Особые дети

19 Дек 2010, 02:59

Ояш – небольшой поселок на востоке Новосибирской области. 19 декабря сюда, по дороге из Кузбасса, заехал детский омбудсмен Павел Астахов. Он проинспектировал работу местного дома-интерната для умственно отсталых детей. Корреспондент Тайги.инфо посетил это учреждение на несколько дней раньше и посмотрел, в каких условиях живут его воспитанники.

Ояш — небольшой поселок на востоке Новосибирской области. 19 декабря сюда, по дороге из Кузбасса, заехал детский омбудсмен Павел Астахов. Он проинспектировал работу местного дома-интерната для умственно отсталых детей. Корреспондент Тайги.инфо посетил это учреждение на несколько дней раньше и посмотрел, в каких условиях живут его воспитанники.

От Новосибирска до Ояша около часа езды. В машине — министр социального развития Новосибирской области Сергей Пыхтин и уполномоченный по правам ребенка при губернаторе Надежда Аникеева. Их задача — пройти по маршруту, которым, как предполагается, пойдет Павел Астахов, замерить время, скорректировать график его пребывания в регионе, чтобы нигде не было сбоев. Я — в нагрузку. До поездки у меня дважды спросили, была ли я в подобных учреждениях прежде, умственно отсталые дети — особый контингент. Не была. Немного волнуюсь.

По дороге от собеседников узнаю, что раньше в Ояше дети-инвалиды жили в деревянных бараках на березовых подпорках, построенных еще в послевоенные годы, а врачи пугали мам, что отправят их отпрысков сюда, если те не будут нормально заниматься по программам реабилитации. Наводить здесь порядок начали в 2000 году. «Меня тогда назначили начальником управления соцзащиты населения при администрации Новосибирской области, — рассказывает Сергей Пыхтин. — Приехал я в Ояш, зашел в эти бараки, а там — дети лежачие с тоненькими ножками и смрад от испражнений. Решил — во что бы то ни стало — сделать для них нормальные условия. Я нашел деньги, получил полное понимание у руководства области, очень помогла Любовь Швец (депутат Госдумы от КПРФ, — прим. Тайга.инфо), другие люди нашлись, которые поддержали. И в 2003 году первый корпус был сдан».

Интернат для Ояша — градообразующее предприятие. Это, если вдуматься, поражает

Дом-интернат по периметру огорожен высокими бетонными плитами. Неподалеку торчит труба котельной, которая отапливает не только это здание, но и другие дома поселка. Как оказалось, интернат для Ояша — вообще градообразующее предприятие. Это, если вдуматься, поражает: обычно градообразующими являются фабрики-заводы, а тут — учреждение для умственно отсталых. «А у нас котельные свои, водонапорные башни свои. Мы даже улицы электричеством питаем», — объясняет Любовь Присмакина, директор дома-интерната, встретившая нас у входа. В своей должности она 12 лет, недавно за заслуги попала в книгу «Человек года». Энергичная и подтянутая, бодро идет через холл здания и рассказывает, будто рапортует: «У нас несколько сотен человек трудоустроены. Не только воспитателями и медработниками. Есть те, кто работает на хозяйстве — со скотом, на посадках. Тут же больше трех гектаров земли за нами закреплено, мы и овощи высаживаем, и коров содержим. Все свое. И полная автономия. Пойдемте, перекусите с дороги, у нас как раз обед».

На обед — борщ, к нему — загустевшие сливки собственного производства, на второе — картошка с мясом. Рядом на тарелочках маленькие пирожки. Тоже с мясом, очень вкусные. И главное — к ним какое-то особенное внимание. Спрашиваю — почему? Оказывается, воспитанницы интерната, те, что постарше, учатся готовить в специально оборудованных кухнях, ну и лепят там эти пирожки.

После обеда идем по зданию, заглядываем в комнаты, где живут и учатся дети. Именно учатся: все дети с более-менее сохранным интеллектом зачислены в школу, к ним приходят преподаватели, а по итогам обучения выдается аттестат государственного образца. И диагноз — необучаемый — снимается. Принцип поселения — по 12 человек. Группы называют семьями, ребятишек в них отбирают по способностям и увлечениям. В качестве «квартир» две комнаты, в одной, побольше, стоят кровати для отдыха, в другой — столы для занятий. Дети помладше после обеда спят, те, что постарше — занимаются. Здесь повсюду плоды их творчества — раскрашенные фигурки из теста, вышитые нитками и бисером узоры, поделки, вазочки. Каждый проявляет себя, как может. Пытаюсь установить контакт, спрашиваю у ребят имена и кто что делает прямо сейчас. Некоторые отвечают очень неразборчиво — говорить хорошо они пока не научились. Я не переспрашиваю, задаю следующий вопрос — будто мне все понятно. Они снова отвечают — так же неразборчиво, стесняются и опускают глаза.

У логопеда сидит девочка Вера. Правда, сначала кажется, что Вера — мальчик. У нее короткая стрижка и на голове ни одной заколочки. Женщина, которая с ней занимается, громко произносит ее имя. Вера оглядывается на нас и улыбается. Она учится говорить. Одно из упражнений — дуть в соломинку, чтобы в полулитровой банке булькала вода. В привычном нам мире эти соломинки подают к алкогольным коктейлям, кока-коле и прочим напиткам.

В одной из «квартир» нас встречает Костя. Сложно сказать, сколько ему лет. На вид — около десяти. С Костей еще трое парней в трусах. Увидев нас, они разбегаются по комнате, выкрикивая маты — то немногое, чему научились у родителей. Костя замечает мой фотоаппарат, хватается за него и требует: «Дай нажать на кнопку!» Все три снимка, которые он сделал, получились отлично, даже горизонт не завален. Костя требует еще, но нам пора уходить. «Очень энергичный парень», — говорю я воспитателям. Те в ответ объясняют, что гиперактивность — одно из проявлений болезни.

По соседству комната-класс. Там стоят большие мониторы Apple, купленные по одной из федеральных программ. Здесь четыре и в другом классе два. Говорят, надо бы больше, этих не хватает. Дети на компьютерах играют в игры и проходят специальные развивающие программы. Один из мальчиков рисовал пальму: надо навести курсор мышки на точку, нажать на нее и тогда от соседней точки к этой проложится черная линия. Точек много, пальма — одна. Он ее почти закончил.

На первом этаже зал, где дети занимаются специальными физическими упражнениями. Когда мы туда заходим, в специальных прыгунках, привязанных к протянутому под потолком тросу, сидит Максим. Недавно ему сделали операцию, чтобы он мог стоять на ногах. Теперь — учится ходить. Я спрашиваю, нравится ли ему. Он кивает головой, смеется, говорит, что даже не больно, и вместе с воспитателем проходит половину комнаты.

Раньше воспитанников из детского дома-интерната переводили в дом-интернат для взрослых, а оттуда одна дорога — на кладбище

Следующий пункт нашей программы — социальная гостиница на 80 мест, которую в Ояше выстроили и запустили в марте 2010 года. Это уникальное решение для тех детей, кто достиг 18 лет. Раньше воспитанников из детского дома-интерната переводили в дом-интернат для взрослых, где контингент куда более тяжелый. Ну а оттуда одна дорога — на кладбище. Теперь у парней и девушек есть возможность социализироваться под присмотром соцработников: они живут в комнатах по нескольку человек или в одиночку, обставляют их на свой вкус (средний размер пенсии по инвалидности — около семи тысяч рублей) и работают, трудоустраиваясь, как правило, на полставки — уборщицами, столярами и т.д. Кто-то со временем находит себе вторую половину, и тогда им подбирают в селе дом. У одной пары даже родился ребенок — здоровый.

Здесь же — мамы с больными ребятишками. Они не только используют возможности дома-интерната, но и сами учатся ухаживать за своими детьми — под присмотром специалистов реабилитационного центра. Мне поясняют, что традиционно для проведения курса реабилитации ребенка помещают в медицинское учреждение — на три недели и без родителей. В Ояше этот принцип нарушили. Мамы и папы проходят реабилитацию вместе с ребенком, причем, долгосрочную. «Мы здесь уже три месяца, прорыв очень большой, все нравится, и ребенок делает успехи», — рассказала нам одна из мам. Она уверяет, что после всех новосибирских клиник результат увидела только здесь.

Однако на этом останавливаться не собираются. Любовь Присмакина все так же энергично ведет нас к каким-то постройкам, показывает помещения. В одном из них разместят коров с телятами, в другом — крытый ипподром (открытый работает уже давно), чтобы в качестве реабилитации детей иппотерапию можно было использовать и зимой. Оглядываясь на то, что уже сделано, понимаешь — все здесь будет, и тяжелый медицинский диагноз — не всегда приговор.

Елена Шкарубо