Духовные склепы

30 Янв 2014, 12:35

Разгадка особого отношения к «нашей победе» состоит в том, что она — главная «духовная скрепа» власти и общества. А люди для нашей власти никогда важны не были. И мысль «Дождя» о том, что человеческие жизни можно поставить в опросе на одну чашу весов с государственными ценностями, — кощунство.

Как человек, не смотрящий телевизор и не читающий до обеда советских газет (и после, впрочем, тоже), начало вакханалии вокруг опроса на телеканале «Дождь» я пропустил. Но высота волн поднятой вони и количество децибелов в доносящихся воплях заставляет задуматься — а что же, собственно, произошло?

Почему нельзя задаваться вопросом о целесообразности сотен тысяч голодных смертей в Ленинграде? Почему это — «кощунство над памятью жертв и воинов»? С каких пор задавать вопрос стало почти преступлением?

Видно, что вопрос «Дождя» попал прямо в сердцевину клубка противоречий и нервного напряжения современной власти и современного общества.

Конечно, вопрос, выдернутый из контекста исторической передачи (самим «Дождём» выдернутый), выглядит глупо и вызывающе: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней»? Вопросы такого рода не должны содержать утверждений, если эти утверждения не являются общепризнанными. Иначе это то, что политтехнологи именуют «формирующим опросом», вроде «Знаете ли вы, что кандидат Имярек является опытным руководителем, знающим нужды простых людей?».

Абстрагируясь от сути вопроса, «Дождь» по форме занялся агитацией вместо обсуждения. Причём сделал это, полагаю, бессознательно.

Переформулируем вопрос корректно: «Можно ли было сберечь сотни тысяч жизней, сдав Ленинград?». И уже второй вопрос: «Если да, то нужно ли это было сделать?». Вот это уже нормальный опрос, а не пропаганда. Что, впрочем, не даёт гарантий от последующей истерии.

Но очевидно, что причины истерии — не в форме вопроса. Причины — в прямом попадании. В духовные скрепы.


Чья победа?

Скандал вокруг «Дождя» — далеко не первый. Помните прекрасную Ульяну Скойбеду с её абажурами? Ей и «Комсомолке» прилетело бумерангом, но бумеранг-то сначала полетел в Леонида Гозмана, сравнившего СМЕРШ с СС.

Но Гозман — не «Дождь», да и абажуры явно оказались неудачной пропагандистской находкой.

Ну а стычки помельче ежедневно происходят на просторах интернета, и смысл их сводится к одному: «Нашу Победу не тронь, это святое!».

При этом Отечественная война была 70 лет назад, и подавляющее большинство ныне живущих в ней участия не принимало.

Со стороны может казаться необъяснимой загадкой: почему, чем дальше от нас события Великой войны, чем меньше остаётся участвовавших в ней, — тем пышнее празднования по поводу Дня Победы и истеричнее споры вокруг неё?

Когда я был подростком, ещё было довольно много живых участников Гражданской войны. Но подобной истерии по её поводу не было. Первую мировую войну вообще никто не вспоминал и не знал. Как не вспоминают и не знают её сейчас. А ведь с 1914-го по 1917-й русские люди проливали кровь за матушку-Россию, за братьев-сербов (а также за Босфор и Дарданеллы). Но мы ничего не знаем об их подвигах, не спорим, были ли те жертвы напрасны, а вопрос «Не надо ли было заключить сепаратный мир с Германией в 1915 году для спасения России» не вызовет и сотой доли возмущения.

Мы выкапываем скелеты из братских могил и строим на этом месте дома. И когда их построят, квартиры там купят люди, цепляющие на машины георгиевские ленты и гордящиеся «нашей победой»

Нет истерии и по поводу Советско-финской войны, которая отнюдь не была «мелким инцидентом» — в ходе нескольких месяцев погибли в десять раз больше советских солдат, чем за всё время войны в Афганистане. Вообще, к финнам, которые воевали на стороне гитлеровской Германии и до сих пор чтят память своих солдат, у нас, удивительное дело, нет никаких претензий. У нас есть претензии ко всем вокруг — к Эстонии, Латвии, Польше, западной Украине, но к финнам — нет. И вопрос «А надо ли было воевать с Финляндией» вызывает горячие споры, но не истерику.

Так что дело не в уникальной исторической памяти жителей России и не в особом почитании предков. На тех предков, которые сгинули в сталинских лагерях и тюрьмах, например, нам вообще наплевать. Мы спокойно выкапываем их скелеты и черепа из братских могил и строим на этом месте жилое здание. И когда здание будет построено, в нём купят квартиры люди, цепляющие на машины георгиевские ленты и гордящиеся «нашей победой».

Разгадка особого отношения к «нашей победе» состоит в том, что она — главная «духовная скрепа» власти и общества. Единственное из прошлого, что объединяет сейчас страну. Главный предмет национальной гордости.

А национальная гордость россиян сильно ущемлена. Величие утрачено, уважения к нам нет. А мы привыкли. И мы истерически требуем — уважайте, уважайте, уважайте нас! Мы спасли мир от фашизма! Наша победа!

Эта истерия и требование уважения больше направлены внутрь, чем наружу — для сплочения рядов и укрепления скреп.

Снаружи всё немного сложнее. Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях приводит английский анекдот 1941 года. Русский водит англичанина по Москве и рассказывает: «Это улица Черчилля, бывшая Гитлера... Это площадь Каннингэма, бывшая Геринга... Это вокзал Бивербрука, бывший Бормана... Хотите сигарету, сэр?» — «Спасибо, товарищ... бывшая сволочь». Анекдот, конечно, — наглая клевета. Не было в Москве улиц Гитлера и Черчилля, но доля истины в нём есть.

Советский Союз на глазах всего мира заключил с нацистской Германией беспринципную сделку, разделил с ней Восточную Европу, провёл 22 сентября 1939 года совместный с немцами парад в Бресте, поставлял Германии военные материалы для авиации, которая бомбила Лондон, горючее для танков, которые громили Францию (а потом на этом же горючем поехали на Восток), проводил германский крейсер по Северному пути, чтобы он топил английские суда в Тихом океане.

А когда в благодарность за все услуги Германия напала на Советский Союз, Сталин стал настойчиво требовать помощи и открытия второго фронта — того самого, уничтожению которого он помог.

«Сила, масса, мужество и выносливость матушки-России еще должны были быть брошены на весы. Но если брать за критерий стратегию, политику, дальновидность и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны полностью растяпами», — писал позже об этом периоде советской истории Уинстон Черчилль.

Поэтому довольно трудно убедить Запад, что мы воевали «за общее дело» и «спасли их от фашизма». Советский Союз воевал за своё дело, а советское руководство спасало свою власть в первую очередь. И как показал опыт Брестского мира, если надо — коммунисты ради своей власти были готовы отдать огромные территории.

И у жителей Ленинграда, как и у жителей Киева, Минска, Одессы, Сталинграда, никто не спрашивал, надо ли сдавать их города или превращать их в поле боя, нужно жертвовать их жизнями или нет.

Но вот вынесение вопроса о целесообразности действий власти — если не кощунство, то подрыв основ государственности России.


Государственная религия

Тут мы подходим ближе к современному моменту. В чём он состоит? Наверху — помпезная, раздувающаяся от роскоши и вывезенных миллионов вертикаль власти, внизу — пока ещё довольное, но уже не очень, молчаливое большинство, жующее госпропаганду и потребительские кредиты.

Где-то сбоку — совершенно бесполезное и ненужное в этой конструкции беспокойное меньшинство, задающее ненужные вопросы. Нет, не про блокаду Ленинграда, этот-то вопрос крайне полезен. Ненужные вопросы касаются дач, оффшоров, яхт, клубов и прочего национального достояния, осевшего на зарубежных счетах. Также постоянно звучат сомнения в правильности проводимого курса.

Сомневаться в правильности действий власти нельзя. Это закон, это аксиома, из которой вытекает наша государственная шизофрения

Сомнения — вот в чём всё зло. И, если беспокойное меньшинство заразит своими сомнениями большинство, конструкция власти зашатается. Поэтому цель охранных пропагандистов — вбивать клин между большинством и меньшинством, чтобы обыватель шарахался от последних, как чёрт от ладана.

Сомневаться в правильности действий власти нельзя. Это закон, это аксиома, из которой вытекает наша государственная шизофрения. Революция — плохо, но Сталин — это великий руководитель, приведший нас к победе. Хороший Сталин взрывал храмы и расстреливал священников, но православие — наша вера и основа духовной жизни.

А вдумайтесь, какой должен быть уровень шизофрении в мозгах, чтобы одновременно требовать уважения за спасение мира от фашизма и клеймить версию Виктора Суворова о том, что Сталин хотел напасть на Гитлера первым. Нет, не хотел, мы верны были Гитлеру! Чувствуете, как ловко я подменил Сталина на «мы»? Государственная пропаганда делает это повсеместно.

И так далее, вплоть до звёзд на башнях Кремля, соседствующих с триколором, и гимна на музыку времен Сталина со словами о боге.

У нынешней власти авторитета недостаточно, чтобы успешно внедрять в мозги подведомственного населения подобные постулаты. Потому приходится опираться на шизофрению, накопленную в предыдущий период.

Получается ядрёный коктейль «государственной религии», в догмы которой можно только верить. А не пытаться их проверять логикой, и уж тем более — ставить под сомнение. И тут, надо сказать, нынешней власти с народом повезло: он ещё в советское время был приучен к тому, что официально живёт в одной стране, а фактически — в другой. Привычка не думать, не сомневаться, не противоречить, «быть как все», впиталась у большинства населения с молоком матери.

Одним из главных постулатов «государственной религии» является историческая безупречность принимаемых властью решений. Другим важнейшим постулатом — единство власти и народа в ходе всей истории. Решения власти приравнены к решениям нации, за поступки власти народ несёт солидарную ответственность. Но отвечать же не за что (смотри первый постулат)! И спрашивать с власти — не за что, да и мало того — противоестественно.

Раньше «мыслящее меньшинство» было нужно — строить ракеты, создавать экономику. Сейчас необходимости в нём нет никакой. Добро пожаловать на выход

Такая «государственная религия» очень удобна для инфантильного сознания: «Мы всегда правы». Это сознание трёхлетнего ребёнка, только в национальном масштабе.

Противоречивый набор догм имеет огромные недостатки. На нём невозможно сформировать никакого подобия «государственной идеологии». Либо выходит что-то такое, с чем на люди стыдно показаться.

Но есть и свои достоинства. Любой человек, способный к сомнению, рано или поздно «попадётся» на «святотатстве». Раньше «мыслящее меньшинство» было нужно — строить ракеты, создавать экономику, развивать науку. Сейчас необходимости в нём нет никакой. Добро пожаловать на выход. Не хочешь уезжать, любишь Россию? Ничего, разлюбишь.


Люди не важны

Вопрос «Дождя» глуп и некорректен, потому что слово «нужно» не указывает, кому именно «нужно»? Нужно ли Сталину было сдавать Ленинград? Нужно ли ленинградцам было, чтоб сдали Ленинград? Нужно ли это нам, ныне живущим? Нужно ли это тем, кто не родился и не родится никогда, потому что их потенциальные родители погибли в Ленинграде?

Ответ на вопрос зависит от того, кому нужно. И поскольку решения принимал Сталин и «его комиссары», то мы знаем однозначно — нет, не нужно. В вопросе войны с Германией, в вопросе войны на выживание Советская власть людей не жалела. Если десять умерших от голода ленинградцев стоили Германии одного солдата на фронте, значит, они должны были умереть от голода.

В России никогда власть не была «для людей», всегда люди были для власти. Одна из догм государственной религии требует — жертв не считать! Все жертвы — священны и оправданны. И путинские времена в этом смысле ещё одни из самых травоядных.

Парадоксальным образом обилие жертв в Великой Отечественной войне стало символом величия Победы и лично генералиссимуса. Хотя накануне он обещал войну на чужой территории и малой кровью. Люди не являются ценностью для нашей власти и никогда не являлись. И сам вопрос о том, что ценность человеческих жизней может конкурировать с государственными ценностями, — кощунство.

Парадоксальным образом обилие жертв в Великой Отечественной войне стало символом величия Победы и лично генералиссимуса

В Великой войне государственной целью была победа над Германией. И Сталин людей не жалел. Но справедливости ради — он и своего сына не пожалел. Теперь времена другие, и власть другая. И отношение к детям у неё другое. К своим, разумеется.

Но давайте зададимся вопросом, что является главной государственной ценностью сегодня? Ну, деньги, понятно. А вот официальной ценностью? Священной коровой?

Территориальная целостность.

Сундук с драгоценностями недр.

А люди? А люди, — главное, чтоб не мешали. Не нравится — вали. Границы открытые. Новых мигрантов завезём. Они работящие и нетребовательные.

Сколько миллионов уехало за пятнадцать лет? Сколько спилось, скололось? Сколько умерло от болезней, которых не способна лечить разваленная медицина? Сколько неродившихся, потому что непонятно как жить?

Это всё неважно. Продолжаем оптимизировать (то есть сокращать) медицину и образование, продолжаем укреплять армию, МВД и спецслужбы (территориальная целостность и стабильность).


Постулаты государственной религии

Российская и советская власть всегда были правы, в любой исторический период.

Власть и народ — едины, действия власти — действия народа (даже если против народа), проступки власти — ответственность народа (но проступков нет).

Революция — плохо, революционеры — злодеи и наймиты Госдепа (германского Генштаба).

Победившие в революции коммунисты — хорошие и государственники (смотри первый постулат).

Все, кого Россия и Советский Союз обидели, сами это заслужили (это следствие из первого постулата).

Православие — основа российской государственности (отсюда следствие — Сталин был православным правителем, хотя и не знал об этом).

Жертвы священны и оправданны высокими целями. Чем больше жертв — тем священнее война, тем более велик полководец.

Территориальная целостность России превыше всего (пусть даже умрёт последний русский).

Ну а теперь можете начинать жечь костры и бить в барабаны.