«Когда репрессии начались, хутор сожгли дотла»

© okupatsioon.ee. Депортированные эстонцы в 1950-х

В июле 1938 года на окраине Канска были расстреляны 77 человек: 76 эстонцев и один латыш. Расстрелы в Красноярском крае продолжались все лето. О судьбе убитых людей ничего не было известно несколько десятилетий, пока расследование не начал потомок одного из репрессированных.

Тайга.инфо публикует фрагмент материала Русской службы «Радио Свобода» об Освальде Богданове, судьбе эстонцев и других репрессированых народов в сибирской глубинке.

Скорее всего, о об обстоятельствах смерти погибших их родные не узнали бы, если бы не один человек — Освальд Егорович Богданов, сам потомок одного из расстрелянных эстонцев. Он стал свидетелем ареста своего отца и лишь через много лет, в 80-е, узнал, что умер его отец не в лагере от склероза сосудов головного мозга (как было написано в выданной семье справке), а был расстрелян 24 июля в Канске.

С этого и началась его огромная исследовательская работа, продолжавшаяся почти 20 лет, до смерти Освальда Егоровича в 2006 году. Результатом этой работы стала Книга памяти Рыбинского района — «Без вины виноватые». Благодаря этому исследованию теперь известны судьбы почти 1000 репрессированных его жителей — не только эстонцев, но и русских, латышей, литовцев, украинцев.

135094 новосибирск на карте большого террора

В Рыбинском районе Красноярского края эстонцев было немало: те, кто на рубеже XIX–XX веков приехал в Сибирь, желая построить свое хозяйство на необжитых землях, и те, кого привезли сюда позже — по столыпинской реформе.

— Папины родные приехали из Эстонии в Сибирь в 1898 году, — рассказывает Елена Освальдовна Богданова, дочь Освальда Егоровича, внучка репрессированного эстонца — жителя Рыбинского района. — При переходе эстонцев в православие, у большинства фамилии поменяли: уж больно тяжело они для русского уха звучат. Так что у нас все потомки эстонцев тут — Ивановы, Тимофеевы, Богдановы, Родионовы… Переселенцам давали подъемные —25 рублей. За эти деньги они могли купить, например, корову — за 3 рубля, а за 5 рублей — лошадь, остальное шло на обзаведение. И лес им давали для строительства. То поколение эстонцев построило здесь хутор Кабрицкий. Жили на хуторе около 150 человек. И как у себя на родине они пахали, так же и здесь. Много работали, у них были добротные дома, все обустроено по уму. Сами сыр и колбасы делали. А когда репрессии начались, хутор сожгли дотла, семьи разбросали по колхозам, причем в один колхоз старались распределять по 2–3 эстонские семьи, не больше.

Сейчас часто приходится слышать истории о том, что люди даже в самые трудные времена смогли хотя бы отчасти сохранить традиции, уклад жизни, родной язык. Но Елена Богданова утверждает: об этом и речи быть не могло.
— Что вы! Они жили как все. У эстонцев с Кабрицкого все сожгли, уничтожили, загнали в колхозы голых и босых, какие там традиции! То же и язык. Бабушка и дедушка говорили хоть и с акцентом, но по-русски. А следующие поколения родной язык уже забыли. Или делали вид, что забыли. А потом начались расстрелы.

«Отец только и успел сказать: «Не волнуйтесь, я завтра буду дома». Даже попрощаться по-человечески не дали

— Дедушку забрали в феврале 1938-го. Сразу после торжеств в честь 23 февраля, заодно отмечали и запуск новой электролинии — он ее и прокладывал, — говорит Богданова. — Он вернулся домой — его уже ждали. Сказали —забирают ненадолго. Но он так и не вернулся. Мы только потом узнали, что никого ни в какие лагеря не возили, убивали тут же. Мне папа так про репрессированных говорил: первой волной были русские, потом, второй волной, пошли эстонцы, затем латыши и литовцы. В 38-м году всех подряд убивали именно по национальном признаку — другого не было, тут же все крестьяне. Тройка заседает — все, расстрел. Не разбирались ни в чем. Одна эстонская семья усыновила 14-летнего мальчика-сироту, который в Сибирь из Казахстана попал. Расстреляли и его. Убивали пачками, закапывали, закидывали землей. Жители Канска боялись выходить на окраины города — выстрелы слышались непрерывно.

А вот как об аресте отца, его братьев и 17-летнего племянника вспоминает сам Освальд Егорович Богданов: «Ближе к полуночи у нас дома был произведен обыск. Забрали все документы, фото отца и охотничье ружье с припасами. Нам с матерью разрешили свидеться с отцом. Мама на скорую руку взяла хлеба, сала и денег, и мы пошли в контору отделения. Хотя прошло уже столько лет, у меня перед глазами до сих пор стоит картина нашего свидания. Горит керосиновая лампа, за столом сидят трое арестованных. По бокам и сзади стоят и сидят энкавэдэшники в темно-синих шинелях. Мама, плача, передает сверток и деньги. Милиционер разворачивает сверток, разрезает ножом на мелкие куски сало и хлеб и затем отдает отцу. Отец только и успел сказать: „Не волнуйтесь, я завтра буду дома“. Даже попрощаться по-человечески не дали. До середины марта были арестованы все бывшие жители Кабрицких хуторов, мои земляки, эстонцы. Попытки их жен и детей узнать об их судьбах заканчивались неудачей».

В 1956 году семья Богдановых получила свидетельство о смерти отца и справку о реабилитации.

— Указано было, что Егор Федорович умер в магаданском лагере в 1942 году от склероза сосудов головного мозга, — говорит Елена Богданова. — Похожие справки получили и другие их односельчане: везде причиной смерти названы болезни: воспаление легких, инфаркт, рак кишечника, менингит.

И только с наступлением перестройки, в конце 80-х, Освальду Егоровичу (ему тогда было под 60) после долгой переписки с разными инстанциями удалось узнать, что его отец ни в каком лагере вообще не был — его вместе с братьями, племянником и другими родственниками и односельчанами, арестованными позже, расстреляли спустя пять месяцев — всех в один день, 24 июля 1938 года, в Канске.

134215 Дети расстрелянных поляков помолились о репрессированных

Освальд Богданов не был историком по образованию: в 1947 году он окончил сельхозтехникум в Рыбинском районе, где и прожил всю жизнь. Работал вначале агрономом, потом экономистом, а на пенсию ушел с должности бухгалтера.

«Честно признаться, вначале у меня не было намерения разыскивать жертв репрессий по всему Рыбинскому району. Я же не знал масштабов репрессий. Знал только, что мои родные и мои земляки-хуторяне не вернулись после ареста домой, — пишет он. — Начал поиск. А с чего начинать? С белого листа? Подключил к поиску родственников хуторян, которых я знал. Из ответов им стало ясно, что всех расстреляли в один день. Я сутками не мог уснуть: перед глазами милые родные лица и их расстрел. Людская молва распространяется быстро. Начали писать и приезжать ко мне уже незнакомые люди. Помогал советами. Подвернулся случай увидеть, а затем и выписать более 200 фамилий репрессированных. Вот тут-то понял, что должен весь остаток моей жизни посвятить поиску».

На тот момент, к которому относятся эти записи (начало 2000-х годов) Освальду Егоровичу уже удалось установить судьбы 607 человек, живших в Рыбинском районе. В том числе 148 эстонцев, 33 латышей, 13 поляков, 8 китайцев, 3 австрийцев, 3 татар, 2 немцев, одного узбека и одного румына, 395 русских, украинцев и белорусов.

«Эстонцы, латыши, поляки, китайцы, австрийцы, татары, немцы и румыны были арестованы в ходе второй волны репрессий, в 1938 году», — пишет Богданов.

— Как только началась перестройка, Освальд Егорович едва ли не раньше нас стал собирать сведения о репрессированных Рыбинского района. Начал с поисков своего отца. Затем выяснял судьбы родственников, близких друзей семьи. Богданов разыскивал родных тех людей, о которых были лишь мимолетные свидетельства — часто фамилия и не более того. «По цепочке» всплывали данные еще о ком-то… — говорит Алексей Бабий, председатель красноярского отделения общества «Мемориал». — Освальд Егорович действовал «методом народной переписки». И в определенном смысле пошел дальше, чем мы: не ждал предоставления информации откуда бы то ни было, а сам ее добывал. Можно сказать, что он подстегнул процесс реабилитации репрессированных. Пишет запрос в органы — там начинают шевелиться, восстанавливать данные. Уникальность его работы еще и в том, что он тщательно, скрупулезно собирал справки: когда именно человека отправили в лагерь, где и от чего он умер. Нас на эту работу уже не хватало. Незадолго до смерти в 2006 году Освальд Егорович весь свой архив передал дочери. Я попросил у Елены Освальдовны эти папки и непрерывно в течение двух месяцев их сканировал и оцифровывал. Это уникальный массив документов, которые еще предстоит обработать.

Из тех людей, которых массово убивали, шпионы — как из меня балерина. Все они были крестьянами, в большинстве — малограмотными или неграмотными

Как говорит Алексей Бабий, сделанное Богдановым сравнимо с работой региональных отделений «Мемориала». Вот только несколько историй репрессированных эстонцев из Рыбинского района, которые по крупицам собрал Освальд Богданов:

Рауд Даниил Петрович, эстонец. Работал слесарем в деревне Новые Печеры, малограмотный. Пятеро детей. Обвинен в участии в националистической повстанческой организации. Расстрелян 22 августа 1938 года, место захоронения неизвестно. Семье сообщили, что Рауд был осужден на 10 лет лагерей и умер в 1942 году от воспаления легких.

Уйбо Готтард Андреевич, эстонец. Работал директором новопечерской школы, семья — жена и шестеро детей. Обвинен в шпионаже, расстрелян 22 августа 1938 года в Канске. Место захоронения неизвестно. Семье сообщили, что Готтард Уйбо умер в 1943 году в местах заключения от абсцесса печени.

Вальдес Яков Тимофеевич, эстонец. Работал машинистом элеватора. Обвинен в шпионаже и контрреволюционной агитации. Расстрелян 22 августа 1938 года, семье сказали, что умер в лагере в 1944-м от менингита.

Освальду Богданову нередко удавалось найти родных репрессированных эстонцев и дополнить их биографии семейными воспоминаниями. А часто, наоборот, потомки погибших в Красноярском крае эстонцев в своих поисках хоть какой-то информации о своих погибших родных сами выходили на Освальда.

134511 Сибиряков просят вспомнить девяностые

Вот отрывок из письма дочери Якова Вальдеса, Алидии Яковлевны: «Папу взяли прямо с работы. Был обыск, взяли его документы и фотографии. Мы с мамой целый месяц носили ему передачи, но соседка Черных (ее мужа тоже взяли) сказала, что их увезли на четвертый день. Оказывается, она своего Григория ждала на вокзале и видела, как их увозили. Мы ждали его, думали, разберутся, отпустят. Мама уходила на работу в ночное время, а я убегала из дома, уезжала в Красноярск и там сутками у тюрьмы стояла в ожидании отца, думала, найду его и докажу всем, что он не враг. Мама продолжала верно и преданно его ждать. Умерла 8 декабря 1989 года на 82-м году жизни. Я осталась дочерью врага народа. Помню, в школе учитель говорит: «Способная девочка, но дальше учиться нельзя будет».

Алексей Бабий говорит: те массовые расстрелы объяснялись спущенным сверху планом:

— Из всех тех людей, которых массово убивали, шпионы — как из меня балерина. Все они были крестьянами, в большинстве своем — малограмотными или вовсе неграмотными. Мало кто поддерживал связь с родственниками, оставшимися в Эстонии. В семьях — по шесть-семь детей. Но органам надо было план по раскрытию шпионажа выполнять — они и выполняли. 31 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) дало Красноярскому краю дополнительный лимит — 1500 человек по первой категории и 500 человек по второй. Это значит: еще 1500 человек разрешили расстрелять, а 500 — отправить в лагеря.

«Всех подряд убивали», Юлия Старинова, «Радио Свобода»