Эль Лисицкий и Софи Кюпперс: Роман с авангардом
Жена авангардиста, мечтающего преобразить старый мир до основания, оказалась в городе, который возник буквально из ниоткуда как побочный результат строительства суперавангардного по тем временам проекта Транссиба. Она сумела сохранить его архив и помогла организовать первую большую выставку его работ — в новосибирском Академгородке эпохи оттепели. История Эль Лисицкого и Софи Кюпперс, галериста «Калиостро» и несбывшихся Пикассо и Шагала в сибирской тайге — в сериале-эпопее Сергея Самойленко.
В ноябре этого года мир отмечает 130 лет со дня рождения выдающегося деятеля русского авангарда Эль Лисицкого. Просто художником назвать его неверно — за не слишком длинную жизнь он реализовался как книжный иллюстратор, художник, книжный дизайнер, архитектор, фотограф, дизайнер выставок и мебели, как автор пропагандистках плакатов и как теоретик искусства. Эль Лисицкий — один из самых значительных русских художников прошлого века, невероятно богатого на имена в искусстве. И один из самых известных в мире, наряду с Кандинским и Малевичем. Если не самый. Его работы находятся в крупнейших музеях мира, выставки с участием его произведений, персональные и коллективные, проходят ежегодно, регулярно издаются посещенные его творчеству работы на многих языках. Эль Лисицкий — художник планетарного масштаба.
В следующем году столько же лет исполнится Софи Лисицкой-Кюпперс, верной спутнице и соратнице Эль Лисицкого, сохранившей после смерти мужа его наследие и много сделавшей для его продвижения. Не знаю, насколько широко будет отмечаться эта дата, но нет никаких сомнений, что без Софи и жизнь художника была бы менее плодотворной, и наследие его вряд ли бы сохранилось в такой полноте.
Какое отношение к этим датам имеет Новосибирск, который вроде бы далек от мировых культурных столиц? Прямое. Здесь без малого сорок лет и прожила Софи, здесь она написала первую монографию о творчестве мужа, здесь и похоронена.
Вместо пролога: кино длиною в век
Мне кажется, что жизнь Лазаря Лисицкого (это его настоящее имя, псевдоним «Эль» он взял уже будучи художником) и Софи Кюпперс может послужить основой для грандиозного романа-эпопеи. Или масштабного сериала — поскольку именно сериал сегодня занимает место романа как жанра. Судите сами, в этом многосерийном кино, снятом с голливудским размахом, есть все — восхождение талантливого еврейского юноши, родившегося в глубинке Российской империи, к вершинам искусства, к знакомству, дружбе и сотрудничеству с такими титанами как Малевич и Маяковский, к участию в грандиозном утопическом проекте создания нового мира.
Есть любовная линия — встреча с Софи, молодой немецкой вдовой, их брак и четырнадцать лет совместной жизни в Советском Союзе на фоне сталинских репрессий. Есть политика и история — местом действия становятся Германия и Россия — причем в самые драматичные моменты эпохи (впрочем, какие моменты в прошлом веке не были драматичными?) Есть сюжетная линия жизни (точнее, выживания) Софи с сыном в сибирской ссылке — на фоне меняющегося после смерти Сталина политического климата, оттепели 60-х и новых заморозков. Есть линия практически детективная — потеря оставленной в Германии коллекции картин, похищенных при нацистском режиме, и попытки их вернуть после войны.
В общем, это действительно может быть грандиозный сериал, на несколько сезонов, копродукция Германии и России — и я надеюсь, что когда-нибудь его снимут, идею дарю.
Но нас в этом кино-романе интересуют в первую очередь серии про Новосибирск, в Картинной галерее Дома ученых в 1967 году. Но для лучшего понимания сюжета содержание предыдущих серий стоит хотя бы вкратце пересказать.
Серия, в которой рассказывается содержание предыдущих серий
Лазарь (другой вариант написания имени — Элиэзер) Лисицкий родился в Смоленской губернии 10 ноября 1890 года по старому стилю, то есть 22-го по новому. Так, во всяком случае, утверждают русскоязычные источники и немецкая Википедия. Англоязычные считают, что он появился на свет на день позже — 11 (23) ноября. С чем связаны эти разночтения, понять не удалось. Упомянем просто как факт, а отмечать можно два дня подряд.
Семья вскоре переезжает в Витебск, Лисицкий учится рисованию у того же преподавателя, который учил Марка Шагала, потом — реальное училище в Смоленске, учеба в Германии, путешествие по Европе, учеба в Рижском политехническом институте, из-за Первой мировой войны эвакуированного в Москву, диплом инженера и архитектора. Лисицкий несколько лет иллюстрирует издающиеся на идише книги, возвращается по приглашению Шагала в Витебск, привозит в Витебск Малевича, примыкает к образованному изобретателем супрематизма объединению УНОВИС (Утвердители нового искусства). Создает серию так называемых проунов — абстрактных композиций с предметами геометрических форм, как бы парящих в пространстве. Преподает во ВХУТЕМАСе (Высших художественно-технических мастерских), занимается архитектурой, проектирует свой знаменитый «вертикальный небоскреб», а в 1921 году Наркомпроса посылает его в Германию как представителя нового революционного искусства устанавливать связи с немецкими художниками.
Плакат «Клином красным бей белых». Литография. 1920. Российская государственная библиотека
В 1922-м Лисицкий, уже «Эль», встречает в Ганновере Софи Кюпперс. Софи — искусствовед и галеристка, она недавно овдовела — муж, Пауль Кюпперс, коллекционер и галерист, умер от «испанки». На руках у Софи два маленьких сына — Курт и Ханс, она дружит с немецкими художниками, выставляет и покупает картины Клее, Кандинского, Мондриана — но дела из-за инфляции идут плохо. Она впервые знакомится с проунами Лисицкого — работы ее поражают. На берлинской выставке Лисицкого 23-го года она покупает одну из его работ, они знакомятся, завязывается дружба, переписка. Лисицкий много работает, занимается фотографией, вступает в голландскую группу De Stijl, издает журнал «Вещь», живет в Австрии и Швейцарии. В 1927 году они женятся и решают переехать в Москву. Многочисленные родственники Софи в ужасе — она связалась с большевиком.
Жизнь в Советском Союзе для немки из буржуазной семьи — отдельный сюжет: столкновение с коммунальным бытом, с другой культурой, при этом круг общения — Дзига Вертов, Эйзенштейн, Мейерхольд (для его несущественной постановки «Хочу ребенка» по пьесе Третьякова Эль Лисицкий создавал сценографию). В 1930 году появляется на свет сын — ему дают имя Йен, дома его зовут Бубка, а потом он станет Борисом.
Софи, Йен и Эль Лисицкие, предположительно 1932 год (фото из частного архива Лисицких)
В стране меняется климат, творцы авангарда оказываются не у дел, Лисицкого понемногу отодвигают с первой линии искусства, его друзья один за другим исчезают в мясорубке репрессий — Мейерхольд, Третьяков, Бабель, он сам болен — туберкулез. Старший сын Софи, Курт, не прижившийся в СССР, возвращается тайком от семьи в Германию. Начинается война. 30 декабря Эль Лисицкий умирает. Софи остается с двумя детьми, практически без средств к существованию. Ханса как лицо немецкой национальности отправляют в лагерь. Саму Софи вместе с младшим сыном интернируют за год до конца войны — они попадают в Новосибирск.
Серия, в которой сравнивается архитектура бараков и конструктивизма
О том, как Софи собиралась в ссылку, как отдавала на хранение ценные вещи друзьям, как ехали с сыном в теплушке несколько недель, как их встретил и принял Новосибирск — обо всем этом достаточно подробно написано в книге немецкой журналистки Ингеборг Приор «Завещание Софи», которая вышла на русском языке в 2016 году в новосибирском издательстве «Свиньин и сыновья» и которую я всем горячо рекомендую.
Есть что-то символическое, что Софи вместе с архивом Эль Лисицкого оказалась именно в Новосибирске. Жена конструктивиста — в городе, застроенном зданиями, построенными в стиле конструктивизма. Жена авангардиста, мечтающего преобразить старый мир до основания — в городе, который возник буквально из ниоткуда как побочный результат строительства суперавангардного по тем временам проекта Транссиба, и за четыре десятилетия стал в некотором смысле олицетворением этого нового мира. «Сиб-Чикаго» — сказано было о Новосибирске.
Живут они с сыном, правда, в бараке — сначала просто делят угол с такой же ссыльной немкой, затем получают отдельную крохотную комнату. Софи сначала работает уборщицей, затем, вспомнив о тех уроках домоводства и рукоделия, которые ей преподавала мать, начинает шить, вышивать, вязать — и слава о ее умениях и талантах достигает руководителя ДК им. Калинина, которая предлагает Софи вести кружок рукоделия. Два раза в месяц отмечаясь в комендатуре.
Софи Лисицкая-Кюпперс ведет кружок рукоделия в доме культуры, Новосибирск, 1940-е (фото из частного архива Лисицких)
Сын тем временем взрослеет, получает паспорт, в котором в графе «Национальность» значится русский, в семнадцать лет он едет в Москву, привозит оттуда приветы и подарки, а также часть оставленного архива Эль Лисицкого.
После смерти Сталина Софи два раза бывает в Москве, в 1956 году с них снимают статус ссыльных, и в 58-м она едет в Германию на три месяца. К этому времени она уже знает, что ее сын Курт жив — но встретиться с ним не удалось, а с братьями понимания не было. Софи возвращается в Сибирь.
Йен тем временем начинает снимать на отцовский фотоаппарат, овладевает профессией фотографа, снимает для новосибирских газет, осваивает киноаппарат и становится кинооператором. Женится, едет на Дальний Восток, работает на местной киностудии, к началу шестидесятых возвращается в Новосибирск.
Серия, в которой начинается потепление
В 1958 году Софи передает часть архива Эль Лисицкого Третьяковской галерее и ЦГАЛИ (Центральному государственному архиву литературы и искусства, сейчас — РГАЛИ), но перед передачей Йен сфотографировал произведения и документы.
В Новосибирске у Софи небольшой круг общения, а Йен дружит с художниками, Эдуардом Гороховским и Николаем Грицюком, работает фотокором газеты «Советская Сибирь», продолжает снимать сюжеты для Западно-Сибирской киностудии и телевидения.
Между тем, начинается строительство Академгородка — утопического рая для ученых в двух десятках километрах от города, посреди леса. Академгородок был невиданным анклавом свободы.
Софи в середине 60-х работает над монографией о жизни и творчестве Эль Лисицкого. Пишет она ее на немецком и рассчитывает издать в ГДР. О возможности издания в СССР она, скорее всего, не думает, понимает, что здесь надеяться на публикацию нечего. Хрущевская оттепель, выпустившая из лагерей и вернувшая из ссылок репрессированных, доживших до реабилитации, была половинчатой и непоследовательной в плане реабилитации репрессированных и забытых художников. И в первую очередь художников-авангардистов. В этом был какой-то абсурд: художники, поставившие свой талант на службу социализму — оказались полузапрещенными. Эль Лисицкий, Малевич, Филонов, Татлин, Клуцис — все эти имена были под негласным запретом.
Нарушения этого негласного запрета случались редко. В начале 60-х в библиотеке-музее Маяковского в бывшем Гендриковом переулке (с 1935 года — переулок Маяковского) в Москве коллекционер Николай Харджиев проводил малоформатных выставки полузапрещенных авторов русского авангарда — и в том числе Эль Лисицкого. Выставка прошла 16—18 ноября 1960 года. О большой же выставке, которая могла бы представить все стороны многогранного таланта Эль Лисицкого, можно было даже не мечтать. В Третьяковской галерее переданные работы хранились в запасниках — считалось, что такое искусство советскому народу не понятно и не нужно.
Серия плутовская, в которой появляется великий комбинатор
Все изменилось в 1965 году. В Академгородке строился Дом ученых, директором которого стал Владимир Немировский, и речь шла о том, что в этом Доме ученых будет происходить. Тут-то к руководству Сибирского отделения Академии наук СССР обратился художник и коллекционер Александр Жигалко. Он предложил передать в дар всю свою коллекцию — основу составляли картины самого Жигалко, но были в коллекции и передвижники.
В Москву откомандировали возглавившего к тому времени объединенный комитет профсоюзов СО РАН молодого ученого Михаила Качана — знакомиться с Жигалко и коллекцией. Дома у Жигалко он и познакомился с Михаилом Макаренко, которого коллекционер отрекомендовал как свое доверенное лицо.
Это сегодня мы знаем достаточно об этом незаурядном, без преувеличения, персонаже — а тогда глубоко советский человек Михаил Качан, по его собственному признанию, был поражен.
И было чему поражаться. Макаренко вкратце рассказал ему о себе: работа у некоего коллекционера, который научил понимать живопись, незавершенная учеба в МГУ, женитьба на дочери священника, смена фамилии, уголовное дело за строительство дома тестю на «нетрудовые доходы» — закрытое за недоказанностью, развод. Все это, совершенно откровенно рассказанное вполне еще молодым человеком (а Макаренко был ненамного старше Качана, ему было 35 лет) Качана, слабо сказать, удивило — Макаренко показался ему совершенным мошенником. Но мошенником высокого полета.
О Михаиле Яновиче Макаренко стоит рассказать чуть подробнее, он этого заслуживает. Коллекционер, подвижник, авантюрист. Любитель и знаток русского авангарда. Игрок, актер, трудоголик, мифотворец, правозащитник, узник ГУЛАГа, политэмигрант…
Все, кто вспоминал о нем, в один голос называли его «великим авантюристом» и сравнивали кто с Остапом Бендером, кто с графом Калиостро.
Например, одиозный публицист Исраэль Шамир, вокруг которого тоже роятся различные слухи, писал о Макаренко так: «Приехавший ниоткуда в городок, он привез с собой сотни полотен русских мастеров и открыл галерею. По городку пошел слух, что Миша послан непосредственно Брежневым — и поэтому никто из наших держиморд ему не перечил. „Миша, вам Леня звонит“, — говорили, бледнея, его помощники на вечерах у него дома, и все понимали — Брежнев звонит корешу… По делам Миша ездил на лаврентьевском ЗИМе (или там „Чайке“) с задернутыми шторками, и ошалевшие постовые перекрывали движение… В конце шестидесятых его блеф был раскрыт и он загрохотал на долгие восемь лет, тем не менее окончательно легализовав Филонова, Фалька, Лисицкого и других».
Кто пригласил, известно из мемуаров Михаила Качана, который попутно и развенчивает легенду о ЗИМе. Но правда и то, что биография Макаренко будто списана из авантюрного романа, причем невозможно с уверенностью сказать, в какой пропорции в этом романе вымысел переплетен с правдой.
В написанной в тюрьме книге «Из моей жизни», вышедшей в 1974 году во вражеском издательстве «Посев», Михаил Макаренко без лишних художественных прикрас излагает свою биографию — но это такой рассказ, который стоит любого плутовского романа.
Михаил Гершкович родился в Румынии в 1930 году, в возрасте девяти лет сбежал из дома и перешел румыно-советскую границу, назвавшись чужой фамилией. Детдом, бегство, скитания. С началом войны — сын полка, получает контузию и ранение, лечится в госпитале, попадает в оккупацию, после освобождения опять скитается по стране, сбегает из детдомов, учится в Суворовском училище, опять сбегает, работает в колхозе. В конце 50-х годов он оседает в Ленинграде, проходит курс средней школы, поступает в МГУ на философский факультет (заочное отделение) и женится на Людмиле Макаренко, дочери православного священника, берет ее фамилию. Строит дом, разводится с женой, усыновляет дочь, попадает под уголовное преследование, воюет с советскими чиновниками и милицией, зарабатывает на жизнь реставрацией картин и старинной мебели, в том числе для Эрмитажа. И приобретает изрядные познания в искусстве, заводит знакомства среди художников и составляет основу своей коллекции.
Серия, в которой Пикассо и Шагал не встретились с Эль Лисицким и Филоновым
Сначала пришел контейнер с картинами, потом приехал Макаренко с молодым, двадцатилетним Вячеславом Родионовым, помощником, которого Макаренко называл «сыном». Качан вспоминает, что приезд Макаренко резко поменял все планы относительно галереи — до этого предполагалось, что помощь в организации выставки окажет областная картинная галерея. Но Макаренко был готов остаться, чтобы лично заниматься коллекцией Жигалко — и не только ей, как оказалось. Буквально сразу же он стал предлагать не ограничиваться выставкой из коллекции Жигалко, поскольку и работы самого дарителя были слабыми и вторичными, и в коллекции достойных картин было мало.
Михаил Макаренко и Вячеслав Родионов. 1967 год, Академгородок. Фотография предоставлена Эдвардом Хямяляйненом, отбывавшим срок вместе с Макаренко в одной колонии в начале 1970-х годов.
В итоге Макаренко был назначен директором картинной галереи, хотя и принят на должность слесаря-сантехника (как и Родионов). Вскоре он переехал из гостиницы в выделенную ему трехкомнатную квартиру на первом этаже в доме № 7А по улице Правды, куда и перевез свою личную коллекцию. Квартира была, как вспоминал Михаил Качан, не простая, возможно, была выделена работникам КГБ для встреч со стукачами.
Сразу же был организован Совет галереи, который возглавил Лев Розенфельд — завотделом Института теплофизики, сосед Макаренко по подъезду и тоже коллекционер. Качан вспоминает, что дома у Розенфельда на стенах висели работы Рериха и Зинаиды Серебряковой. Отношения с Розенфельдом у Макаренко были сложные — он считал, что прекрасно обойдется и без постороннего вмешательства, а Розенфельд считал молодого человека выскочкой и хвастуном. Непосредственным начальником Макаренко был Качан, с ним взаимопонимание было.
Выставка из коллекции Жигалко открылась в 1966 году без особой помпы, но сразу же началась работа по подготовке новых проектов.
В абонементе на 67-й год кроме пресловутой коллекции Жигалко в планах значатся Дейнека, Корин, Фальк, Черемных — и даже Пикассо.
Пикассо в Академгородке — это, на первый взгляд, нонсенс, очередной миф, созданный Михаилом Макаренко.
Но нет, оказывается, выставка Пикассо в Новосибирске могла бы состояться сорок пять лет назад — великий испанец даже прислал Макаренко письмо, в котором он ругал московских бюрократов и намеревался сделать выставку в Сибири. Это письмо в рамочке, по воспоминаниям друзей, висело на стене кабинета директора картинной галереи.
Главная заслуга Макаренко в том, что он смог показать тех художников, которые были нежелательными в советских музеях: например, Роберта Фалька, бывшего участника группы «Бубновый валет», Дмитрия Гриневича, отсидевшего 11 лет в лагерях по причине дворянского происхождения и службы в царской армии, а потом прошедшего войну в штрафбат. Самой известной стала выставка Павла Филонова, к которой был издан каталог на ротапринте тиражом в 50 экземпляров, ставший сегодня абсолютной библиографической редкостью. Состоялась выставка Николая Грицюка, в галерее проходили выставки из собраний Третьяковской галереи и Русского музея.
В этом ряду была и выставка Эль Лисицкого.
Серия, в которой сибирские архитекторы хотели выставку в Москве показать
Можно предположить, как и благодаря каким знакомствам и разговорам родилась идея сделать первую полноценную выставку почти забытого к тому времени художника. Известно, что в организации выставки участвовало отделение Союза архитекторов Новосибирска, а конкретно — архитекторы Сергей Баландин и Владимир Пивкин. Для выставки было отобрано 30 экспонатов из архивов Софи Лисицкой-Кюпперс, при этом некоторые вещи были оригиналами, некоторые — представлены фотографиями. Выставка открылась 3 декабря 1967 года и работала до середины января, — так, во всяком случае, пишет Михаил Макаренко в письме на имя председателя Московского отделения Союза архитекторов. В письме он просит разрешения показать эту выставку в Москве, может быть, в расширенном составе, с привлечением работ из Третьяковской галереи, Бахрушинского музея и частных коллекций. Макаренко просит профинансировать издание каталог выставки — в крайнем случае оплатить изготовление типографских клише, печать могла взять на себя Картинная галерея. Так же, как и поездку в Москву двух человек — его самого и Йена Лисицкого или кого-то из новосибирских архитекторов.
Предложение не встретило понимания.
От этой выставки долгое время не было никаких «улик», кроме газетных заметок — никто из современников, с которыми удалось связаться, не смог вспомнить никаких деталей и подробностей. Архитектор Александр Ложкин еще десять лет назад говорил, что у него где-то в архиве на антресолях хранится афиша этой выставки — но так и не отыскал ее.
Но года четыре назад в Музее истории архитектуры Сибири (при Новосибирском государственном университете архитектуры, дизайна и искусств им. Крячкова) художник Вячеслав Мизин обнаружил в архиве архитектора Владимира Пивкина папку в документами, проливающими свет на выставку Эль Лисицкого 1967 года. В папке находится рукописный список работ, экспонированных на выставке, упомянутое письмо Макаренко с предложением показать выставку в Москве, статья Баландина и Пивкина о Лисицком и переписка авторов с профессором Юрием Яраловым, редактором сборника «Советская архитектура». Соавторы предложили для публикации в сборнике свою статью — и получили разгромный отказ.
Баландину и Пивкину вместо их статьи предложили опубликовать фрагменты из книги Софи о Лисицком. Предложение, как можно догадаться, либо не было принято, либо публикация стала невозможна по цензурным и идеологическим причинам. Шестидесятые кончались, гайки завинчивались.
Серия, в которой оттепель кончилась
В марте 1968 года состоялся тот самый знаменитый фестиваль бардовской песни, на котором пел Галич — и после которого был закрыт клуб «Под интегралом». Весной 68-го появилось «Письмо 46-ти» — ученые Академгородка выступили по поводу судебных процессов над диссидентами, — результатом были увольнения и давление на подписантов.
В 1968 году фактически прекратилась деятельность картинной галереи. Последней каплей, переполнившей чашу терпения партийных чиновников, стало намерение Макаренко показать выставку Марка Шагала.
С художником велась переписка, Макаренко звонил ему (магнитофонная запись разговора находится в архиве Макаренко), письмо от Шагала цитирует Нариньяни в своих воспоминаниях:
«Глубокоуважаемый М. Макаренко
Я узнал, что Вы собираетесь устроить мою выставку, чему я очень рад и очень тронут. Конечно я с удовольствием присутствовал на моей выставке, но в виду моего возраста мне кажется трудно добираться до самой Сибири. Но я все же мысленно и душевно с Вами. Конечно если бы был подходящий случай — мог бы дать здесь что-либо из моей графики.
Но я хочу еще раз Вас поблагодарить и передать все мои чувства преданности.
Марк Шагал».
Была даже готова афиша, а с согласия академика Лаврентьева написано письмо в Министерство культуры (министром была, на минуточку, Фурцева). Из Министерства пришел отказ. К тому времени сняли с должности директора Дома ученых Владимира Немировского.
В апреле 68-го Макаренко с Родионовым вернулись в Ленинград, где и были вскоре арестованы — сначала Михаил Янович, потом и его помощник. Газета «Правда» разразилась «подвалом» «Спекулянт картинами», и в 1970 году Макаренко был приговорен к восьми годам лишения свободы, но не только за спекуляцию — в приговоре значилась статья 70 УК РСФСР, то есть «Призывы к свержению государственного строя». Вячеслав Родионов получил три года.
Тем временем в 1967 году в ГДР, в Дрездене, вышла монография Софи Лисицкой-Кюпперс: El Lissitzky: Maler, Architekt, Typograf, Fotograf, Errinerungen, Briefe Schirften (в 1976 году вышло второе издание).
Выход книги в ГДР — дело житейское, ничего страшного. Но вот как Софи удалось издать свою книгу в капиталистических странах — удивительно. Скорее всего, книга издавалась за рубежом при посредничестве Агентства печати «Новости», занимавшегося в СССР внешнеполитической пропагандой. В Англии книга вышла в 1968 году в издательстве Thames and Hudson, в том же году — в США. Переиздание — в 1980 и в 1992 годах. В Италии в переводе на итальянский — в 1967-м.
К этому времени в Европе проснулся интерес к русскому авангарду, и выставки Эль Лисицкого начинают идти одна за одной, выходить книги и альбомы. На родине пришлось ждать еще двадцать с лишним лет.
Вместо эпилога
Софи Лисицкая-Кюпперс до конца жизни прожила в Новосибирске, в Германию ей не удалось вернуться, возвращения разворованных при нацизме картин она тоже не дождалась. Как не дождалась большой персональной выставки мужа в Москве — выставка прошла только в 1990 году, к столетию Эль Лисицкого. Умерла Софи Христиановна в декабре 1978 года, похоронена на Заельцовском кладбище.
Софи Лисицкая-Кюпперс в своей последней квартире, незадолго до смерти. Новосибирск (фото Йена Лисицкого)
Михаил Макаренко вскоре после освобождения эмигрировал в США, где продолжал правозащитную деятельность. Ему удалось вывезти не только свой немаленький архив, но и некоторые картины. Ему даже удалось отсудить украденную в Академгородке, вывезенную за границу и проданную в 1973 году на аукционе «Сотбис» картину «Нищие» Алисы Порет, любимой женщины Даниила Хармса и ученицы Филонова. В марте 2007 года пришла весть о том, что Макаренко погиб в Нью-Джерси — его забил до смерти психически больной религиозный фанатик за то, что Макаренко отказался купить компакт-диск с христианской музыкой.
Михаил Качан с середины 90-х жил в США, последние годы жил в Калифорнии, где и скончался в 2018-м. Мы с ним говорили лет шесть назад по скайпу в том числе и об архиве Макаренко, который купил Гуверовский институт и передал Стэндфордскому университету — тогда он сомневался, что в архиве есть документы, относящиеся к деятельности картинной галереи и Академгородку. Сейчас подробная опись архива доступна — такие документы есть, несколько ящиков.
Вячеслав Родионов отсидел свои три года в Дубравлаге, в Мордовии, там он познакомился с диссидентами православно-националистического толка. Сейчас он директор компании «Колокола», которая занимается реставрацией разрушенных церквей в российской глубинке, льет и вешает колокола. Вячеслав Семенович в телефонном разговоре спросил, остались ли в картинной галерее какие-то работы Лисицкого — по его словам, Софи подарила после выставки как минимум две работы. Он немного расстроился, когда узнал, что этих работ нет и даже не известно, когда они пропали.
В картинной галерее Дома ученых в 2014 году были показаны работы участников международного конкурса «Миры Эль Лисицкого», — конкурса на проектирование объекта малой архитектурной формы, посвященного русскому авангарду. В конкурсе участвовали 184 команды архитекторов, дизайнеров и художников из 42 стран, победил портативный мобильный «монумент», спроектированный немецким дизайнером Гэбором Старком — черный металлический многоугольник, умещающийся на ладони.
Йен Лисицкий вместе со второй женой в 1989 году уехал по израильской визе, сначала в Вену, потом в Германию. Он удачно продал несколько оставшихся у него работ отца, потом долго и безуспешно пытался отыскать и вернуть принадлежавшие матери картины Клее и Кандинского, в результате ему удалось заключить сепаратное соглашение с одним из новых владельцев и получить сумму, достаточную для покупки гасиенды на юге Испании, где он жил в окружении собак и лошадей. Вывезенный архив — рукописи, письма, рисунки, коллажи проч. — он передал в 2013 году в Музей Шпренгеля в Ганновере. 22 января 2020-го его не стало. Газета Hannoversche Allgemeine сообщила об этом 2 ноября.
Сын Йена, Сергей Лисицкий, живет в Израиле. В начале нулевых он создал в Новосибирске Центр Эль Лисицкого. При его поддержке Александра Архипова сняла получасовой фильм об Эль Лисицком, который до сих пор остается единственным фильмом о выдающемся деятеле авангарда. Также при поддержке Центра Эль Лисицкого в 2004 году искусствоведы Александр Канцедикас и Зоя Яргина выпустили монументальный, прекрасно изданный семитомный труд «Эль Лисицкий. Фильм жизни». Его название, чего уж скрывать, и натолкнуло меня на метафору многосерийного фильма.
Надеюсь, когда-нибудь этот фильм будет снят на самом деле.
Сергей Самойленко
Статья создана в рамках выставки «Город завтрашнего дня», посвященной архитектуре советского модернизма. Выставка будет представлена в Центре культуры ЦК19 с 24 ноября 2020 по 24 января 2021 года. Показ проекта организован Гёте-Институтом в Новосибирске в рамках Года Германии в России 2020/21.