Коммунар

© Оксана Мамлина

Я тщусь разглядеть ее — золотую прожилочку, которая поблескивает среди кварца. Но золото прячется от меня. Оно мудрое и древнее, это практически вулкан, существовавший миллионы лет назад. А я — всего лишь человек, которому отмерено максимум 100. Второй очерк Оксаны Мамлиной из серии о рудниках Хакасии.

Дождь лил всю ночь, и дорогу к поселку золотодобытчиков размыло. Хмарь, лужи. Едем в неизвестность. Есть места, где журналистское удостоверение не работает. И не работает вообще ничего, кроме человеческих отношений! Въезжаем на технологическую дорогу рудника. «Нива» ведет себя очень пристойно, несмотря на то, что в дороге пробили колесо.

Правление рудника — красивый старинный двухэтажный особняк. Здесь давно ничего не меняется. Такая же душевная сибирская простота, сопки в тумане, дети носятся по дороге, не боясь машин и вообще никого, герань на окнах, ромашки у крыльца управленческого корпуса. Как-то все очень радушно и спокойно.

Поднимаемся на второй этаж, Катя, начинающий блогер из Питера, крадется за мной, ступени деревянные едва поскрипывают. Все в этом доме пропитано человеческими судьбами, нелегкими судьбами добытчиков. На стенах фотографии XIX века, самого начала. Это эпоха Иваницкого и Цыбульского, о которой мы имеем весьма смутные представления. Каторжный труд, телеги, лошади, руда в тачках, мужчины с темными лицами. Так начинался «Богом дарованный», после революции переименованный в «Коммунар». Стучимся к директору рудника с верой в результат. Проводников на этот раз нет, мы сами как-нибудь. Открывается дверь, и тихое сосредоточенное пространство кабинета принимает, пускает нас.

Олег Ишков, управляющий директор ПАО «Коммунаровский рудник», напоил нас кофе, терпеливо выслушал свалившихся как снег на голову журналистов и немного рассказал о руднике. Во время всей беседы у меня было ощущение, что человек рассказывает о своем доме, где каждый уголок — его, родной и сокровенный. Олег Николаевич работает здесь с 2011 года, а управляет рудником год. Шесть лет, которые, по его словам, прошли, как один день. Приехал из Москвы, но здесь будто и провел всю жизнь. Все свое, очень домашнее и уютное. Маленький мир, где каждый дом, каждый взгляд напитан историей становления «Богом дарованного».

Далекий 1833-й, нетронутая тайга, сентябрь. Рабочий Алексей Ульчугачев шел вдоль небольшого ручья и увидел кварцевый свал с видимым в нем золотом. За бесценок продал свою находку некоему купцу Федулову, который через неделю передал месторождение в долгосрочную аренду золотопромышленнику Ивану Ивановичу Иваницкому, а тот — своему сыну Константину. Место получает свое первое название — рудник «Богом дарованный». Выработка с 1899 по 1917 годы составила 4576, 7 кг золота.

Владелец рудника Константин Иваницкий был личностью непростой, холеричной, чуть запоздавшего открыть ворота конюха сносил вместе с воротами, въезжая в свой особняк на тройке породистых быстрых скакунов. Жену выбрал себе, ухватив ее в обоз с крыльца родительского дома где-то в Чебаках (юг Хакасии). Та плакала горючими слезами неделю, потом смирилась. Слугам за непослушание шашкой головы сносил. Но рудное дело знал! Понимал, что место это богатейшее и перспективное, дисциплина на руднике была железной, велось строительство поселка для добытчиков. В 1912 году Иваницкий передает рудник Российскому золотопромышленному обществу.

По легенде, в Чебаках и поселке Шира осталось несколько ненайденных схронов с золотыми слитками, которые Иваницкий надежно спрятал, перед тем, как навсегда уехать из России в Харбин. Однако попытка найти их пока что не увенчалась успехом у искателей приключений. Возможно, это один из мифов, которых рядом с золотом немало?

Лиственные половицы в доме Иваницкого слегка скрипят, выжидающе затаенно смотрят окна. Винтовая лестница пахнет старым деревом и солнцем. Вот и балкон — тот самый, с которого Константин Иванович выпускал голубя-почтаря с привязанной к лапке запиской. И тот летел, неся ее по месту назначения, чаще всего управляющему рудником Цибульскому. Летел над туманными сопками, где лиственница и береза богато увядали в преддверии зимы. Во дворе дома сейчас играют дети, здесь отдыхает детский дом из Абакана. И как-то странно себе представить, что в лихие времена Гайдара (того самого детского писателя) и атамана Соловьева на крыше стоял пулемет, и гайдаровцы «косили» каждого, кто проходил мимо ворот. В Чебаках старики до сих пор рассказывают, как девчонок и поросят с курами прятали в погребах, с какой сопки гайдаровцы соловьевцев сбрасывали, в каком озере соловьевцы гайдаровцев топили. Писателем Аркадий Петрович уже потом стал, как рапорт об уходе из армии написал Дзержинскому, а тот прочел и произнес: «Да вы, батенька, писатель, да еще и детский!»

С 1918 по 1928 годы рудник стоял. Война, много банд вокруг — мужчины уходили, а возвращались далеко не все, и работать было некому. В это же время поселок из «Богом дарованного» переименовывается в «Коммунар». Выстояв в лихое время, в 1928-м году рудник возобновляет добычу. Начинается разведка и разработка новых мест, добыча на участках Масловском, Таисьинском, Подоблачном и Калиостровском.

В поселке среди дня почти нет людей, все работают-либо на фабрике, либо в шахте. Только детвора с выгоревшими от солнца вихрами носится от дома к дому, а все их богатства — велики и самокаты — лежат в траве возле магазина, там привал и мороженое. Дети о чем-то спорят и наперегонки катаются с горы. Картина для меня, человека из города, давно забытая, если честно. Да, мое детство было именно таким. И в такой же деревне! Останавливаюсь поболтать с симпатичной улыбчивой женщиной, зовут ее Валентина и поет она в местном ветеранском хоре, голос мощный, густой, глаза распахнуты широко: «Меня в Москву от хора отправляли на передачу, снимали, как я пою, интервью давала, а вот Москва меня не впечатлила. Воздуха там мало. Красивая она, большая, но в Коммунаре мне спокойней, и люди здесь родные. А вы приходите в клуб, послушайте, как хор поет!»

С пригорка снимаю фабрику, она белая, новенькая! Все утро по ней с главным обогатителем гуляли. Владимир Марьясов вырос тут, о руднике, о фабрике, о процессе обогащения золота может сутками говорить. По цехам водил, как по музею, обо всех процессах и технологиях с такой любовью и увлечением рассказывал, что мне каждая ступенька золотой казалась. И вообще, главное не технология, которая, надо сказать, на фабрике на высшем уровне, а люди, влюбленные в свое дело целиком, без остатка. Владимир Сергеевич нас с удивительной женщиной познакомил, с Ниной Николаевной Михеевой, технологом золотоизвлекательной фабрики. Пили чай с местными фирменными пирожками с картошкой и слушали историю. Историю любви к своему делу. Даже работой это не назовешь, это часть жизни, часть человека.

135352 Золотая жизнь

Вот ее рассказ:

«Окончила красноярский институт цветных металлов, приехала на фабрику. А народ, фабриканты, они ведь, знаете, битые уже. Сколько золота — на глаз определить могут. Вот директор меня, фифочку городскую, сам везде за руку водил и сам всему обучил. Мы, молодежь, тогда шальные были, в пять утра вставали, чтобы первыми экзамен сдать. Много нас было, из Красноярска, из Сорска. Из Норильска избранные были — мы любовались ими! И никакой работы не боялись, все нипочем было, ко всему был интерес.

Самыми тяжелыми были девяностые. Мы же были государственным предприятием, а государство от нас постепенно отказывалось. И вот до чего дошли — вымыли, „выходили“ цеха и сидим, ждем… Письмо написали в правительство. Нам всем акции дали по 18 штук в руки. Начались карточки, по две булки хлеба на семью. Директор вечером с горки смотрел, не горит ли лишний свет у кого. Мы акции собрали, чтобы продать, написали письмо в правительство Хакасии. Приехал дяденька с портфелем, сказал: денег у нас нет, но спонсоров мы вам найдем. И нашли нам спонсоров из Москвы. Которым мы акции и продали. Убеждали ветеранов рудника продать, говорили, что света не будет, воды не будет, что вам на эту акцию дадут-то? Колесо от экскаватора? И люди отдавали акции за бесценок. Московские спонсоры в кредиты влезли, пытались производство поднять, все кончилось очередными долгами. Опять мы фабрику вымыли, вычистили, работать нечем, сидим, ждем.

Дяденек с портфелями тогда много ходило. Директор тогдашний сказал мне — ты там много не плачься. Попросят — покажи все. Вот последний дяденька с портфелем нам и помог, наш президент компании. Взял нас с долгами, зарплату выплатили из фондов бывших акционеров. А долги пришлось всем миром отрабатывать. Митинги были, забастовки. Из всех рудников только „Коммунар“ выжил. Зарплаты китайскими кофточками добытчикам выдавали. Коллективу памятник надо ставить, как выжили».

Не только выжили, но и построили новую фабрику, осваивают новый, безгравитационный способ обогащения золота! Даже мне, человеку далекому от химии, передается настроение, с которым об этом рассказывает Нина Николаевна, и уже не думаешь об акциях и кофточках, потому что понимаешь: с такими людьми фабрика не пропадет, ее защитят, поднимут, вымоют, очистят, как родной любимый дом.

После грохота работающих конструкций тишина местной столовой кажется блаженством. Вкусно! Котлетки с домашним мясом блогер Катя оценила, я довольствовалась гречкой и курицей, потому как мяса давно не ем. Отдохнули, насладились тишиной, теперь в шахту. Едем в царство Аида! По пути заезжаем на места, где ведутся вскрышные работы. Тракторы, экскаваторы, БелАЗы. Все грохочет и двигается: главный геолог рудника Виктор Сутормин открывает нам поистине колоссальную панораму разработок. Лязгают гусеницы, вокруг многокилометровая яма, наполненная золотыми жучками-машинами. Тайга отступила, ели отпрянули в ужасе от такого натиска.

Едем в шахту. Там нам выдают сапоги, портянки, куртки, каски, фонари и индивидуальный спасательный комплект для дыхания под землей в экстренной ситуации. Руслан, наш героический и бессменный водитель, учит нас, городских барышень, наматывать портянки на ноги. У него армейская школа за плечами. И вообще, если б не его железная логика в дорогах наших, пришлось бы нам с Катей нелегко. Наш гид по царству Аида — Олег Атаев, начальник шахты «Северная», основательный и очень спокойный человек, терпеливо ждет и помогает нам надевать фонари на каску, проверяет каждую застежку, рассказывает о безопасности под землей.

Ему как шахтеру с солидным стажем этот опыт трудными годами практики дался. Всякое, говорит, видел. Мы экипированы, проинструктированы, проверены на предмет пристегнутости и затянутости, нас ждет вход в подземелье —с виду обычная деревянная крашеная дверь, похожая на ту, что ведет в подвал. Открываешь, и попадаешь в другой мир, где главенствуют отнюдь не люди, где царствует золото. Подземелье глубиной чуть более 600 метров, а если быть точным, последний проход на метке 610. Но не это ведь важно. В вырубленной в горе комнате сидит симпатичная женщина, управляет лифтом, каменные сколы заботливо побелены, и даже хлорофитумы растут. Лифт подан, нас спускают глубоко в гору, уши немного закладывает, пахнет мокрым камнем. Тьма! Нет, даже не тьма, мгла. Где-то сейчас разверзнется бездна с вратами, на которых написано «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Не разверзается. Да и слава Богу. Я сегодня на всякий случай у местного храма помолилась — дверь заперта была, так я у входа, потихоньку.

133328 Человек со счастливого перекрестка

Лязгнул замок, дверь открылась, мы приехали на второй уровень, спустились еще ниже в подземелье, и теперь нужно идти пешком до вагонеток с рудой. Наш проводник немного ворчит: «Если б ты была мастером, с таким медленным темпом немного б заработала!» Я не мастер, да, я фотограф, зависающий на каждой капле подземной воды, я тщусь разглядеть ее — золотую прожилочку, которая поблескивает среди кварца. Но золото прячется от меня. Оно мудрое и древнее, это практически вулкан, существовавший миллионы лет назад, а я человек, которому отмерено максимум 100. Да ему, золоту, до меня дела нет. Оно себе лежало спокойно, а я тут со своим фотоаппаратом: «Ну покажись, покажись, я чуток только посмотрю, даже не притронусь!» И тут я вижу перед собой белый прозрачный силуэт. Нет, я, конечно, наслышана баек о черных спелеологах и белых альпинистах, но не до такой же степени! Впереди удаляются шаги Кати и Атаева. Силуэт стоит, дымится. Что ж, думаю, просто так стоять-то, давай я тебя поснимаю! Рассматриваю в объектив свое «видение», а это просто пар изо рта, который очень странно играет в свете налобного фонаря. Отлично, и туалет искать не нужно. Тем более, что здесь, в горе, его нет. Пожалуй, я побегу за своими и больше не буду отставать.

Вагонетки стоят пустые — конец рабочей недели, горнякам тоже отдых нужен. Атаев настаивает на окончании «фотосессии». Нет, я не могу вот так уйти, не сняв ни одного проходчика, не увидев ее, маленькую блестящую жилку, иначе ради чего все это? Я приехала за тридевять земель, чтобы снимать золото, но его не сняла? Нет! Настаиваю на дальнейшей съемке до победного конца. Чувствую, как у нашего проводника под каской волосы дыбом стоят. Но он добросовестно ведет нас дальше по тоннелю. Я поклялась, что когда выберусь отсюда, мой репортаж будет памятником его огромнейшему терпению и доброте. А сейчас я не могу отступить. Бредем дальше по щиколотку в воде, сапоги вязнут, скользко. В вырубленном отсеке — маленький лупоглазый автомобиль. Олег Васильевич бегущего навстречу парня ловит: «Где водитель?» — «Я водитель» — «Слушай, отвези ты нас к буровикам, а?» Радости в глазах водителя мало, но приглашает садиться. «Урррра», — кричим с Катей! Улыбаемся вовсю, и, видно, суровые горняки немного оттаяли, мотор заурчал, и мы поехали на место бурения.

Еще немного по практически отвесной лестнице вверх, цепляясь руками, почти на коленях вползаем к бурильщикам. И вот она — маленькая солнечная жилка, сантиметра два в длину. Атаев показывает: «Вот, вот она, под пальцем. Видишь, как блещет?» Вижу! Теперь миссия выполнена. Я сняла ее, почти незаметную. Подсвечивала налобным фонарем, чтобы та хоть немного заиграла. «Ну все, теперь моя очередь», — бурильщик заулыбался и взялся за огромный перфоратор. Тонны породы ради вот этой вот ниточки, паутинки в два сантиметра. Сотня лет работы рудника ради этих сантиметров и граммов. Жизни, судьбы, трудности и радости ради блеска маленьких крупинок. Или, может, наоборот? Может, маленькие сияющие крупинки — это награда за трудности, потери и невзгоды? Скорее, второе.

Обратный путь дается намного легче, сапоги летают, аппаратура ничего не весит, а пар изо рта не кажется духом гор. Мы выйдем обратно другими, мы уже никогда не будем прежними.

Пальцы на ногах сами разжимаются, почувствовав свободу от портянок, с плеч уходит груз кислородного аппарата весом в пять кг. Мы на улице. Атаев снимает каску, волосы у него действительно дыбом. Ежиком! Спасибо вам, Олег Васильевич, за все! Атаев идет к автобусу, который развозит горняков, а мы — в машину, попутно прихватив милую даму, которая помогала примерять нам горняцкие наряды. По пути разговорились, и мы услышали историю школьной любви: «Вышла замуж. Уехала из Коммунара. А потом, приехав на лето, встретила здесь свою первую школьную любовь и вернулась. И не жалею — люблю, счастлива! Ну, вот я и приехала, до свидания!»«До свидания», — говорим. Хм, думаю, а как же золото? Люди ж должны его хотеть, наверное? Смотрю с горы на Коммунар. Золото Колчака, Гайдара, Соловьева, Иваницкого — где оно? А река отвечает отражением золотистых закатных лучей. Солнечный блик прячется в траве, лезет на плечо, теплый и смешной! И я понимаю, что главное золото — внутри человека, лучи его идут к другим людям, согревают, вселяют веру. А зло и коварство, что вокруг камешков, оно пусть с камешками в земле и останется, и пусть никто никогда его оттуда не выкопает.

Над «Коммунаром» садится солнце, нам предстоит еще долгий путь. Иду к машине. Эти люди поразили меня своим каждодневным скромным бытовым героизмом и какой-то иной, непонятной нам, городским, простотой. Удивительный поселок. И я не жалею. Люблю, счастлива!

Оксана Мамлина, специально для Тайги.инфо