Пытки, суицид и ночи в подъезде: письмо сбежавшего из суда Новокузнецка заключенного
Кузбасский заключенный Андрей Фёдоров сбежал из суда Новокузнецка после оглашения приговора, по которому с учетом прошлых судимостей ему дали 15 лет колонии. Он ударил конвоира, забрал ключи и скрывался больше двух суток. В своем письме мужчина объяснил побег пытками и унижениями в колонии, которые довели его до попытки суицида, и фальсификацией уголовного дела.
В конце января 2020 года полиция объявила в розыск 33-летнего жителя Междуреченска Андрея Фёдорова. Он сбежал из Кузнецкого районного суда Новокузнецка после оглашения приговора по ч. 1 ст. 161 УК (грабеж). СК РФ возбудил дело по ч. 2 ст. 318 УК (применение опасного для жизни и здоровья насилия в отношении представителя власти).
Фёдорова в итоге задержали. Два дня, проведенные на свободе, он пытался записать видеообращение, в котором хотел рассказать о причинах побега из суда. В письме Фёдорова Тайге.инфо, которое предоставил адвокат Дмитрий Богославский, мужчина заявил о пытках и унижениях в ИК №1 Мариинска Кемеровской области.
Редакция публикует его с незначительными правками и сокращениями.
Жизнь в колонии
Мне 33 года, я не убийца, не маньяк. Сижу за разбойное нападение, теперь еще побег из-под конвоя, но об этом позже. <…> C марта 2016 года нахожусь в заключении, осужден за разбойное нападение с применением оружия, благо никто не пострадал — был легкий вред здоровью. Прокурор требовал 12 лет — судья окончательно вынес 14 лет строгого режима, по апелляции снизили до 12 лет. Для меня такой срок — многовато, учитывая мое тяжелое состояние здоровья, но и в преступлении себя не оправдываю. Согласен, что должен отбывать наказание. Тем не менее, решил писать дальше по инстанциям на снижение срока, а пока, сидя в тюрьме, строил планы, чем займусь, когда приду на зону. Знал, что можно освободиться по условно-досрочному, в меня это вселяло надежду.
Меня привезли отбывать срок в ИК-1 города Мариинска, Кемеровская область. На первый взгляд, хорошая зона со своим небольшим хозяйством, кое-что из производства имелось, и у меня к этому был интерес. Зэки жили нормально — мало кто жаловался, с такими сам не сталкивался, но со слов других были единичные случаи — их называли революционерами по натуре. Администрация в отношении осужденных палку не перегибала. Мне была приятна атмосфера простой жизни, каждый занимался своими делами. В ШИЗО сидели [те, кто] натворил дел.
На моем вдохновении срок сумел пройти с пользой дела, пока подал заявление в ПТУ швейного дела. Не взяли. Пришлось сидеть в отряде без работы и ждать чего-то подходящего. На всех рабочих мест нет, еще сложней устроиться на работу и при этом быть на ставке, а у меня иск, который надо выплачивать. Пока сидел в отряде, занимался спортом, читал книги, помогал по быту.
Там прожил месяц — потом поменялось руководство.
Раздевают и перематывают руки скотчем
Зэков стали бить, принуждать к новому. Решили мариновать, петь песни, да так увлеклись своими издевательствами, что начали придумывать из своей головы установленные внегласные правила: держали отряды на холоде, заставляли кричать в один голос «Здравия желаю, гражданин начальник!» — «Жалобы есть?» — «Никак нет, гражданин начальник!»
Кричали с повторами, занимались строевой подготовкой.
Был специальный отряд из осужденных, беспрекословно выполнявших любые команды по перевоспитанию и подавлению осужденных по распоряжению администрации. В этот отряд могли перевести для перевоспитания любого осужденного, который требует его обеспечить теми необходимыми вещами, что положены по закону: это может быть обувь, медицина и питание. По приезду в зону тебе, например, могли дать старые вещи, а в карточке отметить, что выдали новые.
В таких отрядах с неугодными осужденными поступают жестко, переступая все рамки дозволенного. Раздевают до нижнего белья или догола. Чтобы он не дергался веревками или скотчем перематывают руки и ноги, заклеивают скотчем рот, чтобы не орал, и начинают издеваться излюбленным и распространенным методом пыток — бить палкой по ступням голым. Могут харкать в тебя, бить бутылками с водой. Такими пытками быстро подавляют волю человека — страшно вспоминать и душевно больно, а еще страшней возвращаться к такому насилию.
ИК-1 возглавляет Игорь Ледер. Колония строгого режима рассчитана на 1,6 тыс. человек
Тебя садят в массу к другим зэкам, а за массой наблюдают активисты. Такие осужденные выполняют роль надзирателей, им дозволено администрацией пользоваться зэками как рабочей силой. Что не приказывай — масса беспрекословно будет выполнять, я сам был свидетелем всего этого.
Разве когда человек просит дать ему работу, это плохо, это плохие мысли? Когда осужденный выпрашивает помочь ему встать на путь исправления, реабилитации к нормальной жизни, чтобы привыкнуть к труду, отсидеть свой срок и, освободившись условно-досрочно, вернуться к семье — это не одна из главных задач исправительных учреждений? Что творится в колониях нашей страны? Почему из людей делают нелюдей? Кто на самом деле больше опасен для общества: преступник, укравший из магазина продукты, или руководитель одного из региональных ГУ ФСИН, ворующий у государства, еще больше ломающий жизнь зэку?
Новой администрации я предложил варианты дать возможность мне работать, просил организовывать спортивные мероприятия — во всем мне было отказано. Тогда я обратился с заявлением о переводе в другое учреждение — мне отказали. Я начал пробовать приспосабливаться к новым порядкам в отряде и пробовать не выделяться из общей массы, но у меня не получалось. Я не подчинялся и не позволял активистам меня подчинить тем правилам, которые выдумывались каждый день. Непокорных были единицы, их быстро воспитывали.
Со мной было все сложнее — многие из активистов знали меня давно и боялись, за мной крепкий дух и умение хорошо драться.
«Это не синяки, а пигментные пятна»
Вокруг происходил полный бардак, где-то приходилось высказывать возмущение, писать жалобы. Я был недоволен тем, что основная масса осужденных ест скудно ощипанную пайку не по норме. Потому что основные продукты съедали амбалы, которые представляли интересы администрации и били зэков. <…>
За все мое любопытство и требование выдавать положенное и не позволять неправомерных действий меня стали сажать в ШИЗО. Обставить зэка таким образом, чтобы последовало нарушение, не составляет труда для администрации.
Надо водворить в ШИЗО — водворят. Приведу простой пример: было у меня нарушение — не поздоровался с сотрудником администрации. Только я здоровался. Подвох был в том, что сотрудник был с отключенным видеорегистратором. Через 10 минут этот же сотрудник намеренно еще раз прошел, но уже с включенным регистратором — я промолчал, так как уже здоровался. А на меня составили рапорт за то, что не поздоровался. <…>
Пишут рапорты за нецензурную брань, выраженную безадресно. На регистраторы не фиксируют, а делают так: составляют рапорт и находят третье лицо, кто якобы слышал и подтверждает письменно. Как правило, это любой осужденный, которому администрация сказала подтвердить.
Такими способами меня и водворяли в ШИЗО, а пока там содержали, выдумывали различные пакости. Сводят с ума психологическим давлением, настраивая человека на самоубийство, и ли еще на какие-нибудь действия на порождение нового преступления, или на признание совершенного ранее преступления, то есть написание явки с повинной. И многие сознаются не в своих преступлениях. В моем случае именно так и было. Впрочем, как и порождение другого преступления — это побег из-под конвоя [в суде].
Задержанный Андрей Фёдоров
В очередной раз меня водворили в ШИЗО, там меня избили сотрудники учреждения. Лицо и тело было покрыто синяками, очевидно, по симптомам у меня была черепно-мозговая травма — тошнило и болела голова, но медицинская помощь мне там не оказывалась, на просьбу зафиксировать побои врач отвечал: «Пока начальник команду не даст, не буду». На просьбу принять заявление о моем избиении отвечали отказом, жалобы, которые я писал, не отправляли. Так я просидел около двух недель — терял сознание, сказывалась травма головы.
По счастливому случаю, с ШИЗО освобождался зэк, слышавший все, что происходило со мной. Он нашел выход на моих родственников и сообщил, что меня избили в ИК-1. Моя мама приехала в Мариинск и сразу написала заявление в следственный отдел СК и еще вроде в прокуратуру. Ко мне пришла следователь, предварительно меня из камеры вывели сотрудники и сказали не писать заявление. Завели к следователю, она спросила, буду писать заявление или нет, сказала, что моя мама написала заявление, и она приехала по поступившему сигналу о преступлении. Я написал заявление о причиненных мне побоях. К тому времени на мне оставались едва заметные синяки. На следующий день следователь пришел вместе с судмедэкспертом.
Он сказал, следов побоев нет. Я спросил: «Под глазами желтизна, что это?». Он сказал, это не синяки, а пигментные пятна. Со дня избиения и до осмотра эксперта прошло 15 дней, в принципе, синяки зажили, под глазами просматривалась желтизна после фиолетового цвета синяков. <…> Я просил ее [следователя] принять у меня заявление о том, что меня доводят до самоубийства, издеваются надо мной. Она обещала прийти на днях и взять с меня заявление. Больше я ее никогда не видел.
«Указал винить в смерти администрацию»
А тем временем еще больше обозленная администрация выдумывала унизительные издевательства, пакости, меня посадили в камеру, где батарея грела очень слабо, вообще реально чуть теплая, а на улице было холодно, конец октября. Это специальная камера, холодная. Холод был невыносимый, спать ложился в чем был одет. Это одна роба без нательного белья. Его не давали — говорили «не положено». Укрывался с головой, чтобы надышать теплый воздух. Но когда начинал дремать, остывал и просыпался. Приходилось приседать и отжиматься.
Я был в отчаянии, на грани срыва. С моими болезнями — это верная смерть через зону-туберкулезку, чего они и добиваются. В камере есть динамик — в него весь день очень громко орет внутренний распорядок — так с утра и до отбоя.
В один из дней измотанный и с плохими мыслями я решил [совершить самоубийство], до сих пор себе этого простить не могу, что от того, если бы я умер, страдали мои родственники. Я [подготовил необходимый предмет] в туалете, написал предсмертную записку, приклеил на видеонаблюдение, указал винить в смерти администрацию и описал все происходящее в тех стенах. [Изъято описание способа самоубийства]. Дальше ничего не помню. Помню, сижу с разбитой головой, рядом медики, психологи, сотрудники. После всех долгих бесед меня перевели в теплую камеру.
<…> После [попытки] суицида администрация всем своим видом показывала, что для них это не препятствие, и начались новые психологические воздействия. Я уверен, что все, что они в отношение меня предпринимали, намеренно и незаконно. <…> В течение двух недель каждые 2−3 дня на меня составляли рапорты и выписывали по 10−15 суток ШИЗО. Еще не отсидев те 15 суток, за мной уже числилось столько суток, что я запутался и сбился со счету. В это же время меня вызывали на комиссию, признали злостным нарушителем, еще через пару дней выписали ПКТ (помещение камерного типа — прим. Тайги.инфо), следом зачислили в отряд СУОН (строгих условий отбывания наказания), поставили на профучет как склонного суициду и нападению. Я могу сказать уверенно, что все эти профучеты и нарушения сделаны намеренно из побуждений сделать плохо, подготовить меня морально и всегда содержать в ШИЗО, даже в ПКТ не давать выйти. Кончается 15 суток — еще 15 суток и так до бесконечности.
<…> Я был готов сознаться в любом [преступлении], чтобы уехать оттуда [из ИК-1] поскорее. Написал еще одну явку с повинной в преступлении, которого не совершал. Я устал терпеть, не было сил, хотелось побыстрее уехать с этой зоны. Через недолгое время меня этапировали в СИЗО-2 Новокузнецка. На суде я отказался от причастности к преступлениям, по которым я написал явку с повинной. Доказательств не было, только моя явка. Но обратного пути нет, если дело в суде, наверняка признают виновным, система работает так, что оправдывают один процент из миллионов. Если тебя оправдают, наверняка появятся вопросы, кто-то должен будет ответить, как подготовил уголовное дело на невиновного, брать ответственность на себя, разбираться по справедливости и по закону, но, судя по всему, это никому не надо. <…>
На суде я объяснял все, что со мной происходило в ИК-1, мне даже показалось, что судья верит мне, на суде я говорил, что боюсь за свою жизнь и здоровье. Судья допрашивал сотрудника ИК-1, из допроса которого понятно, что в лагере происходило что-то нечистое. <…> У меня сложилось впечатление, что судья не мог сразу решить, как поступить в данном деле, но итог получился один — приговор и мой общий срок 15 лет строгого режима.
Побег
День 1
Меня ударило как гром среди ясного неба, промелькнули все те страшные моменты, которые вторят на ИК-1, все страдания, появился страх каждый день испытывать произвол администрации. Не подумайте, что я боюсь отбывать срок, как я писал выше, вину в преступлениях я признал, получил срок, готов был отбывать и планировал встать на путь исправления.
Сразу после зачтения приговора меня спустили в конвойное помещение, где сидели еще двое заключенных. План побега возник спонтанно, в тот момент, когда меня вывели в туалет, мысли были об одном: что делать, как жить в условиях, где издеваются, ведь меня привезут назад и будет еще хуже для меня. Думал так, потому что на суде говорил свои жалобы на ИК-1.
Я обдумывал, как привлечь внимание высшего руководства и пришел к выводу, что помочь может только общественность простой народ из простых людей. Решил надо привлечь общественность, прессу. Когда меня вывели в туалет, я вырубил конвоира, подобрал ключи с пола. Еще при нем было оружие, но его брать не стал. Ключами открыл входные двери, вышел на улицу и побежал. Бежал долго, потом шел пешком, не зная куда, проехал маленько на попутках, оказался в центре города.
В городе слышались звуки сирен. Я решил переждать в подъезде и собраться с мыслями. Думал об одном, как обратить на себя внимание общественности, как попросить поддержки. Как обратиться к прессе, боялся не ошибиться в выборе. Мысли кружились, быстро об одном и том же, как жевачка, а решение не находилось. Телефона нет, денег нет, добираться до знакомых опасно — там наверняка ждут. Прийти в полицию, все рассказать, зачем убежал?
Вернут назад и мне ничем не помогут, им это не интересно, в последствии так и вышло. Когда задержали, привезли в полицию, там был сотрудник с видеокамерой, снимал меня, и вообще много кто был из полицейских. Всех интересовало одно — причина побега. На видеокамеру и вообще всегда говорил одно — невыносимые условия содержания в ИК-1, как конкретно мне не давали жизни, сводили меня с ума, держа в одиночной камере под любыми предлогами.
Вернусь к событиям после побега. Был вечер, я понимал, что меня ищут все. Решил переночевать в подъезде. Мне казалось, это самый безопасный для меня вариант. Всю ночь не спал, сидел в подъезде, думал, как поступить. Хотелось пить, во рту все пересохло, простыло горло от бега на холоде. К утру принял решение присмотреться на улице к людям и попробовать объяснить ситуацию, в которой оказался, попросит записать меня с видеообращением. <…>
День 2
Днем, выйдя из подъезда, увидел девушку, она сидела в машине, общалась по скайпу. Я подошел, постучал в окошко, она испугано посмотрела на меня грязного с длинными торчащими из-под шапки волосами, небритого, одетого не по сезону, опустила маленько стекло. Я просил не пугаться, выслушать ситуацию, в которую попал, и поведал ей все. В завершении попросил ее снять меня на видео и выложить везде, куда только можно, попросил флешку для прессы. Все это выглядело как-то нелепо, у меня сложилось впечатление, что она подумала — я в наркотическом опьянении. Мне сказала: «Мутный ты, отойди от машины».
Мелькнула мысль, что она обратится в полицию или позже узнает о побеге и заявит, что был тут такой. В общем, дворами я ушел и поселился в другом подъезде. Просто бродить было опасно.
Вторую ночь в подъезде мне захотелось спать и кушать, а еще больше пить воды. Пытался вздремнуть — не получалось. Во-первых, было холодно, а я в летних кроссовках, тонкие трико и тонкая ветровка. Было тяжело соблюдать спокойствие — на улице резко похолодало. Я вспомнил об одном человеке, познакомились когда-то давно. Я помнил дом и подъезд, где он живет. Во дворе спросил у парня, знает ли он, где живет нужный мне человек, он объяснил мне.
Я нашел квартиру, где живет нужный мне человек, постучал, открыл он сам. Меня не узнал, пришлось объяснять, кто я такой, все-таки вспомнил. А когда понял, что я тот, кого ищет полиция, испугался. Я попросил теплую одежду, денег. Одежду он дал, денег не было. Он живет с большой семьей. Я в квартиру не просился, пугать никого не хотел. Он вынес сосисок и нашел 150 рублей для меня. Это была большая находка и радость. Попросил его записать видео — он сказал, телефон простой без камеры. Я понял, человек опасается, это ему не надо, но и на том спасибо.
Купил в магазине попить, переночевал в подъезде. Утром решил попробовать дойти до знакомой, но не дошел. В подъезде меня задержали сотрудники спецназа. Привезли в отдел, на видеокамеру задавали вопросы, я рассказал все. Привезли на тюрьму в СИЗО-2 Новокузнецка.
<…> Я все расписал для того, чтобы вы знали, что происходит за колючей проволокой наших тюрем, лагерей. Я написал, чтобы помочь прекратить беспредел, который творится. В побеге свою вину я признал, мне дадут срок вполне справедливо. То, что происходило со мной на зоне, в побеге меня не оправдывает, но именно то нечеловеческое отношение и издевательства надо мной породили во мне еще одно преступление. Я искал помощи, искал правды, но только еще больше разжигал гнев администрации. Я убежал для того, чтобы выжить. Мне есть, для кого жить, меня любят, за меня переживают мои родные, любимые. И скажу одно: родные должны пережить меня, а чтобы им пережить, я должен жить для них. Потому что всю свою честную жизнь мама посвятила, заботясь обо мне, взамен ничего путевого не увидела от меня. Но главное для нее — я живой.
<…>
После побега Андрея Фёдорова кузбасское управление СК возбудило дело по ч. 2 ст. 318 УК РФ (применение опасного для жизни и здоровья насилия в отношении представителя власти).
Фёдоров неоднократно привлекался к уголовной ответственности за разбои и грабежи, писала Тайга.инфо. Первую судимость он получил еще в 2010 году — тогда Междуреченский районный суд приговорил его к 5 годам и 7 месяцам колонии по ч. 1 и 3 ст. 162 УК (разбой с проникновением в жилище) и ч. 1 ст. 222 УК (незаконное ношение оружия). Решение не опубликовано, но в еще одном приговоре Фёдорову сказано, что он освободился в 2015 году. Спустя год, Ленинский райсуд Кемерова приговорил его к 12 годам строгого режима за грабеж, разбой и незаконное ношение оружия.
В августе 2019 года Центральный районный суд Новокузнецка увеличил срок наказания Фёдорову до 14,5 лет колонии, рассмотрев еще один эпизод грабежа. В приговоре сказано, что осужденный ограбил ООО «Холодильник» на 90,5 тыс. рублей, угрожая сотрудникам игрушечным пистолетом. Но мужчина в суде заявил, что его знакомый предложил ему взять на себя это преступление за 300 тыс. рублей. В приговоре сказано, что в разбое он признался, уже находясь в исправительной колонии №1. Во время написания явки с повинной «магазин уже не функционировал».
Фёдоров заявил, что «рассказывал все со слов следователя, которая говорила ему на что указать и что рассказать». Он решил рассказать о фальсификации, потому что его матери передали только треть обещанной суммы. Суд не поверил Фёдорову, в апелляции отменили только взыскание с осужденного 90,5 тыс. рублей.
Подготовил Петр Маняхин