Войны России XX века
Никто из переживших войну не может пройти через нее без последствий. Она должна быть связана с изменением отношения к смерти и нагружаться идеологическими схемами. Люди должны понимать «ради чего». Публицист Дмитрий Холявченко предлагает вспомнить войны нашей страны в XX веке, ради чего они велись, чем должны были закончиться и чем закончились на самом деле.
Война, как сказал один из величайших демократов XX века Уинстон Черчилль, это по большей части каталог грубых ошибок. Он знал о чем говорил. На его совести и провал операции в Галлиполи в Первой, и победа во Второй мировой. И способность сплотить нацию тогда, когда она оказалась один на один со всеми странами Оси, а Советский Союз делил с Третьим Рейхом Польшу.
История любых войн — это история либо чьих-то провалов, либо чьей-то неприкрытой агрессии. Но подходить к войнам прошлого через призму ценностей современности было бы тем же самым, что считать всех героев старых фильмов отрицательными, потому что они курят. Жизнь всегда стремится к жизни, а смерть всегда остается смертью и «убить врага на войне» отличается от «убить человека на улице» только уровнем имперсонализации действия и расчеловечивания врага на уровне идеологических абстракций. Но человеческая природа при этом остается неизменной, и поэтому никто из переживших войну не может пройти через нее без последствий.
Поэтому любая война — даже на самых «профессиональных» основаниях и в самом демократическом обществе — должна быть связана с изменением отношения к смерти и нагружаться идеологическими схемами, имеющими под собой ценностную или псевдоценностную основу. Говоря проще: люди на фронте — а особенно в тылу, потому что там происходит самое главное на войне — должны понимать, ради чего они в такой степени вынуждены отказаться от мирной жизни и даже человеческой природы, просто для того, чтобы война продолжалась дальше.
И именно ответ на вопрос «ради чего» и является главной определяющей чертой любой войны и фактором, лимитирующим как степень сопричастности и вовлеченности человека в этот процесс, так и то, сколько какая война продлится и чем закончится. Давайте посмотрим на войны нашей страны в XX веке и поймем ради чего они нами велись, чем они должны были закончиться и чем они закончились на самом деле. Итак.
Боксерское восстание (1899−1901). Первый конфликт, с которым Российская империя вошла в новый XX век, представляет собой одновременно реализацию классического тренда внешней имперской экспансии Российской империи, которую она реализовывала всю свою историю, но осложненную характерным для конца XIX века поворотом на Дальний Восток. В результате полноценной войны, которую вели против повстанцев практически все значимые государства того времени, Россия потеряла 300 человек из 200 тысяч участвовавших, фактически присоединила к империи Ляондунский полуостров с Порт-Артуром и закрепила за сферу влияния в Манчжурии с колониальными правами на КВЖД. В Порт-Артуре стала строиться новая главная база Тихоокеанского флота, в Дальнем — крупный торговый порт. При этом в вопросе о Южной Манчжурии были задеты интересы Японии, чем и была заложена основа под русско-японскую войну.
Русско-японская война (1904−1905). Пожалуй, вторая крупная война между великими державами уже не за захват, а за передел мира после Американо-испанской войны 1898 года. Причем основной проблемой войны, которая была вызвана целым комплексом факторов от недооценки противника и проблем управления и заканчивая авантюрами дворцовых группировок («безобразовская клика») и коррупцией, стало как раз то, что Россия не воспринимала Японскую империю как великую державу. Через боевые действия прошло более 1,3 млн человек, из которых погибли в боях и умерли от ран и болезней до 100 тысяч человек. Россия потеряла Южную Манчжурию, включая Ляндунский полуостров со всей инфраструктурой, и Южный Сахалин. На войну было спущено больше годового бюджета страны, материальные потери составили еще более двух годовых бюджетов.
Страна была унижена, шокирована и ввалилась в полноценную революцию, от которой народ и должна была отвлечь «маленькая победоносная война». Портсмутский мирный договор, который стал одним из фантастических успехов российской дипломатии во главе с
Колониальная политика России и закрепление сфер влияния характерны не только на Дальнем Востоке. Так в 1909-м и 1911-м была реализована Интервенция в Персию, которая по сути продолжалась практически до конца Первой мировой войны и закрепила сферу влияния Российской империи в Севером Иране.
Первая мировая война (1914−1918) поистине стала одним из страшнейших конфликтов в истории человечества. Из предшествующих войн человеческой истории ее можно сравнивать только с Тридцатилетней войной, а из последующих только со Второй мировой. Начиналась война, которую Россия могла избежать, на диком патриотическом и националистическом подъеме с погромами немцев и мечтами о Проливах, Великой Армении и всей Польше. Заканчивалась для России сепаратным миром большевиков и перетеканием в Гражданскую войну. О том, как забылась «Империалистическая война» и как начала формироваться мифология по поводу войны гражданской, я в свое время писал в первой части цикла, посвященного гражданской войне в России.
Не лишены были масштабных военных действий и подавление тыловых восстаний на территории страны. Так особенно масштабным было Среднеазиатское восстание 1916−1917 годов, в ликвидации которого участвовали регулярные части, а погибли сотни тысяч людей. В подавлении этого восстания заложены основы и будущего басмаческого движения, которое продлится более двух десятилетий.
Гражданская же война сама по себе состоит из огромного количества эпизодов, которые включают в себя и прямую военную интервенцию Центральных держав или Антанты на территорию бывшей Российской империи и войны Советской России со странами, борющимися за свою независимость или место в мире: Советско-финская (первая) и потом Гражданская война в Финляндии, Советско-эстонская, Советско-латвийская, Советско-литовская, Советско-польская и войны с Украиной, как в формате петлюровской республики, так и в формате гетманского государства.
При этом очень важно подчеркнуть, что после формальной гражданской войны, война советского государства с собственным народом не закончилась, итогом чего стала фантастическая милитаризация всех сторон жизни, агрессивная внешняя политика СССР и коллективизация, ставшая поистине главным преступлением в истории страны.
Первая мировая, Гражданская война, интервенция, подавление крестьянских восстаний, сопоставимых по масштабам с войнами, государственный «красный» террор, «белый террор», бандитизм, голод, эпидемии, эмиграции привели к многомиллионным потерям и снизили стоимость человеческой жизни на долгие годы.
В межвоенное время Советский Союз активно готовился к масштабной войне и на периферии осуществлял такие типичные колониалистские операции, как Конфликт на КВЖД (1927) и Интервенция в Синьцзян (1934), Афганские походы (1929, 1931). А о том, какое сложное явление представляет собой Афганистан и как изменилась советская история из-за войны в этой стране, мы прекрасно знаем. В первом афганском походе и в ходе конфликта на КВЖД погибли сотни советских солдат, но заявленные задачи были решены. При этом данные конфликты носят уже переходный с точки зрения идеологии характер. Переходный от войн по экспорту революции к войнам сталинского империализма.
Более четкие — уже переходные к новой мировой войне — черты несут в себе конфликты СССР с экспансионистской Японской империей в конце 30-х — Бои на озере Хасан (1938) и Бои на Халкин-Голе (1939), которые Япония (а во многом и СССР) воспринимала как продолжение конфликтов начала века. И если потери на юге Приморья составили около тысячи человек, то на востоке Приморья РККА потеряла уже на порядок больше. Победы в этих двух конфликтах массово использовались для пропаганды, и их успех во многом лег в основу той самоуверенности, с которой советский милитаризм ворвался во Вторую мировую войну.
Проблема участия СССР во Второй мировая войне (1939−1945) — одна из сложнейших и идеологически опасных проблем отечественной историографии. Вообще в традиции изучения Второй мировой войны существует невероятная несвязность отдельных событий в общей канве. Так очень мало внимания уделяется оборонительным операциям и, по сути, они превращаются из полноценных этапов в связки между наступательными операциями Советской армии. Наступательные же операции гитлеровской Германии не рассматриваются как полноценные процессы, а как отдельная историографическая линия. Очень плохо в картину войны вписывается история тыла, история военной экономики, история ленд-лиза, история оккупированных территорий и коллаборационизма и даже история партизанского движения.
Но самая главная проблема заключается даже не в этом. Самая главная проблема в том, что присоединение военным путем к СССР Восточной Польши (Польский поход Красной армии 1939 года), Советско-финская война 1939-1940, поглощение независимых Литвы, Латвии и Эстонии и отчуждение Бессарабии и Северной Буковины от Румынии в 1940 году трактуются как отдельные конфликты, выходящие за рамки Второй мировой войны и принципиально не связанные с собственно Великой Отечественной войной (1941-1945) и Советско-японской войной 1945 года. Говорить об этом и писать уже несколько лет назад стало в России практически невозможным.
Но еще более серьезным стала в итоге не столько проблема комплексного взгляда участия СССР во Второй мировой войне, сколько фантастическая гремучая смесь последствий этой войны, выродившаяся в массовом сознании в ценностные споры, не лежащие в области фактов. Для того, чтобы не повторять положения, которые я позволил себе изложить в других публикациях, сейчас просто тезисно назову основные последствия Второй мировой войны для нашей страны.
Первое. Потери — фантастические по масштабам и никому так до конца и не известные. Причем причинами этой ситуации стала смесь лжи, равнодушия, страха и пропаганды. Братские могилы сохранились, идентификация неизвестных солдатов и уточнение судьбы пропавших без вести практически не велись, на определенном этапе деятельность поисковых отрядов преследовалась, публикации об уточнении реального количества жертв войны запрещались.
Второе. Война коснулась каждой семьи, вымыла огромное количество мужчин практически из двух поколений, что в сочетании с последствиями репрессий привело к фактическому изменению гендерных ролей всех последующих поколений людей.
Третье. Победа в войне неизбежно привела к укреплению тоталитарного сталинского режима, разгону новых волн репрессий, продолжению пути на тотальную милитаризацию всего общества, усиление в населении СССР сословности и национализма.
Четвертое. Начала формироваться мифология о Великой Отечественной войне, которая при этом сопровождалась запретом ветеранских организаций, празднования Дня Победы и отчуждением от власти командования Советской Армии.
Всё это не полный список последствий, но важно в первую очередь понять, что волею нашего государства происходил одновременный процесс вытравливания памяти о самой страшной в истории войне и значительного количества фактов, не вписывающихся в модельную картину и сохранение мощнейшего потока на сохранение и укрепление мифологии о Второй мировой войне и участии в ней Советского Союза.
Также важно, что был создан огромный блок из государств-сателлитов, которые так же, как и СССР, были вырваны из нормального процесса мирового развития. Именно поэтому внешняя экспансия СССР сочеталась и с попытками сохранения статус-кво в странах Восточного блока. Известны подавление партизанской войны в Прибалтике — особенно в Литве — и на Западной Украине, где погибли сотни тысяч человек. В более поздние годы не удавалось избежать таких эксцессов, как, например, бурное и масштабное Рабочее восстание в ГДР (1953), жестокое и жестоко подавленное Венгерское восстание 1956 года и позорная для советской интеллигенции Чехословацкая весна 1968 года с сотнями погибших. Внутри страны также подавлялись крупные восстания, начиная от нескольких восстаний в середине 50-х в ГУЛАГе и Тбилисского бунта 1956 года и заканчивая Новочеркасским расстрелом 1962-го.
Все остальные конфликты 50—70-х годов можно смело разделить на два типа. Первый — это прямые пограничные столкновения СССР и КНР на острове Даманский и озере Жаланашколь (1969) с сотнями погибших. Второй — гласное или негласное участие СССР в горячих локальных конфликтах Холодной войны — Корея (1950−1952), Вьетнам (1957−1975), Ангола (1975−1991), Война за Огаден (1978−1979)
Однако самым серьезным переломом, оказавшим прямое влияние на распад Советского Союза, стала Афганская война (1979−1989), которая привела, только по официальным данным, к более чем к 15 тысячам жертв среди советских военнослужащих. С учетом умерших от ран в госпиталях на территории СССР погибших, возможно, насчитывается уже более 25 тысяч. Афганская просоветская армия и моджахеды потеряли сотни тысяч людей. Также погибло не менее 1 миллиона мирных жителей и более 5 миллионов стали беженцами.
При этом существовала мощнейшая цензура по вопросам, связанным с количеством погибших, военными преступлениями и даже с надписями на памятниках на кладбищах. Страх привел также к тому, что память о «войнах-интернационалистах» не увековечивалась, награждения не опубличивались. Это война, в которой была в полной мере реализована традиция не называть войну войной и которая в народе стала символом бессмысленных смертей.
За десять лет полноценных военных действий через «выполнение интернационального долга» прошли не менее 620 тысяч советских мужчин. Термин «афганский синдром» стал профессиональным определением самоощущения прошедшего войну человека в непонимающем его и непривычном ему обществе. Усилился страх перед службой в армии, нарушился режим обучения в вузах парней-студентов, которых призывали в период обучения, упало до минимума доверие к государству.
После войны «афганцы» наряду с «чернобыльцами» стали одной из самых организованных групп населения, лоббирующих свои права на всех уровнях. И до сих пор ветеранские организации держатся именно на этих людях, которым в среднем уже за 50.
Самой серьезной проблемой стало тотальное непонимание со стороны практически всего советского общества тех времен того, ради чего ведется эта война. Более того, втягивание СССР в афганскую кашу происходило постепенно, и в какой-то момент война достигла неприемлемых для распадающейся советской империи масштабов.
В целом, если немного упростить ситуацию, то участие Советского Союза в афганском конфликте, который жив и по сей день, полностью детерминирован логикой развития Холодной войны. Начиная от стремления сохранить приграничную страну в сфере своего влияния и заканчивая острой потребностью советского ВПК, который как раз пришел к власти в Минобороны, проверить эффективность всех своих прекрасных и разнообразных средств вооружения на полигоне реальных военных действий.
Война, которая военными аналитиками оценивается как весьма удачная, в то же время была однозначным политическим провалом. И даже когда советское руководство в 1988 году принимало решение о выводе войск из Афганистана, то голоса «за войну» со стороны Эдуарда Шеварнадзе и Владимира Крючкова звучали, опираясь только на то, что будет очень сложно объяснить людям, зачем война была начата и на то, что придется признавать поражение перед обществом, которое изначально относилось отрицательно к этой авантюре. Все остальные голоса членов Политбюро были, не смотря на политические последствия, за однозначный вывод «ограниченного контингента».
И политические последствия войны в Афганистане влились в общий поток политических и экономических проблем СССР, которые были сгенерированы самой его социалистической и агрессивной сутью и привели в скором времени советскую империю к неминуемому распаду. Внутренние же конфликты периода распада СССР лишь оттенили центробежные процессы кровью. При этом важно понять, что большинство этих конфликтов — Карабахский, Грузино-абхазский, Грузино-южноосетинский, война в Приднестровье — перестали быть внутренними, а преобразовались в конфликты между государствами и непризнанными государствами. Но самым тяжелым для России испытанием стал начавшийся еще в советское время чеченский конфликт, который привел к двум войнам, оказавшим определяющее влияние на политику страны последних трех десятилетий.
Первая чеченская война (1994−1996), целью которой была ликвидация зародившегося еще в советское время сепаратистского государства на территории России, протащила через себя сотни тысяч российских солдат, тысячи из которых погибли. Общее количество жертв войны, скорее всего, приблизилось к 100 тысячам человек. Как Афган 80-х, так и Чечня 90-х стали для населения России главными источниками ужаса перед жертвами, страхом перед службой в армии, разочарованием в военных возможностях российских вооруженных сил. А также осознанием того, что война — это не только смерть на фронте, но и партизанская борьба, террор и терроризм, преступления против гражданских лиц, похищение людей, параллельная информационная война.
Кроме того, именно в Первую чеченскую стало понятно, что в современном мире не существует войны как внутреннего дела любой страны — реакция международного сообщества, исламистский террористический интернационал, переговоры Шамиля Басаева с Виктором Черномырдиным — это очень яркие впечатления и процессы той эпохи.
Но безусловной вершиной кризисной эпохи стали Хасавюртовские соглашения, которые прекратили военные действия, но не разрешили сам конфликт. Более того, они создали ситуацию вакуума власти, в котором новый виток эскалации стал более масштабным. С точки зрения массового сознания и восприятия также очень важной была смена риторики: от необходимости уничтожения террористов и невозможности вести с ними переговоры до фактических и полноценных переговоров с теми людьми, которых еще недавно называли террористами. Для очень значительной части населения это закрепило Хасавюрт как момент слабости и национального позора, что неоднократно аукнулось в будущем при формировании идеологической основы путинского режима.
Вторая чеченская война (официально 1999−2000, но, скорее, до 2009) стала естественным для обеих сторон продолжением первой, трамплином для возвышения Путина, удовлетворением от реванша для большей части населения, переходом страны в готовность жить в условиях постоянной угрозы терроризма. В дальнейшем условия, выработанные в ходе войны, привели и к важным политическим явлениям — циничной отмене губернаторских выборов после жуткого теракта в Беслане, созданию на территории Чечни феодального наследственного политического образования, изъятого из российского правового поля, формированию культа личности президента, увеличению влияния и бюджетов силовых структур.
Непосредственно в войне погибли десятки тысяч человек. Из них, по официальным данным, около 7,5 тысяч человек из российских силовых структур. На самом деле военные потери двух чеченских войн, скорее всего, превышают потери вооруженных сил СССР в Афганистане. Также именно во время Второй чеченской войны окончательно сложилась практика существенного ограничения и искажения официальных данных России о погибших, ограничения доступа международных правозащитных и гуманитарных организаций к объектам, сосредоточенности на информационно-пропагандистской стороне военных действий.
Сравнительная победа России в информационной войне вызвана как большим вниманием к этому политического руководства страны, так и вырождением значительной части национального повстанческого движения в типовой исламский экстремизм. Последнее стало очевидным большинству международного сообщества после 11 сентября 2001 года и тоже стало важным этапом для осознания большинством российского населения своей национальной правоты.
XXI век. Начало
Дальнейшая военно-политическая история России базируется на тех вызовах, которые поставили перед страной события на постсоветском пространстве, воспринимаемом многими как исключительная зона влияния России. Также — это эпоха внутренней трансформации режима в сторону авторитаризма. Основанием для изменения принципов поведения у российского руководства стали «цветные революции» в Грузии в 2003-м и в Украине в 2004 годах. А идеологической основой — мюнхенская речь президента Владимира Путина в 2007 году.
Причем важно понимать, что восприятие политических и уж тем более социально-политических процессов у высшего российского руководства из-за очень низкого уровня культуры крайне упрощено. Так, например, революции видятся практически исключительно как реализованные провокации условного Запада, а не массовые народные движения.
Подобное альтернативное отношение к реальности не могло не изменить и реакцию страны на внешние процессы в сторону увеличения уровня респектабельности силовой составляющей. Первым таким примером стал Конфликт в Грузии 2008 года, когда действия президента Саакашвили, аналогичные действиям российской армии в самом конце 1994 года в Чечне, вызвали прямой военный ответ РФ. А также появление российских вооруженных сил на территории соседнего государства, уничтожение его оборонной инфраструктуры и признание независимости Абхазии и Южной Осетии.
Краткосрочность конфликта, безусловный успех военных действий и растерянность со стороны грузинского руководства совпали с началом влияния мирового экономического кризиса на страну и привели к не очень яркой, но однозначной поддержке действий российского руководства и президента Дмитрия Медведева внутри страны.
Гораздо более сложными, спорными и тяжелыми стали последствия событий 2014 года, которые теперь стоит однозначно трактовать как начало полноценного российско-украинского конфликта. При этом нельзя недооценивать масштабности подготовки общественного мнения России в вопросе о Присоединении Крыма (2014) и острой фазы Гражданской войны в Донбассе (2014−2015) и серьезности первого раскола в обществе. Именно с этого момента начинается синхронное и неизбежное бытование одновременно так называемого «крымского компромисса» и раскола российского общества по крымскому вопросу, риторики официальных лиц, использующей термины «национал-предатели» и «пятая колонна» по отношению к собственным гражданам.
Принципиально важное отличие этих событий в том, что Крым был напрямую присоединен к России практически бескровно, что во многом упростило ситуацию с признанием этого факта в очень широких кругах России. И в последние годы количество людей, критикующих российское руководство за присоединение Крыма по экономическо-коррупционным основаниям, явно превышает количество людей, несогласных с этим по международно-правовым и морально-нравственным причинам. И только совершенные сторонники теории заговора готовы игнорировать тот факт, что подавляющая часть населения Крыма и Севастополя была в 2014 году действительно за присоединение.
В то же время с Донбассом произошла совершенно иная история — его сделали заложником внешнеполитических амбиций России и внутриполитической борьбы Украины. Причем с одновременным созданием на территории одного из крупнейших урбанизированных пространств Европы политической системы, концентрирующей широкий спектр радикальных экстремистки настроенных организаций, движений и людей. В конфликте погибли тысячи людей и, не смотря на то, что он имеет все черты гражданской войны, прямое участие в этом России теперь уже невозможно подвергать сомнениям. Особенно сильным эхом до сих пор отдается катастрофа сбитого малазийского «Боинга» и избыток топорно изготовленных фейков, созданных вокруг нее.
Вообще вокруг Донбасса было организовано невероятное по масштабам пространство лжи, отягощенное тем, что половинчатый (и даже меньше) статус с точки зрения признания ДНР и ЛНР Россией усложнял маневры российской власти и в области пропаганды. Так, многие националистически настроенные люди были уверены, что Россия, в отличие от Крыма, предала русскоязычный Донбасс и тех идейных людей, которые туда поехали воевать. Создание же целой государственной системы манипуляции сознанием со стороны квази-СМИ и «фабрик троллей» стало с тех пор самой заметной реальностью нашего информационного пространства.
Теперь очевидно, что Минские соглашения 2015 года лишь заморозили конфликт, который в таком формате не был приемлем ни для российского руководства, ни для украинской политики. И события 2022 года были хоть и крайним, но вполне вероятным вариантом развития ситуации. А также очень хорошим основанием, которое всегда можно было поднять, раскрутить в информационном пространстве и выставить в качестве базы для оправдания нового витка конфликта на гораздо более масштабном уровне.
Проходившая параллельно Военная операция России в Сирии (активная фаза 2015−2017) была как механизмом наработки реального военного опыта российскими вооруженными силами, так и способом изменения отношения к России на внешнеполитической арене. Надо отдать должное, что на фоне малопродуктивных игр США и Европы, реальной опасности для общины арабов-христиан, которая по трагическому стечению обстоятельств связана с режимом Башара Асада, действия России в целом выглядели как решительные и эффективные. По крайней мере в русле поставленных задач по сохранению сирийского режима. В сирийском конфликте, по официальным данным на 2018 год, участвовали 63 тысячи российских военных.
В целом реакция на войну в России была нейтральной. Образ участия России в войне, как профессионального, эффективного и точечного, в целом победило в публичном мнении протесты части оппозиции, построенные на сравнении участия России в войне в Сирии с участием СССР в войне в Афганистане. Эффективность же боевого опыта, полученного в Сирии проверяется на практике текущих событий.
Таким образом, в 2022 год Россия вошла с вышеописанным бэкграундом участия в войнах и такой вот историей их восприятия, осознания необходимости, справедливости и допустимости. Происходящие сейчас события как самые масштабные со времен Великой Отечественной войны, безусловно, если не изменят отношение многих россиян к решению конфликта оружием, то дополнят новым весом и новыми акцентами. А восприятие Украины в самом широком спектре, от суверенной и неприкосновенной державы до мятежной советской провинции, при невероятной близости происхождения двух восточнославянских народов, в той или иной степени переводит дискуссию о ситуации, в которой мы сейчас оказались, в область дискуссии о гражданской войне, империализме, сепаратизме и выборе человека в его столкновении с тяжелейшей и шокирующей действительностью.
Дмитрий Холявченко
Поддержите независимую журналистику, чтобы не остаться наедине с пропагандой