«Власть»: Художник, он всегда перпендикуляр
VIII Красноярская музейная биеннале по традиции проходит в бывшем Музее Ленина. Почему первая биеннале современного искусства в России родилась именно здесь, выясняла корреспондент «Власти» Анна Толстова.
VIII Красноярская музейная биеннале по традиции проходит в бывшем Музее Ленина. Почему первая биеннале современного искусства в России родилась именно здесь, выясняла корреспондент «Власти» Анна Толстова.
Автор - Анна Толстова
Основная выставка VIII Красноярской музейной биеннале, как обычно, размещается в самом
Несколько отличных проектов public art (современное искусство, предназначенное для общественных пространств) выставлено в городе. Голландка Марьян Тиювен превратила идущий на снос деревянный особняк в центре Красноярска в нечто вроде колодца времени, прорубив в стенах и перекрытиях прихотливые тоннели. Москвич Леонид Тишков выстроил на острове Татышев лабиринт «Белые пятна памяти» из развешанного на веревках старого постельного белья. А возле музейного центра припарковалась передвижная «Галерея White Cube»: орущий рок-баллады ЗИЛ-130, прямо в кузове которого выставлены хулиганские комиксы (вроде сидящего в задумчивости перед мольбертом Гитлера — это работа Константина Еременко «Художник вне политики») и фотографии новосибирских художников. Галеристы-художники, австриец Лукас Пуш и новосибирец Константин Скотников, прикатили на своем «вайт-кьюбе» в Красноярск из Новосибирска, по пути заехав в Монголию.
Биеннале вообще проект просветительский: публике адресованы экскурсии, лекции и мастер-классы. Общение с современным
Тут ко всем вопросам подходят очень серьезно, начиная с афиши (ею занимался известный московский дизайнер Владимир Чайка) и заканчивая раздачей призов,— за это отвечает международный совет экспертов, в состав которого на этот раз входил известный немецкий арт-критик из журнала Kunstforum Хайнц Шютц. Словом, если бы речь шла о биеннале в каком-нибудь нестоличном европейском городке, где, конечно, имеются и музей современного искусства, и деятельная поддержка местной администрации, во всем этом не было бы ничего экстраординарного.
Однако речь идет о России, где в официальном политическом лексиконе выражение «современное искусство» до сих пор звучит неприлично. Речь идет о Сибири — ее по традиции воспринимают как сырьевую базу, которой совершенно незачем мечтать о каких-то культурно-инновационных надстройках. Наконец, речь идет о Красноярске, который в свете вышесказанного просто обречен был оставаться «родиной великого русского живописца Сурикова».
То, что первая в России биеннале современного искусства проводится в последнем в СССР Музее Ленина, только на первый взгляд кажется парадоксом. Красноярский музейный центр, по сути, глубокий анахронизм: это последний, 13-й филиал Центрального музея В. И. Ленина, сданный в эксплуатацию в 1987 году, в разгар перестройки. Он, со своим выгодным местоположением на Стрелке, в самом центре Красноярска, на берегу Енисея, с огромными площадями, занятыми никому больше не нужными ленинскими реликвиями, тоже вполне мог «перестроиться» в торгово-развлекательный комплекс. Так что проводящаяся с 1995 года Красноярская биеннале этот музейный центр спасла. Он вошел в интенсивный выставочный ритм: в промежутках между биеннале в Красноярске можно увидеть множество привозных (вплоть до графики Генри Мура) и местных проектов. В частично сохраненную ленинскую экспозицию теперь включены работы участников биеннале и ретроспектива красноярского абстракциониста Андрея Поздеева.
Биеннале исподволь меняет облик Красноярска. Лозунг местной администрации — «Красноярск — город фонтанов». Улицы и площади действительно
Все это, конечно, не скоро превратит Красноярск в крупный туристический центр. И до открытия музея современного искусства здесь еще далеко. Но то, что вот уже 14 лет делают своими силами в Красноярском музейном центре, вызывает уважение.
Как в Музее Ленина завелось современное искусство, рассказал дизайнер, архитектор, бессменный куратор биеннале, заместитель директора Красноярского музейного центра Сергей Ковалевский.
«Хотелось сохранить этот драйв»
Почему Красноярская биеннале называется музейной? И как из музейной она превратилась в биеннале современного искусства?
Биеннале возникла в музейной среде в середине 1990-х, когда все говорили о культурных инновациях. Для Красноярского музейного центра это было особенно актуально, поскольку он, как бывший Музей Ленина, сохранял в себе мощный заряд старой идеологии, начиная с архитектуры и заканчивая людьми, которые здесь работали. Однако современное искусство появилось здесь еще в 1993 году вместе с ярким фестивалем «Новая территория искусства». Это был проект тогдашних прогрессистов из министерства культуры, в Красноярск привезли работы Ильи Кабакова, Ивана Чуйкова, молодых «медгерменевтов» и многих других — сразу была задана высокая планка. Хотелось сохранить этот драйв — придумали музейную биеннале с участием современного искусства. Музейщики оказались людьми авантюрными, бросились с головой в это дело. И какое-то время сохранялась комбинация художественных и музейных проектов, одновременно представляемых на наших площадках. Но потом мы устали от дисбаланса качества: все-таки музейщики не художники и не работают профессионально с визуальным искусством. И с 2001 года современное искусство начало играть главную роль, а музейное пространство стало для художника своеобразным резонатором. Особенно такое, как наше, где некоторые уголки сохраняют пыль советской экспозиции. Вот на этот раз Андрей Кузькин внедрился в ленинские залы и сделал там очень интересный длительный перформанс.
Что дала биеннале Красноярскому музейному центру, видно даже по экспозиции, которая ожила благодаря произведениям современного искусства. А вот что получают маленькие краеведческие музеи Игарки и Дудинки?
Мне кажется, любому вменяемому музею нужен язык. Язык образов — это самое
А есть ли конкретные примеры того, как современное искусство повлияло на маленькие музеи Красноярского края?
Конечно. Гран-при прошлой биеннале присудили инсталляции Виктора Сачивко «Сетумаа, возвращение мечты». Это такая серебристая композиция из земли и фигурок из фольги, которую он сделал вместе с детьми эстонской деревни Хайдак в Партизанском районе неподалеку от Красноярска, где живут потомки эстонцев-сету, переселившихся в Сибирь при Столыпине. Там уже в самом процессе работы был элемент арт-терапии. Это произведение успело прокатиться по миру: его выставляли на «Арт-Москве», возили на фестиваль Europe XXL в Лилль. А совсем недавно «Сетумаа» въехала в специально отведенную для нее избу на родине, в деревне Хайдак. И это характерный пример: маленький школьный музей владеет работой с европейской известностью, что для местной администрации имеет чрезвычайно важный пиар-эффект. Но прежде всего это важно для людей — по существу, искусство стало импульсом формирования сельского музея.
«Блеск столичной жизни здесь пока неактуален»
Как происходит отбор художников на биеннале? Если судить по выставке, у вас собраны все самые свежие столичные силы. Это ваш выбор или советы консультантов?
Это мой выбор, и вся ответственность на мне. Придумывается тема, концептуальный каркас — возникает представление о круге художников. С мэтрами, конечно, очень трудно. Я приглашал сюда Энтони Гормли, но у него в расписании Пекин, Африка, Австралия, да и бюджеты у нас не те. Но он сказал, что готов запланировать нас на следующий год. Это художник, который был бы у нас в «Дали» очень уместен, он действительно расширяет горизонты, переосмысляет пространство. Хотя одну британскую знаменитость пригласить на этот раз удалось — «профессоршу концептуализма» Корнелию Паркер. Из московских звезд Константин Батынков, например, участвовал чуть ли не в каждой биеннале, так что на этот раз попросил дать ему передышку. Зато впервые лично приехал Леонид Тишков — сделал работу специально для острова Татышев, давал мастер-класс детям, лекцию читал.
Можете определить, какого рода художники к вам приезжают? Гламурных и модных АЕС+Ф у вас, наверное, невозможно представить?
Мы просто с АЕС+Ф не вели переговоров. Может, и у них для нас что-то найдется. Ведь приехали же на Канский фестиваль (фестиваль видеоарта и
Тогда почему тема биеннале «Даль» так далека от каких-то социально-политических реалий красноярской жизни?
Социальность бывает двух видов — горизонтальная и вертикальная. Я — за вертикальную, когда общение идет чуть поверх головы собеседника, а не на его уровне. Здесь работа идет на повышение, ориентация на того зрителя, которого нет, но к созданию которого надо стремиться. Меня упрекают в отсутствии социальности, но политический активизм мне, как куратору, неинтересен. Я бы хотел перевести разговор на уровень метафизического, меня интересуют феноменология и топология пространства. И потом, смешно упрекать современное искусство в том, что в нем слишком много философии.
А биеннале сама по себе стала социальным проектом? Вы воспитали новую публику?
Новая публика — это молодежь, и эта аудитория все время растет. Это, конечно, не только наши усилия — это общий процесс информатизации, компьютеризации. Это новое поколение: они говорят на иностранных языках, ездят за границу, видят современное искусство в других городах и хотят видеть его здесь, где они живут. В Красноярске появляется новый слой дизайнеров, фотографов, художников, хотя художников и не так много. Вот их мы видим у нас всегда: внимательные глаза, понимание. Впервые введенная в этом году как спецпроект Летняя школа биеннале неожиданно оказалась вполне продуктивной: после месяца мастер-классов появились художественные проекты, которые сейчас выставлены в музее-усадьбе Сурикова и на главной площадке, и они не портят борозды на фоне основной выставки. То есть биеннале — это и образовательный инструмент.
«Пока мы не чувствуем признания ни во власти, ни в бизнесе»
В Красноярске происходит что-то параллельное биеннале в других областях искусства?
Из сопоставимых по типу художественного мышления можно назвать, пожалуй, только фестиваль современного танца — существует группа энтузиастов, которая ежегодно привозит сюда коллективы modern dance. У нас с ними одна публика, для нее ведь в Красноярске не так много адекватных культурных событий. Иногда мы с дансерами даже вместе делаем какие-то перформансы — они участвуют в нашей музейной ночи.
А еще какие-то места в Красноярском крае помимо Красноярска и Канска, где бы проходили фестивали современного искусства?
Безусловно, с появлением Фонда Михаила Прохорова, который и нас поддерживает, очень ожил Норильск — там появился свой мультимедийный фестиваль «Норильский кактус», куда завозится множество интересных проектов из разных областей современной культуры. Но это, так же как и канское видео, инициатива внешняя, а наша биеннале примечательна тем, что родилась и концептуально развивается внутри территории.
Это вам дает поддержку в городе? Насколько я понимаю, в Перми многие против музея современного искусства и других инициатив Марата Гельмана именно потому, что его воспринимают как пришельца извне.
Такого козыря, как упрекнуть нас в том, что мы внешний враг, у наших противников нет. Но настороженность в некоторых слоях все же есть — это неприятие современного искусства как такового. Очевидно, оно еще гнездится в так называемых профессиональных художественных кругах и институтах. Хотя в нашем маленьком художественном сообществе есть и молодые члены Союза художников — для нас это не имеет значения, мы открыты для всех.
Красноярский музейный центр принимал у себя выставку коллекционера Пьера Броше «Будущее зависит от тебя». Одной из целей этого проекта было показать, что современное искусство — это обязательная часть мировой политической и предпринимательской культуры. Как вы думаете, в Красноярске это кто-то понимает?
Даже если кто-то это понимает, то виду не подает. Пока мы не чувствуем признания ни во власти, ни в бизнесе. Хотя в этом году ситуация начала меняться: вновь организованное краевое министерство культуры публично, на губернаторском совете обозначило стратегический вектор инновационного развития культуры. Однако до реальных масштабных действий дело еще не дошло. Коллекционеров и галерей современного искусства в Красноярске по большому счету нет: в 1990-е появлялись какие-то банковские коллекции, но их интересовала традиционная продукция Союза художников — сибирские пейзажи и прочие натюрморты. Местные бизнесмены и политики катаются на модных машинах, носят модные костюмы, но моду на современное искусство пока не усвоили. И Пьеру Броше за его кратковременный «налет» не удалось сформировать в бизнес-элите новый образ респектабельности.
За время существования биеннале в Красноярском музейном центре появилась своя коллекция современного искусства?
Да, пока биеннале для нас единственный эффективный механизм формирования коллекции, художники-участники нам часто что-то дарят. Таким образом у нас собрались вещи самых именитых наших авторов: Валерия Кошлякова, Юрия Аввакумова, Александра Бродского, Леонида Тишкова, Константина Батынкова, Ольги и Александра Флоренских. Конечно, Илья Кабаков и Эрик Булатов нам недоступны, это другая категория. Но для потенциального сибирского музея современного искусства это достойный стартовый капитал.