Язык российской колонизации. Почему так важно вернуться к самоназваниям сибирских народов
Это правило имперского языка: называть народы так, как их называет назначенный государством чиновник. Привычные нам умолчания становятся заметны только на другом конце планеты. Философ Михаил Немцев рассуждает о проблеме самоназваний сибирских народов и индейцев и колониальном прошлом России.
В одном из американских университетов, в коридоре учебного корпуса, висит стенгазета, сделанная студентами кафедры антропологии. Она посвящена прошлому и настоящему одного известного сибирского народа.
Этот народ назван в газете тем словом, которым сами его представители называют друг друга — но не все. Оно известно и остальным жителям Сибири — хотя бы потому, что упоминается в телевизионных репортажах, но, вероятно, тоже известно не всем. В этой стенгазете используется только оно, с уточнением, что русские использовали другое слово, но лишь это — правильное.
Я знаю, как именно студенты сделали эту стенгазету. На этой кафедре работает антрополог, которая много времени провела в этой отдаленной, редко посещаемой иностранцами части Сибири и написала ряд важных исследований. Она очень хорошо знает историю Сибири и жизнь коренного населения, и это не только теоретическое знание: она жила среди тех, о ком пишет, и поддерживает постоянные дружеские связи с ними. Она использует слово, которое предпочитают они.
И я понимаю, что использование именно этого слова — это практическое выражение солидарности с народом, когда-то колонизированным русскими империалистами, осознанно выбранный знак уважения к их культуре и самосознанию.
145372
Точно так же американцы все чаще и чаще называют индейские племена по их самоназваниям. И избегают названий, которые для индейцев звучат оскорбительно и произошли от данных им соседями и усвоенных белыми презрительных кличек или «просто» ошибочных. Хотя те названия, казалось бы, безальтернативно утвердились за столетия и в художественной литературе, и в учебниках.
Я и сам, конечно, считаю это правильным, тем более что и то, и другое название в принципе для меня равнозначны. Но то — далекие индейцы. С ними никогда и не встречаешься, о них и повода нет всерьез с кем-то поговорить. А тут речь идет о людях, с которыми, кажется, непосредственно знаком с детства.
Хочу избежать здесь уточнений, о каком именно народе идет речь, чтобы не увести невзначай читателей от главной темы в рассуждения типа «а, ну да, они-то!..» или «ну, есть такие случаи, а есть ведь и другие…» и подобные. Прошу воспринимать этот очерк как притчу.
И вот мы разговариваем с ней после некоего научного семинара, и… я в затруднении. Вот мы говорим о ее полевых экспедициях, и… как же мне называть этот народ? Для американской исследовательницы тут нет вопроса, в конце концов. А для меня, приехавшего из Сибири, есть. Я с детства привык к тому слову, которым пользуются, в общем-то, все, кого я знаю, которое можно услышать по радио и прочитать в сети, увидеть на картах региона, которое, говоря короче, общепринято и общеупотребительно. И те люди, которые принадлежали к этому народу и с кем я был когда-то знаком, пользовались им же по отношению к самим себе.
Когда я в университете изучал историю Сибири (а истории этнонимов в ней почти не уделялось внимания, то ли дело история завоевательных походов, они же — «экспедиции землепроходцев»), вопрос, какие названия этносов, народов, национальностей предпочтительнее использовать, вообще не обсуждался.
Мы знали: есть обычное название, есть самоназвание — оно у них там как бы «для себя», его совершенно не обязательно знать, и в учебнике оно не было упомянуто. А если и было, то звучало экзотически, как маленький подарок студенту, живущему под девизом «хочу все знать». И не более того. Достаточно «обычного» названия, история которого уходит в государственное делопроизводство. И насколько я знаю, оно не звучит оскорбительно.
Но обычное словоупотребление становится проблемой, когда собеседник или собеседница настаивают на другой норме. Особенно если это происходит в другой стране, на другом языке, и с человеком, безусловно знающим историю региона, но совершенно не готовым разделить обычные (и приятные) конвенции относительно той истории, за которые так или иначе цепляешься в разговоре с соотечественником. Потому что, конечно, почти у любого россиянина, изучавшего историю Сибири более-менее систематически (мне — повезло, я ее изучал в качестве одного из основных предметов), есть мнение и о российском колониализме, и о том, как он повлиял на сибирские народы.
Мы, может, совсем ничего не знаем о том, что с ними происходит сейчас, но уж о том, что происходило век или два назад, у нас какие-то идеи есть. Их появлению, кстати, помогают экскурсии в краеведческие музеи. Эти музеи так и были устроены, чтобы у жителей современной Сибири появлялись идеи о прошлом ее народов. И на основе этих идей и образов мы можем кое-что рассказать и про прошлое родного края, и даже про его настоящее.
Пока не оказываешься в ситуации, когда это нужно делать (да если и «нужно» не обязательно, но ведь уже начался разговор) на другом конце планеты. Тут привычные между единоплеменниками умолчания вдруг становятся настолько заметны (пусть и только самому себе). И глупо как-то настаивать на своем, если это «свое» — всего лишь результат привычки.
145855 как антропологи изучают внешность древних жителей алтая
При этом именно знание истории не дает просто так отмахнуться от мягко навязываемой тебе нехорошей роли наследника «колониальной империи». Ну да, допустим, относишься без симпатий к этим вот, с позволения сказать, режимам, крепко «сидевшим» на Сибири как на ресурсной базе несколько веков, да и к этому их продолжателю, который занимается ровно тем же самым. И иной перспективы для Сибири не предлагает, потому что ни на что иное не способен.
Но это же правило имперского языка: называть народы так, как их называет назначенный государством чиновник. Да, так они поколениями учились называть самих себя, да где же? В государственной школе, у назначенного еще одним чиновником учителя. И по книгам, утвержденными другими чиновниками. И только так. И следуешь этому же правилу.
А почему так? А в силу привычки — и от незнания альтернативы, то есть самоназвания.
Некому было рассказать. Незачем было узнать. И правда, какая разница. И вдруг в обычном разговоре оказывается, что разница все-таки есть. Пока не заговоришь с другими, не узнаешь собственную ограниченность.
Всегда лучше называть другого так, как тот или та предпочитают, чтобы их называли. Даже если и за глаза, неважно. Ну, а как они предпочитают?
Михаил Немцев, специально для Тайги.инфо