Не темное царство, а бабье
Лев Эренбург не нашел в «Грозе» А.Н. Островского настоящего мужского характера, но показал глубину женского
Лев Эренбург не нашел в «Грозе» А.Н. Островского настоящего мужского характера, но показал глубину женского
Первый спектакль Льва Эренбурга, поставленный не со своей труппой, а с коллективом Магнитогорского драматического театра имени А.С. Пушкина, вызвал неоднозначную реакцию публики по всей стране. В конце ноября в рамках VII Рождественского фестиваля искусств «Грозу» по мотивам одноименной пьесы А.Н. Островского в постановке режиссера-экспериментатора увидели и новосибирские зрители.
Известно, что Лев Эренбург достаточно вольно обращается с авторским текстом. Если другой, не менее, а может, более известный Лев в попытках постичь авторский замысел перепереводит шекспировский текст, позволяя тексту быть местами даже нерусским, нелитературным, зато более близким оригиналу, то Лев Эренбург, напротив, считает, что формой можно пожертвовать ради того, «чтобы дух обнажился». Ну что ж, право художника − творить, право зрителя – оценить, что получилось.
О новом пространстве
Итак, режиссер изменил в пьесе А.Н. Островского многое, начиная от самого текста и заканчивая местом действия. Пространство в спектакле представляет собой два меняющихся локуса: берег реки и деревенская изба. Героям постоянно приходится балансировать между природным и человеческим миром. Балансировать в прямом смысле слова: легкое движение декораций − и берег реки превращается в крышу дома.
К новаторству можно отнести и переосмысленный образ реки. Здесь Волга - это уже не та мифологическая Волга-матушка, вид на которую создавал у Александра Островского аллюзии, углублял перспективу. В Волге Эренбурга купаются все кому не лень, в ней стирают белье, в нее плюются, сморкаются, даже писают, а в конце тонут. Река здесь близко, так близко, что в нее то и дело падают герои с криком «мать-мать-мать».
Начало пьесы Эренбург перенес из общественного сада в баню. Казалось бы, зачем и кому здесь нужна баня? Однако, что еще может так наглядно показать, что действие происходит не где-нибудь, а в России. Баня как пограничное нежилое пространство, соединившее в себе две стихии (огонь и воду), имело большую значимость в ритуалах славян. В баню ходили перед свадьбой, в бане рожали, гадали на Святки тоже в бане. Обряды, заговоры, суеверия, ворожба, – все это так мило, так по-домашнему, по-русски! Спектакль от начала до конца пронизан этой обрядностью, законами, в соответствии с которыми жили предки и которые соблюдаются в доме Марфы Кабановой.
О новых героях
Социальный подтекст в «Грозе» Эренбургом опущен, что дало возможность зримее очертить психологию героев. Действительно, для драматургии XXI века было бы сильно просто и неинтересно поделить персонажей на темных и светлых, как это десятилетиями делали в школе, изучая Белинского, Добролюбова и т.п. Герои «Грозы» Эренбурга – живые люди и характеры. Эта живость и непринужденность игры актеров в соединении с отточенностью каждого движения, мимики, взгляда так подкупает зрителя! Спектакль состоит из множества этюдов, которые каждый раз заставляют по-новому взглянуть на героев.
Кто же эти герои? Из мужских персонажей − это Кулигин, падающий в обморок от вида крови, Тихон, которому мать стрижет ногти, как меленькому, татарин Дикой, который не в состоянии родить наследника, Борис, болеющий чахоткой, Кудряш, интеллект которого остался на уровне животного. В спектакле явно подчеркнута их инфантильность и слабость. Из женских персонажей второго плана − это Феклуша (причем в спектакле их было две), Глаша, Варвара и, как ни странно, Катерина Кабанова. Убрав многое из монологов Катерины у Островского, Лев Эренбург тем самым сделал непонятными причины ее душевных терзаний. Зрителю неясно, почему Катерине так плохо среди своих домочадцев, с которыми она так упоительно играет в жмурки, которые называют ее «любушка», «голубушка», «тростиночка», любят и заботятся о ней в силу своих возможностей. Усугубляет ситуацию столь внимательно и скрупулезно разработанный образ Кабанихи (причем здесь она совсем не Кабаниха, она «мама», с которой можно поиграть в наступашки), который отодвигает образ Катерины на второй план. Главной трагической героиней здесь представлена именно Марфа Игнатьевна. Осознание Кабанихой того, что многовековой жизненный уклад разваливается прямо на глазах, что нет мужчины, способного поддерживать порядок в доме (читай, миропорядок), пьяный, почти ницшеанский вызов Богу «Или нет Тебя?» делают именно Марфу Кабанову носителем трагического мироощущения пьесы.
Долго критики спорили: драма ли «Гроза» или трагедия. И вот в XXI веке Эренбург показал, что это трагедия, но трагедия не отдельной личности (Катерины), а всего домостроя, родового порядка, последние представители которого исчезают («Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять…»). В этом смысле тема отсутствия мужчины, мужа, главы семьи и вытекающая из нее тема бесплодия, неспособности оставить наследника, актуализированная Эренбургом, ставит перед зрителем вопрос экзистенциального толка: а кто и что будет в мире после меня, если я не смог оставить ему никого?