Пристанище сибирских муз
Он был похож на обобранного до нитки старика, дрожащего на холоде без пальто, с дырами окон, стоящего в руинах. У старика тогда забрали все: письма, коллекционный фарфор, шуршащие платья муз, старинные рушники, драгоценности. Он был слаб, немощен и осажден бульдозерами и кранами. Но он был не сломлен. Оксана Мамлина вспоминает о своих встречах с Новосибирским краеведческим музеем.
Музы — это женщины. Женщины любят уход, красоту и комфорт. Еще они любят драгоценности, платья и неординарных мужчин. А так как они музы, то могут присутствовать одновременно везде, дышать, где хотят, вздыхать в углу, если жизнь музея дала трещину, и водить ночные хороводы в случае хорошего настроения и соответствующей музейной ситуации. Те, кто верит в духов хранилищ, имейте в виду: это танцуют музы, просьба не путать их с полтергейстом. Да, кстати, если вам приснился музей, радуйтесь — это к деньгам и к повышению по службе.
Впервые моя встреча с Новосибирским краеведческим музеем произошла уже во взрослом возрасте. Нет, я, конечно, знала, что существует здание из красного кирпича напротив мэрии и что там расположен этот самый музей, но зайти желания почему-то не возникало.
Знакомство с Музеем природы, что на Вокзальной магистрали, состоялось гораздо раньше. И ярче. В три года меня туда привела мама, раздела в гардеробе, переобула из валенок в сандалики, и… я увидела огромный скелет мамонта! Драпала я с криком из музея по льду прямо в тех самых красных сандаликах до стоящего поблизости ЦУМа. После чего по просьбе мамы была остановлена каким-то мужиком, при помощи его же одета и посажена в автобус! Орала я от страха до самого дома. Дома уснула прямо в одежде, с тех пор маме больше как-то не хотелось знакомить меня с палеонтологией. Вернулась я туда много позже, в двенадцать лет со школьной экскурсией, мамонт стоял там же и смотрел на меня с укоризной. Он был так же страшен, но я за эти годы обрела необходимый опыт надевать маску равнодушия и спокойствия, так что ограничилась холодным взглядом на окаменелого исполина. Точнее, исполиншу, как выяснилось позже.
В моей жизни потом было много музеев, хранилищ, но мысль, впитанная с детства о том, что музей — это что-то изначально чуждое и непонятное, крепко засела навсегда. Я и сейчас так думаю: музей — это портал из мира прошлого в мир настоящего.
С Краеведческим меня свел случай — газетный материал о реставрации. Музей тогда предстал передо мной не в лучшем виде: с развороченными окнами, торчащими из них гвоздями производства начала прошлого века, с хрустящей под ногами штукатуркой. Будто человека застала врасплох, неодетого, с болезненной наготой, неприбранного, растрепанного. Без крыши, с торчащими наружу старыми лагами, он принял меня, от дождя укрыл как мог и напоил крепким строительским чаем. Тогда же показал одну из своих муз, очевидно не успевшую упорхнуть от рабочих… Девушка-манекен скромно стояла в уголочке бытовки, разрисованная фломастером во всех подобающих местах, и с тоской смотрела в проем двери. Ей хотелось сбежать.
Экскаваторы вовсю рыли окопы вокруг музейного фундамента, вскрывая потаенные лестничные пролеты, лаз, выложенный старым кирпичом, который уходил прямо под Красный проспект, окно с толстой кованой старинной решеткой. Мне нравилось тогда погружаться во весь этот полумрак с камерой и фонарем и снимать выразительные танцы теней на старых стенах. Я все ждала духов прошлого, и, вероятно, они там были, ведь чего ждешь, то и приходит… То штукатурка тонкой струйкой за шиворот посыплется, то где-то сквозняком откроет старую раму, и с улицы ворвется стая голубей, то человек пройдет под фонарем и останется на фото с таинственно подсвеченным лицом.
Приходили известные люди: журналист Инна Лысенко помогала месить бетон, джазовый музыкант и композитор Женя Гимер возил тачку со стройматериалом по переходу, а da Funky Style вообще устроили брейк-данс на крыше. Похоже, мы нравились музею, смешные, со своими планетками внутри. Подобное притягивает подобное! Мне было жаль иногда этот дом из красного кирпича. С него наживую сдирали настил, будто отбирали прошлое, окна плакали дождем, с крыши летели доски, обнажая тощие ребра каркаса. Он был похож на обобранного до нитки старика, дрожащего на холоде без пальто, с дырами окон, стоящего в руинах. И мне хотелось ему помочь! Хотя бы красиво снять его непокорную наготу. Позвать друзей, чтобы ему было не так больно.
У старика тогда забрали все: письма, коллекционный фарфор, шуршащие платья муз, старинные рушники, драгоценности. Он был слаб, немощен и осажден бульдозерами и кранами. Но он был не сломлен, и, хоть ему было нечем закрыть себя, он… пел. Тихим звуком ветра в пустынных залах, пел на крыше, насвистывая в щели, пел свою песню победы и гимн своей жизни. Я тогда поняла: когда кажется, что пришел конец, пой! Никто не может отобрать у меня голос, мое «я», мою душу! Так музей (царство мертвых, вообще-то), научил меня жить.
Через неделю дом на Красном начали штукатурить и покрывать свежей розовой краской. Подняли кранами новые рамы, освежили балконы, настелили пол, отмыли стекла, выкрасили крышу и вывезли мусор. Старик победил! Он стоял нарядный и торжественный посреди мокрых от дождя улиц, и к нему возвращалась жизнь. Наверное, музы суетливо таскали свои чемоданы, шелестя туниками по лестницам. Вероятно, музей не в первый раз побеждал и воскресал из мертвых. Он пережил разные времена, был Торговой палатой, магазином «Орбита», неважно чем — важно, что был! Для кого-то — просто укрытием от дождя, для кого-то — работой. Он всегда был тем, чем являлся для себя, — вместилищем истории. Истории города, истории эпох, истории людей. Он умирал и оживал. Любил. Расставался и принимал. Хранил. Сейчас жив. Силен. Галантен. Богат. Открыт для следующих историй.
Оксана Мамлина