Тополевка: улица, которой нет
Улица жила, пульсировала, спешила на службу, ходила строем, сушила пеленки и трусы во дворах, влюблялась, целовалась и обнималась по вечерам на лавках, вставала вместе с военным маршем, встречала, провожала. А ей за это выбили стекла и опустошили. Теперь она немощная и старая. Но она не одна — вместе с ней те, у кого «тополевка» в душе. И, может, еще все наладится. Оксана Мамлина с пронзительным очерком про Военный городок Новосибирска.
Тополевая. Или тополевка, как зовут ее местные. Дорога новая, Путина ждали, денно и нощно укладывали, катали, трамбовали, воду на крыше автомобиля стаканами возили, чтобы показать, насколько все ровно да гладко… Только не приехал Путин тогда. Ни дорога его не дождалась, ни новенький Музей Истории России, ни жители, ни те, кто перед его приездом на заборе надпись вывел: «Котик, я тебя люблю! Твой Бублик». Котик и Бублик — это для конспирации, вероятно. Вдоль забора с надписью движется взвод с флягой гороховой каши: на «губу» обед понесли. Мимо на скорости проезжают классные машины, взвод с надеждой и блеском в глазах их рассматривает. Взвод хочет такие же машины, и «я тебя люблю» хочет, и «котика»… и бублик. Но имеется только командир, пара сапог, и фляга с кашей, ах да, «губа» еще… И взвод идет к «губе», там просто хотят жрать, без котиков и машин.
На обочине народ возится с тюльпанами, крашеные клумбочки обсаживает. Я была на этой улице 10 лет назад и… это была совсем другая улица. Она жила, пульсировала, спешила на службу, ходила строем, сушила пеленки и трусы во дворах, влюблялась, целовалась и обнималась по вечерам на лавках, вставала вместе с военным маршем, встречала, провожала. А ей за это выбили стекла и опустошили. Вместе с командованием округа, переехавшим в Читу, ушли военные, улица стихла, замолчала, от удивления и замешательства широко распахнув двери парадных. Они ушли, а она не успела. Стоит растрепанная, книги рассыпала, вещи растеряла, старые снимки в луже, ветви черемух, как волосы выбившиеся. Стоит и смотрит за поворот… Будто брошенная мать вслед уходящим молодым и сильным выросшим детям. Она слишком стара, слишком неудобна, пусть она как-нибудь сама. Как и всю жизнь… Те, кто остались, называют себя «мирком». Они видели генералов и пленных. И еще не взорванный храм. И помнят рассказы стариков о том, что вооон в том доме было офицерское собрание, куда приезжал Верховный правитель России адмирал Александр Колчак.
Они были молоды и наивно счастливы на этой улице, теперь они еле поднимаются на этаж, покупают мешки перловки — кормить голубей — и слушают очередное: «Мы починим, мы подключим…» Они другие. Они прощают и верят.
Валентина Андреева приехала жить в городок в 1945 году. Отец ее был военнослужащим, и в 1941-м семью из Владивостока эвакуировали в Новосибирскую область, в село Кожевниково. А после Победы они на теплоходе добрались до города, а затем на лошади с подводой до городка, в котором тогда дислоцировалась Краснознаменная Павловская дивизия. Их поселили в генеральский дом. Помнит Валентина Григорьевна, как поднимались с Каменки, от коня пар шел, и искры из-под копыт, дорога-то булыжная была, и дом ей показался огромным. Мимо красильной фабрики ехали, по Ядринцевскому спуску. Играл духовой оркестр. Он играл на плацу всегда, ровно в 6 часов утра. В любую погоду. И настроение поднималось. Она рассказывает про улицу, как про любимого ребенка, самого лучшего и самого талантливого: «…А как честь отдавали солдаты старшим по званию! А как маршировали по плацу! А сейчас что? Офицер с солдатом дерутся прямо у дома… Докатились!»
Дома у Валентины Григорьевны прохладно и светло. Большие старинные деревянные рамы на окнах, на кухне выступ, оставшийся от старой, дровяной еще печи, с помощью которой отапливались квартиры. Было тепло. От печки, от обстановки, от людей. Старое зеркало… Портал? Здесь портал — всё, начиная с поворота к городку. Старые фотографии, книги с желтыми корешками, высокие деревянные двери, запах, как у бабушки в деревне, из детства. Два кота, рыжий и черный, спят уютно на домотканом половичке. В углу — мешок перловки. С небогатой пенсии забота о милых голубях, коих здесь несметное количество. Думаю: «Пенсия в 8 тысяч — какие вообще голуби?» А у них — голуби! И тюльпаны, и сирень возле дома. И соседский кот, которого нужно покормить, отловить и вернуть хозяйке, такой же бабушке, которая живет ровно в такой же квартире, впитавшей запах офицерских сапог и милого, милого прошлого в платьях из крепдешина…
1904 — 1913 годы — примерно в этом промежутке в Новониколаевске возникло масштабное военное поселение: с казармами, больницей, конюшнями, с флигелями для младшего и старшего офицерского состава и с домом командира полка, который насчитывал семь жилых комнат, две комнаты для прислуги, кладовую, кухню, два выхода, парадный и черный. Были также хлебопекарня, отдельное помещение для музыкантов, для репетиций военного оркестра, с высокими потолками и настолько отличнейшей акустикой, что записи концертов Новосибирского симфонического оркестра под управлением Арнольда Каца проходили именно там!
Необходимость иметь отдельно стоящий военный городок вытекала из следующих обстоятельств: в начале ХХ века в большинстве военных подразделений России было принято располагать состав на гражданских квартирах. Оплачивали проживание военные ведомства, а им это стало крайне невыгодно. Численность армии росла, шла война с Японией, и разрозненное поселение военнослужащих было неудобным. И, хотя городским властям такое положение было выгодно, потому как значительная часть дохода с аренды пополняла казну, все же по всей России началось строительство городков, идентичных, если не по плану, то по назначению, городку на улице Тополевая.
Как раз из Манчьжурии в Сибирский военный округ были переведены части. Сохранялась опасность нового вооруженного конфликта. Часть воинских частей была оставлена в составе, соответствующем военному времени. В строительстве городка было задействовано большое количество простых горожан. Говорят, в постройке принимал участие отец нашего земляка, летчика, трижды Героя Советского Союза Александра Покрышкина. Всем миром строили, всем миром обживались. Офицеры приезжали с семьями, во дворах были ледники для хранения продуктов. Разбивались палисадники возле офицерских домов, чтобы хоть как-то смягчить жесткий офицерский быт. Кроме постоянно дислоцирующихся частей в городке останавливались те, кто, к примеру, из Севастополя перебрасывался во Владивосток. Были и белочехи, и венгры, и поляки… Самые старые жители городка помнят еще, как, будучи маленькими, носили им хлеб, у кого что было, делились. Это были пленные, волею суровой судьбы занесенные в морозную глушь.
Конец 30-х в прошлом веке ознаменовался страшной вспышкой оспы, завезенной, возможно, этими самыми военнопленными. Улицы были завалены замотанными в лохмотья трупами, окоченевшими зимой и тлетворно разлагавшимися летом. Маленький окружной госпиталь с 16 фельдшерами отчаянно сражался с эпидемией, доктора и медперсонал спали по два-три часа в сутки. Кладбище в районе Березовой рощи было переполнено, и трупы жгли в печах нескольких кирпичных заводиков, кои располагались в районе так называемой киргорки (примерно территория нынешнего «Сибирского мола»). В письме директора одного из таких предприятий в райком есть строки «…Печи не справляются с количеством сжигаемых трупов. Они забиты пеплом и останками. Прошу больше трупы на заводе не сжигать, так как назначение последнего — делать кирпичи…»
Эпидемия пошла на спад лишь спустя несколько лет, унеся тысячи жизней… А городок тихо восставал из пепла. Дети ходили учиться, взрослые честно служили и жили повседневной военной и гражданской жизнью. С потерями, похоронками, но очень сплоченно пережили войну. После Победы пополняли кадровый состав, в 1960−70-х принимали русских офицеров с семьями из ГДР, Польши, Чехословакии.
Ромуальда Гурушкина приехала сюда в 1976-м из города Пренцлау, что в восточной Германии. Муж Александр был сначала артиллеристом, потом военным музыкантом. Городок сразу впечатлил и влюбил: был упорядоченным, умытым и очень интеллигентным. В такой невозможно не влюбиться! Работали много: муж в оркестре, Ромуальда Владиславовна медсестрой, сначала в железнодорожной больнице, затем в военном госпитале, что на этой же улице, потом в тюремной больнице. Когда начался Афганистан и пошел груз 200, оркестр играл… Работу не очень любит вспоминать, а вот о муже и о посиделках с друзьями под баян говорит проникновенно и тепло.
Было два мира. Военный городок и нахаловка (район такой неподалеку- беспокойный во всех смыслах). Стычки были, но городок всегда держался достойно и незаконные, предательские набеги отражал. Андрей Мугако, старший научный сотрудник отдела природы Новосибирского краеведческого музея провел здесь детство и отрочество. Среди булыжных мостовых и кирпичей, на которых отпечатки пальцев людей, вынимавших эти кирпичи из форм… Андрей рассказывает: «Помню взрослые парни с уличных боев ползком возвращались, сплевывая зубы в кулак». Дед его был полковником, кавалеристом, выступал на параде перед Буденным, получил награду. Теперь их двор заброшен и порос крапивой, а из-под асфальта все еще выступают те камни, по которым на подводах люди въезжали в городок, в еще молодой, красивый, статный…
А сейчас он стар и немощен… Но он не один. С ним те, в чьих душах тополевка с ее оркестром, лошадьми, мамой и папой. И он еще сможет дать свой, возможно, последний бой! Он это умеет! И он знает, за ним — правда!
Текст и фото Оксаны Мамлиной