"Прощание с Большим" — Владимир Калужский рассказал о проблемах артистов в Новосибирске
20 марта в филармонии состоится концерт-прощание с Большим залом, который закрывается на реконструкцию. Почему в филармонии ожидают смутных времён, нам рассказал художественный руководитель Владимир Михайлович Калужский.
20 марта в филармонии состоится концерт-прощание с Большим залом, который закрывается на реконструкцию. Почему в филармонии ожидают смутных времён, нам рассказал художественный руководитель Владимир Михайлович Калужский.
Расскажите, как так вышло, что у филармонии возникла проблема с залом?
Филармония за 70 лет существования не имела ни своих помещений, ни своих залов. В начале 90х годов, после распада СССР и прекращения деятельности КПСС, по всей стране была хорошая тенденция, когда партийные помещения начали отдавать общественным организациям. Сейчас конечно об этом многие жалеют, потому что эти здания было бы удобно использовать для банков и офисов.
В тот период филармония находилась в бедственном положении, потому что здание дома Ленина реконструировалось. Нам хотели отдать храм Александра Невского, но это входило в противоречие с процессом реанимации деятельности православной церкви - храм есть храм. Поэтому нам отдали большой зал по адресу Спартака 11, который был совершенно непригоден для концертной деятельности. Этот зал мёртв с точки зрения акустики. Мертвый он не только из-за количества бетона и конфигурации, но и из-за количества пустых и никчемных слов, произнесённых там. Ведь он служил залом политпросвещения, и вход туда был только по партийным билетам.
Однако в зал переехал симфонический оркестр, - реформа началась.
Проблема в том, что в Новосибирске всегда не хватало культурных помещений, концертных, зальных помещений; произошло это из-за многолетней эйфории по поводу того, что у нас самый большой в мире оперный театр, в котором много залов, где помещается практически всё. Это продолжалось и в последние 20 лет советской сласти, и, естественно, в новой ситуации. В то время как другие города Сибири – Омск, Кемерово, Томск, Красноярск, Барнаул – строили культурные центры, мы упивались славой города, в котором есть самый большой оперный театр.
А в начале 90-х годов это всё встало, и тогда надо было что-то придумывать. Вот и было «придумано» это здание.
Его пытались усовершенствовать: делали специальные щиты для акустики, вешали микрофоны и так далее. Предела совершенству, конечно же, нет, но саму железобетонную природу нельзя превратить, например, в деревянную, звучащую. Так или иначе, это был зал, приспособленный для удобств артистов. Относительно приспособлен он был и для удобств публики, потому что там просторное фойе. В этом же здании очень долго находился филармонический офис.
Это было целиком ваше здание?
Далеко нет. Это здание делилось с народными депутатами, с департаментом культуры, бог знает ещё с какими организациями, и только потом его нам дали в оперативное управление. Плюс ещё здание дома Ленина. Целых 4 года филармония переживала состояние неожиданного восторга: у нас было два дома. Хотя и было ясно, что Большой зал непригоден для нормальной концертной деятельности.
Мы поднимали вопрос, когда сюда приезжал тогдашний министр культуры, о том, что в Новосибирске нет помещения, которое соответствовало бы облику этого города. Рано или поздно его нужно было бы строить.
Но ведь были варианты, не так ли?
Существовало какое-то количество проектов, в своё время по генплану концертный зал и филармония планировалась на площади Маркса в здании, которое потом отдали «Сибсельмашу». А «Сибсельмаш» не потянул его. Не знаю, кто является хозяевами здания теперь. Но абсолютно точно, что это теперь не государственная структура, а частные хозяева. И года три тому назад возник слух о том, что они его продают. Мы с коллегами в были там — это потрясающее здание. Вот если бы его город или область купила бы, снялись бы все проблемы с моей точки зрения. В здании на площади Маркса поместилась бы филармония вся, можно было бы даже здание «дома Ленина» отдать, потому что на него у нас тоже глаз кладут все, кому не лень. «Дом Ленина» словно дом приёмов: здесь каждый день происходят какие-то административные, корпоративные и прочие тусовки, которые ничего общего с содержанием нашей деятельности не имеют.
А в здание на площади Маркса можно было бы ещё и театр Афанасьева поместить: повторюсь, там ведь огромное помещение. Оно и стоило по тем временам недорого: 400 с чем-то миллионов рублей. Естественно, его ещё надо было бы довести до ума, потому что там пока тоже только бетон. Но это был бы действительно городской центр.
Видите ли, у нас в стране вообще странная политика по части культурных очагов. С одной стороны, у нас когда-то процветала клубная система, но она себя дискредитировала: она давала дом, давала помещение, но была совершенно не приспособлена к тому, чтобы там работали профессионалы. В домах культуры размещались ведомственные досуговые вещи, поэтому у нас установка на концертные залы, дворцы.
А во всём мире делается по-другому, делается так: на средства людей, на средства налогоплательщиков, которые живут в этом городе, создаются культурные центры, которые являются комплексными: в таких центрах можно крутить кино, можно всё что угодно делать. Там как раз и могут работать профессионалы. Это принцип маленьких и больших городов. У нас такого нет, у нас или-или: или филармонии отдать, или «Сибсельмашу», грубо говоря.
Поэтому вот эта ведомственная принадлежность, когда здания, построенные на территории города, городу не принадлежат, это нонсенс с точки здравого смысла и с точки зрения социальной политики. В результате Новосибирск вот уже столько лет остаётся без помещения, без концертного зала. Без зала, где можно было бы проводить научные конгрессы, где можно принимать гостей и собирать активы всякие. Всех раньше устраивал Оперный театр: туда можно было набить колхозный актив, строительный, промышленный, культурный – какой хотите. И все влезали, даже с излишком.
Там так много мест, что когда мы там проводили какие-то гастроли, помню ещё в 80-е годы, мы знали, что первые три ряда, сто человек – отдавалось партийным советским структурам. На первые места можно было совершенно спокойно усадить сто человек «бесплатников». А сейчас площадей недостаточно – когда ещё наш зал реконструируют?
Что же говорят власти города по этому поводу?
Позиция власти несколько раз менялась: то нам говорили, что «Большой зал» будет социальным концертным залом НСО, что не место там музыкантам с их инструментами, чемоданами и репетициями. Потом эта позиция немножко была смягчена. Сказали, что симфонический оркестр там будет. А когда мы начали объяснять, что речь идёт не о концертах, а о том, что люди там инструменты держали, ходили на репетиции, и на это согласились.
Чьи интересы сталкиваются в Большом зале?
Тут затронуты интересы областной администрации, им очень удобно сделать этот зал официальным, он ведь находится рядом со зданием областной администрации. Там даже официальные ходы продуманы ещё в советское время между зданиями.
Областной администрации накладно было бы содержать свой зал – ведь это дополнительный персонал и нагрузка. Это очень хлопотно. Потом этот зал должен себя оправдывать . Да, вроде отдают пока нам, но отдают ограниченно.
Администрация рассматривает нас не как филармонию вообще, а как отдельные коллективы. Например, для них существует симфонический оркестр. Ему - «да». Они готовы предоставить помещение. А филармония для них – непонятно что.
Для нас же это серьёзные моральные и социальные проблемы. У нас единый коллектив. Симфонический оркестр работает и с другими коллективами, симфонический оркестр имеет ответвления – духовой оркестр, камерату, квартет и брасс-квинтет. И это нормальное состояние, поэтому мы их для себя не делим.
По мнению администрации симфонический и будет там работать и выступать, а остальные как? У нас ведь кроме симфонического русский академический оркестр, причём это всё коллективы, которые администрация нам «спускает» - даёт, когда они бесхозными оказываются. Камерный хор тоже оттуда набирается.
Проблема ещё и в том, что у нас не только концерты, но и колоссальные связи с зарубежными партнёрами. Мы делаем международные акции, которые должны иметь зал. И в этом зале нужно быть не арендаторами. При этом что значит для нас быть арендаторами? Это перекладывать из одного кармана в другой. И вот сейчас для симфонического оркестра обещают ДКЖ. Что из этого будет – не знаю. Потому что у них там свои дела.
То есть для каждого коллектива вам предлагают отдельный зал?
Мы должны расписать свои программы, и сказать, что в течение полугода у нас будет программа в таких-то ваших залах. Пожалуйста, поставьте это в план. И якобы они должны с этим согласиться. Хотя у каждого свои планы, своя работа, свои задачи. Поэтому это всё очень и очень тревожно – когда нет дома, когда нет площадки... Соответствующей имиджу города даже. Потому что у нас получается, что в замечательном Малом зале всего 400 мест. Разве это для Новосибирска, который считают центром музыкальной культуры Сибири?
Симфонический оркестр, если бы никто ДКЖ не давал, посадили бы сюда, в «Дом Ленина». А это здание напоминает, я уже говорил, как в русской сказке – теремок. Здесь и офис, и технические службы и инструменты, и коллективы, которые должны где-то работать.
Я думаю, что это результат того, что на протяжении многих дет этому внимание не уделялось, и по идее – замечательная мысль – реконструкция зала. Но её надо было делать по-другому. Надо было построить сначала что-то, куда перенести то, что имеем. А потом только реконструировать.
Мы же каждый раз на это натыкаемся. Так было с ТЮЗом, так было с Оперным театром.
Не понимаю я этого, ведь народ платит деньги, чтобы в городе был какой-то достаточный минимум культурных услуг. Пусть они не ходят в филармонию также, как часть москвичей никогда не ходят в Третьяковскую галерею, но ведь это очень важно для самоощущения. Ведь это большой потенциал, из этого строится психология горожанина и тип городской культуры. У него есть возможности, поэтому он приезжает в город из районного центра. Разница у нас достаточно велика.
Есть ли здания, которые вам предлагают как временное пристанище?
Если у нас происходит ремонт какого-то жилого здания, то людям говорят, куда они переедут, где будут жить, а не заставляют самих людей искать место для проживания. У нас же получилось совсем иначе. Нам сказали: «Ищите себе место, куда вы переедете».
И вот мы приезжаем к какому-нибудь директору в какой-нибудь клуб. А он нам говорит: да что вы – что вы, у нас и так полно народа. И его можно понять: какой нормальный человек скажет «пожалуйста, приходите»? И начинаются разговоры об отношениях с губернатором, намёки какие-то…
В конечном итоге нашли вот этот ДК «Строитель». Но это нам посоветовали, что мол «ничья бабушка». Сказали, что там можно будет. Хотя и неясно, кому принадлежит ДК.
Если в апреле закроют помещение Большого зала, то в «Строителе» работать будет нельзя. Потому что там нет тепла. А трубы у нас горячие до мая вроде, да? В ДК «Строитель» сейчас нет не только отопления, там много чего нет.
А туда надо перевозить инструменты. Скажем, многотысячедолларовый «Stanway» для репетиций. Значит, мы его рискуем поместить в условия, которые для него будут просто пагубны. Потому что любому инструменту, роялю например, нужен определённый температурный режим. Мы вообще должны будем их «расфасовывать» - в ДКЖ нужно будет один «стэнвей» отвезти, чтобы там можно было играть. Это очень непростая вещь. И раз так, то это уже не 19 месяцев, это уже будет значительно дольше.
Тут действовать можно только по принципу «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Поэтому мы акцию и организовываем – не для того, чтобы спастись: за нас уже решили всё уже. И с нами, конечно же, не советовались, нас поставили перед фактом. Но мы хотим время от времени привлекать внимание общественности к тому ненормальному положению, в котором мы оказались.
Как вы считаете, мнение общественности может повлиять на ситуацию?
Думаю, что нет. Я в этом отношении пессимист, потому что у нас на сегодняшний день нет институтов, которые выражают общественное мнение. У нас нет выборов, которые влияют на ход событий, потому что ещё 5-6 лет назад. Когда были выборы местных глав администраций, это имело бы значение, потому что мы бы рассматривались не просто как бюджетники. Но и как часть электората. А поскольку электората как категории в местном масштабе не существует, следовательно, мы имеем то, что имеем на сегодняшний день. Конечно. Раньше бывали тоже популистские всякие вещи, но, по крайней мере, люди знали, с чем они играют, а сейчас ни у кого ни перед кем нет ответственности так сказать. Поэтому власть абсолютно независима в своих действиях.
У нас, к сожалению, на данный момент нет общественного мнения. Поэтому мы можем только идти за событиями и быть заложниками этой ситуации, которая существует. Трудности везде есть. Трудности есть и в Красноярске, где идёт реконструкция филармонического помещения… но там ведь есть, что реконструировать. Там ведь в 70-е годы был построен комплекс потрясающий. Реконструируют здание филармонии в Барнауле. Великолепное здание, даже лучше чем наше, историческое. Чудесное помещение – они его сделали, и они им заслуженно гордятся.
А у нас, когда отреставрировали, все сказали: «о, смотрите, сколько совещаний здесь можно проводить!». Это очень удобно.
И сейчас вот я разгребаю это дело. Вот в администрации решили, что будут проводить детский конкурс в камерном зале. И пишут мне письмо. На наш ответ, что у нас репетиция в это время, они приходят в страшный гнев – «их концерт нас не интересует». Ну а почему, собственно, он нас должен интересовать? Недавно у нас было совещание организации «женщины России», у которых возникла свежая идея – они решили поддержать Медведева на президентских выборах. Теперь всё в порядке, как говорится.
И так каждый день - это могут быть ветераны ВДВ, это могут быть пенсионеры, это могут быть разные районы, потом какие-то депутаты.
И это всё мы должны вталкивать в какие-то 2-3 часа между репетициями или концертами. А уж об экологии помещения вообще никто не думает. И Большой зал им не нравится. Опять же - далеко, неуютно и так далее. А потом выясняется, что в большом зале тоже репитиция, вот и случаются трагедии.
Мы приходим сюда и не можем понять, где мы находимся, куда мы попали. К этому конечно относительно привыкаешь, но всё равно это результат того, что не подумали в своё время, что должен быть нормальный концертный зал, должны быть представительские какие-то помещения.
На какой срок вы планируете расстаться с залом?
Была встреча, где присутствовали главный дирижёр и художественный руководитель маэстро Ринкявичус, представители строительных организаций. Мы смотрели проект, которого ещё нет. Хотя финансирование начнёт поступать уже первого апреля. Проекта нет, и рассуждать, как зал будет акустически построен, нельзя. Поэтому срок, который отвели на реконструкцию, 19 месяцев, слабо реализуем. На данный момент из всего проекта есть только техническое задание.
В результате ситуация такая: считается, что ремонт происходит на нашей земле, филармонической. Не будет же областная администрация этим заниматься. Или департамент: не положено. Должна быть организация какая-то. А когда это кончится, никто не знает. Хотя по плану там 19 месяцев. Начнётся реконструкция во втором квартале. То есть это может начаться как первого апреля, так и 10 мая.
Поэтому программу прощания мы хотели сделать в апреле, а теперь не решаемся. Мы сделаем 20 марта. Эта программа задумана как эмоциональный жест. Артисты ведь как кошки, привыкают к месту. Впрочем, как и публика. Хоть это и не самое удобное место в городе — бывший зал политпросвещения. И от метро идти не очень близко – всякие транспортные развязки-потоки; тем не менее, люди привыкли. Там просторно: этот зал умещал любое количество людей: несмотря на то, что мест там всего 800 с чем-то, там можно было сидеть на ступенях, стоять вдоль стенок и так далее – он выдерживал аншлаги. Да и конфигурация была такая, это ведь конгрессный зал. Там нет мягких сидений, уюта...
А программу решили посвятить тем 15 годам, которые мы там провели. И поскольку это не просто зал, это комплекс, ещё и малый зал – артисты там репетировали , это был наш дом. Вот и решили попрощаться с домом. Попрощаться спокойно, с улыбкой. Мы хотим, чтобы в 20 марта туда пришли те люди , которые привыкли также, как и мы.
Аналог у нас был когда-то в ДК Революции. Там крутили нестандартное западное кино. Вот одной из таких любимых своеобразных традиций было прощание с лентой. Перед тем, как смыть с целлулоида фильм, который давался на 20 лет или на 15 (такие законы были), устраивали последний прокат, последний сеанс фильма, после чего он уже в нашем прокате не существовал. По крайней мере, в Новосибирске. Это всегда имело такой очень сильный эмоциональный момент.
В программу мы включаем большинство наших коллективов. Будем включать моменты видеоматериалов. Мы будем на уровне интермедиа обыгрывать тему прощания, расставания. И сама программа должна быть очень серьёзная, очень красивая и строгая. Потому что она должна рождать только высокие чувства и самое трудное для нас, хотя мы и постараемся это сделать – сохранить коллективную надежду на то, что мы вернёмся.
Беседовала Наталья Краева