт, на что мои чудесные продюсеры сказали: «А нам и не надо. Нам нужны не интервью, а разговоры». Я сказала, что мне, на самом деле, про всех людей интереснее всего, что они любят: из чего состоят, откуда растут, каков их набор культурных кодов?
Извините за маленькое лирическое отступление. У сайта Wonderzine была в свое время такая рубрика «Книжная полка», где они спрашивали разных публичных женщин об их любимых книжках. Когда я это сделала, было ощущение, как от эротической фотосессии. Потому что, когда ты говоришь, из чего ты состоишь, это гораздо более интимно, чем раздеться.
В первом интервью, которое уже вышло на канале, актер Алексей Агранович говорит, что его любимая книга — это «Чудак из 6 „Б“» — такая советская детская повесть, которую я тоже читала. Он это сказал, и у меня реально слезы из глаз, потому что я все про него в этот момент поняла. Вы просто очень юный и считать не можете. А мы, люди постарше, считываем.
Тайга.инфо: Очень похоже — даже терминологией — описывает свою ютуб-деятельность Николай Солодников. Что он «ломает голову, как бы сделать не интервью». Опирались ли вы на него? И что вообще смотрите на ютубе сами?
— Честно говоря, я почти никого не смотрю. Только Катю Гордееву, потому что это Катя Гордеева. Вот есть у меня такие люди, которых, что бы они ни сделали, я буду читать, смотреть и любить. Катя — моя подруга и очень важный для меня человек. Но я — совсем другая. Она умеет то, чего не только я, не только Коля Солодников не умеет — никто (Николай Солодников муж Катерины Гордеевой — прим. Тайга. инфо).
В целом же я, например, не могу сказать, что смотрю того же Дудя. То есть я не буду смотреть Дудя ради Дудя, а только если, например, к нему придет Алексей Иванов. Глуховского вот посмотрела. Но тоже скорее на перемотке. (Я все смотрю на перемотке, мне трудно, когда медленно. Они все так медленно разговаривают! Я читаю гораздо быстрее.)
Нобель и современность
Тайга.инфо: Недавно вручали Нобелевскую премию по литературе. Вы трактовали последнее решение комитета, который наградил американскую поэтессу Луизу Глик, как желание остаться надидеологичными. В чем, по-вашему, роль этой премии. Дмитрий Быков, например, считает, что она вручается «за расширение литературных горизонтов и за идеализм».
— Про идеализм это Дмитрий Быков ссылается еще на завещание Альфреда Нобеля. Там написано, что премия должна вручаться за idealisk, то есть идеалистическое изображение реальности. Но это абсолютно десемантизированное понятие, и что оно значит — не знает никто, включая Шведскую литературную академию.
Мы привыкли думать про Нобелевскую премию, как про какую-то гомогенную институцию, но за время своего существования она пережила много разных этапов. У нее действительно был период — я бы сказала, с конца 80-х годов и до последнего Нобелевского скандала, до 2017-го включительно, — когда она была за расширение. Причем за расширение всего: литературных границ, когда Боб Дилан и Светлана Алексиевич — это тоже литература, а кто не понял, тот сам дурак. Разные страны, языки, культуры, экология, феминизм… То есть мы будем всякое разное собирать и показывать, устроим витрину литературного хозяйства, на которую сложим все лучшее, что имеем.
На моей памяти, конечно, Нобелевскую премию не давали каким-то прям бессмысленным авторам, но всегда, тем не менее, присутствовал большой элемент политики, соблюдения баланса: «Всем сестрам по серьгам».
Тайга.инфо: А в 2018-м что-то сломалось?
— Они пропустили год, а потом наградили [Петера] Хандке и [Ольгу] Токарчук — очень хороших и абсолютно разных писателей. Австриец Хандке такой, почти фашист, а полька Токарчук — лево-либерал и феминистка.
В этом же году, во-первых, английский язык. Казалось бы, это уже моветон, потому что всё в мире и так принадлежит ему, давайте уж Нобелевку не за английский давать. Но нет, нормально! Глик (или Глюк — ее по-разному пишут) реально великий американский поэт. Со всеми регалиями, статусом. Мне немножко сложно оценивать поэзию вообще, а на английском тем более, но, по-моему, это очень хорошо. Про политику в жизни не сказала ни слова — она не феминистка, не экоактивистка.
Тайга.инфо: Белая цисгендерная женщина, как вы и написали.
— И великий, и признанный поэт, и пишет на английском. Понятно, что через три вручения еще сложно прочертить какую-то глобальную тенденцию, но у меня есть ощущение, что Нобелевская премия сейчас перешла в новый этап своего существования. Тот, что был с 1980-го по 2017-й — «все флаги в гости будут к нам», — закончился. Начался новый, и смысл его в поиске по настоящему великой литературы, которая переживет века. Так оно выглядит сегодня.
Тайга.инфо: Раз уж заговорили про современность. Все лето писательницу Джоан Роулинг обвиняли в ненависти к трансгендерным людям, а совсем недавно еще и в юдофобстве: мол, гномы-банкиры из первой книги — это стереотипизированный образ евреев. По-вашему, cancel culture — это веяние времени? Или современность победит, и действительно через пару поколений Гарри Поттер будет отменен, а школьники будут читать его, укрывшись под одеялом, как сам Гарри рассматривал с фонариком семейный фотоальбом?
— Я думаю, что это такая гиперреакция. Любые общественные процессы устроены по системе маятника, и #MeToo в этом смысле очень показательный процесс. Когда очень долгое время женщина «сама виновата», «рот не открывай», а если тебя изнасиловали, так «зачем ты короткую юбку надела и приперлась в номер к продюсеру», «о чем ты, дура, думала и какое к тебе может быть сострадание». Это один полюс. Другой — «он на меня не так посмотрел, я подверглась страшному харассменту и травмирована на всю жизнь». Ровно так же сохранялась ситуация, при которой публичный человек был абсолютным небожителем, а сейчас происходит тотальная десакрализация любых больших фигур.
Но я в этом смысле оптимист, и мне кажется, что это все процессы саморегулируемые. Потому что в сфере, скажем, публичного обсуждения травмы мы ведь приходим к какому-то хрупкому консенсусу: с одной стороны, уже нет вот этого «соберись тряпка», «не ной», а с другой —возникает понимание, что чья-то травма — она не всегда является намеренной, что тот, кто тебя травмировал, не обязательно должен быть наказан.
А что с «Гарри Поттером» все будет нормально, я совершенно уверена. Потому что у нас просто нет другого «Гарри Поттера». Думаю, он встанет на полку где-то с «Винни Пухом», «Алисой в стране чудес» и будет там стоять в статусе великой золотой детской классики. Не на острие, пожалуй, но и никуда не денется.
Литература и кино
Тайга.инфо: А показателем чего является экранизация книги? Это гордость для автора или, наоборот, какое-то свидетельство попсовости?
— Это свидетельство исключительно того, что в книге есть сюжет. Русская проза, к несчастью для меня, не сильна по части сюжетности. Русские писатели очень плохо рассказывают истории.
Тайга.инфо: А что тогда они делают?
— Эм, фигней страдают. Нет, ну серьезно. Русская проза исторически не ориентирована на рассказывание историй, она про что-то другое. Это, опять же, вступает в силу наша сакрализация литературы. У нас ведь литература — это вам не развлечение! До сих пор, когда я говорю, что читать надо для удовольствия, тут же набегает 500 человек, чтобы сказать, как я оскорбила всех. Читать надо для развития.
Тайга.инфо: Постигать, продираться.
— А это ж точно не про удовольствие! И не про историю. Это что: я должна читать и следить за сюжетом?! Это унизительно! Поэтому русская литература (в последние годы особенно) очень ушла от сторителлинга, у нас с этим прям плохо.
Мне каждый день присылают рукописи, а каждую неделю приходит какой-нибудь кинематографист и говорит: «А посоветуйте какую-нибудь классную русскую книжку, чтобы можно экранизировать». Я отвечаю, что людей, которые классно умеют рассказывать истории, у нас пять с половиной человек. Очень узкий круг. Сальников, Глуховский, Иванов и Яна Вагнер.
Тайга.инфо: Тогда назовите удачную, по-вашему, экранизацию российской книги, которая уже существует, и кино по какой вы бы хотели увидеть?
— У меня нет любимых экранизаций. Я практически никогда ничего не смотрю, особенно российское кино (не из-за предвзятости, а просто неинтересно), а если и смотрю, то мне надо, чтобы это было что-то такое богатое, нарядное, крупнобюджетное, чтобы летало и взрывалось. Поэтому «Довод» Нолана я пойду смотреть, а экранизацию «Петровых в гриппе», только если мне будет нужно по делу.
Говоря в сослагательном наклонении, я, к примеру, считаю, что прекрасный сериал получится из «Вьюрков» Дарьи Бобылёвой. Книга прямо создана для того, чтобы превратиться в классный среднебюджетный увлекательный русский сериал.
Беседовал Олег Циплаков
Фото Елены Волжанкиной