«Каждый человек есть образ божий»: Новосибирск обсуждает палача Сталина и человечность

24 Авг 2016, 12:11

Аналитическая дискуссия «Основные проблемы секулярного и религиозного мышления. Сциентизм, здравый смысл, ценности и прогресс» собрала в Новосибирске экспертов из разных областей: правоведение, история, философия, психология, журналистика и публицистика. В обсуждении участвовал и представитель РПЦ.

В связи с возобновлением антинародной дискуссии об установке памятника палачу Иосифу Сталину в Новосибирске Тайга.инфо вспоминает обсуждение темы репрессий с учеными, общественниками и религиозными деятелями о наследии советского режима.

Ярким фоном для общения послужили несколько слайдов экспозиции «Свет во тьме светит», посвященной православным мученикам и памяти о гонениях на Русскую православную церковь в советские годы. Но, несмотря на заявленный контекст мероприятия, не обошлось без попытки провокации и помощи правоохранительных органов. Подробности в материале Тайги.инфо.

Майскую дискуссию открывали специалисты в области психологии и психотерапии. Андрей Гронский, психотерапевт, посчитал необходимым развести понятия секулярного и религиозного мышления, а также заметил, что религиозная вера может основываться либо на личном мистическом опыте, либо на вере в определенные догматы.

«Другая тема, которая мне кажется любопытной, — добавил специалист, — посмотреть соотношение религиозной веры и такого феномена как фанатизм…»

«Че к чему, — перебил спикера дискуссии один из гостей: мужчина с видеокамерой, все это время стоящий между спикерами и залом. — Ты скажи, совместимы или несовместимы»…

Ведущий: Мужчина, позволите, мы сами будем проводить дискуссию, без вашего участия? Благодарю вас.

Мужчина с видеокамерой: Нет, я буду записывать [на видеокамеру], это тоже участие.

Ведущий: Только молча.

Психоаналитик Анна Павловец, выступавшая следом, выделила сознательный и бессознательный слои религии, второй из которых, по ее словам, очень сложный и определяется уровнем культуры верующего человека. Специалист отметил, что чем уровень культуры выше, тем меньше вероятность того, что культурный человек допустит себе резкие высказывания по отношению как к своей, так и к другим религиям.

Ведущий дискуссии, философ Роман Шамолин, привел к обсуждению свое личное наблюдение. По его словам, некоторые люди, ведущие светский образ жизни, но обратившиеся к религии, заметно теряют в способности к самостоятельной интеллектуальной жизни: их умственное развитие приостанавливается, происходит «замораживание» в догмах. Роман привел примерную цитату высказывания Гете: «У кого есть искусство и наука, тот не нуждается в религии», пояснив, что в ряде случаев религиозная вера является заменителем свободного мышления. Это дает верующим давно готовые ответы на тревожные вопросы, а также и внутреннее успокоение, однако такие люди довольствуются одним лишь этим, совсем забывая, что эволюция человека и общества состоит в постоянном и самостоятельном поиске ответов на тревожные вопросы. «Это мои персональные наблюдения, возможно, у вас есть другой опыт общения с людьми верующими», — добавил ведущий.

Иеромонах Платон, кандидат философских наук, заметил, что удовлетворение готовыми ответами бывают в любой сфере человеческой жизни, не только в религии, а что же касается развития, то, по его словам, не нужно абсолютизировать это как главную ценность: «В русской традиции есть альтернативное понятие: преображение. В этом смысле развитие для нас не является ценностью ни в историческом плане, ни в индивидуальном разрезе. Куда развиваться-то? И какой смысл вообще развития?»

Вопрос из зала: Чем отличается преображение от развития души?

Иеромонах Платон: Развитие — это раскрытие имманентно присущих человеку сил: то, что уже есть, оно развивается, доходит до какого-то совершенства. А преображение — это изменение не только за счет внутреннего присущего, а за счет приобщения к иному, к благодати.

Из зала: Развитие может быть позитивным?

Иеромонах Платон: Конечно, и то и другое может быть позитивным.

Историк Дмитрий Холявченко указал на то, что заданный вопрос можно рассматривать как в антропологическом плане, так и в социальном. По словам эксперта, вопрос о развитии воспринимается современным обществом не как последнее дело. «Тот же протестантизм в 16 веке был способом решения большого количества вопросов при помощи упрощения теологической системы и религиозного мировоззрения, — привел в пример Дмитрий. — С точки зрения развития экономики и технологий, общественных институтов и лифтов протестантизм был очень эффективен. Но процесс развития помог вывести общество на другой уровень научного понимания, на тот уровень, на котором „преображение“ уже можно трактовать так, как мы привыкли трактовать его сейчас. Нужно ли человеку понимание, преображается он или не преображается на том старом уровне, или…»

Спикер не закончил говорить, потому что его перебил мужчина с видеокамерой, уже сидящий на корточках рядом с выступающими и все это время периодически встревавший в их выступления.

Мужчина с видеокамерой: Причем здесь научный прогресс и понимание чего-либо?

Ведущий: Мужчина, давайте без комментариев больше? Спасибо.

Мужчина с видеокамерой: Драться будем?

Дмитрий Холявченко: Это, по крайней мере, очень невежливо.

Первый голос из зала (мужчине с видеокамерой): В конце-то концов, можно помолчать?

Ведущий: Либо выйдите, либо уважайте аудиторию.

Второй голос из зала: А лучше бы выйти.

Дмитрий Холявченко: Лучше бы вышел, конечно, да; это правда. Я бы хотел только перенести наше обсуждение из чисто антропологической сферы, с которой начали психологи, в сферу восприятия того, может ли человек с секулярным сознанием воспринять всю сложность мироздания, системы взглядов и ценностей не только на основе рациональных явлений? Или он при этом сильно ограничен в понимании?..

Мужчина с видеокамерой (сидя на корточках): Ты про себя?

Дмитрий Холявченко: Или все ли люди, которые считают себя верующими, обладают характеристикой религиозного сознания действительно верующих людей? Или их отношение к своей же вере в значительной степени сформулировано секуляризованным обществом, если восприятие определенных ценностей идет через борьбу за эти ценности, а не через путь преображения? То есть ищешь ты свой персональный путь к спасению или пытаешься установить власть нравящейся тебе системы взглядов, навязывая ее другим?

Александр Баянов, директор портала «Тайга.инфо», сказал, что этот вопрос необходимо рассматривать с мая 1968 года, когда традиция как опыт перестала быть значимой для того поколения молодежи, которая в те годы вступала в жизнь. По словам эксперта, в те времена произошел конец истории. «Тот лозунг, который выдвинули французские студенты, был очень интересен: „Присутствие, только присутствие“. Это значило, что Христос больше не имел значения в этом обществе, он не присутствовал, — заявил спикер. — Евхаристия не значила ничего. Это был протестанский обряд, который существовал как образ. В нем не было истории, традиции, опыта церкви. Церкви утратили свою идентичность. В 68-ом году произошла катастрофа для всей христианской церкви. То, что мы проживаем сейчас в России, — это последствия страшной катастрофы, которая идет сейчас к нам. Потому что история Христа — это история повседневности, когда божественное входит в историю повседневного, быта: бог стал человеком; этого не было ни у иудеев, ни у язычников. В 68-ом году стало очевидно, что повседневное не связано с сакральным. И сакральное, как всегда, победило повседневное. С чем мы сегодня имеем дело? С тем, что сакральное, клерикальное не имеет истории профанного, человеческого. И богословы ХХ века заметили эту страшную катастрофу преображения. Вызов для церквей сейчас в этом: если мы не признаем, что господь есть опыт нашей жизни, — прямо сейчас, пока мы здесь присутствуем, — тогда он не имеет для нас никакой ценности. Тогда и нет христианства. Все остальное — это просто христианская идеология, которая рано или поздно потерпит катастрофу, как и все остальные идеологии».

Вопрос из зала: Разрыв веры и религиозного чувства. Что это такое?

Александр Баянов: Между религиозным чувством и веры нет никакой разницы. Религиозное чувство есть высшая точка веры. Более того, разум есть высшая точка веры. Вера не может противоречить разуму, потому что если разум достигает некоей точки развития, он задает себе вопрос: а что за этой историей? И мы вступаем в область веры. А вера становится разумом, потому что мы начинаем верить в то, что мы верим в себя, человека. До эпохи Просвещения вопрос, который поставила вера перед человеком: человек конечен или нет? А если бог стал человеком? И тогда мы вспоминаем Афанасия Великого, его высказывание, провокацию для современного мира: бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Эпоха Просвещения убрала первую часть этого высказывания: человек стал богом. Но если бог стал человеком, то зачем тогда человеку становиться богом?

Геннадий Шишебаров, адвокат, заметил, что секулярное и религиозное мышление — это продукт общественного взаимодействия. И в наборе общественных регуляторов есть и религия. Однако, по словам правоведа, главным общественным регулятором сегодня является право, которое не в состоянии решать сложнейшие социальные проблемы. «До 1917 года в России развивалась европейская модель, после революции ее выбросили на свалку истории, формировали какую-то свою советскую систему — в 90-х годах снова выбросили, а что касается других регуляторов, то они разрушены, — объяснил правовед. — Сегодня говорят о том, что государство заигрывает с церковью; я не думаю, что это так, поскольку церковь — серьезный регулятор общественных отношений, нравится это кому-то или не нравится. Но и церковь утратила многие обычаи и традиции в результате советской истории».

Вопрос из зала: Вопрос к уважаемому отцу Платону. Как настоящий священнослужитель относится к убежденному атеисту? Он считает его блуждающим в темноте, несколько неполноценным, неправильным, или он считает его человеком в полном смысле слова?

Иеромонах Платон: Конечно, в полном смысле слова, каждый человек есть образ божий. Христианства не существует без любви к ближнему. Отношение может быть разное. Самое, наверное, распространенное чувство — жалко. В те времена, когда атеисты были агрессивные, тут какая жалость. На мой взгляд, атеистов убежденных очень мало, буквально процент или два. Основная масса людей имеет определенную степень индифферентности. В чистом виде атеизм — это крайняя форма фанатичной религии, на мой взгляд. Намного труднее верить в то, что бога нет, чем в то, что он сеть.

Мнение из зала: Основное противоречие между секулярным миром и верой — социальная позиция церкви. К примеру: человек несчастен, значит, так бог велел; не надо контролировать науку, потому что бог не допустит уничтожения мира; на Донбассе померли 9 тысяч человек, — но для общего прогресса это, в общем-то, в сумме плюс: такое рыночное отношение к смерти человека. Таково общее мнение 99 процентов населения Земного Шара: померли — и ладно.

Мнение из зала: Выскажусь от представителей «одного процента атеистов». Секулярное мышление — это что-то белое и пушистое, секулярное мышление никого не грызет. В лучшем случае, когда ему говорят: где же в твоей картине мира бог? — оно отвечает: эта гипотеза для моей картины мира неактуальна. А вот религиозное мышление, в разных формах догматизма, устраивают мероприятия массовых казней и террора, как то было и в атеистическом СССР. Пока наши представители догматического, мифологического, иррационального и прочего мышления находятся в меньшинстве, — они не могут себе позволить такой позиции ко мне, несчастному; правда, они нас ограничили каким-то одним процентом!

Из зала: Я думаю, что нас больше.

Александр Баянов: Здесь мы вступаем в плоскость свободы, в которой человек действительно свободен: онтологически, антропологически, — и сам бог встает перед человеком на колени, перед его свободой. Никогда по-настоящему религиозный человек не отвергает секулярное, никогда! Отец Платон, с точки зрения своего призвания, — здесь: он присутствует. И мы здесь, потому что это пространство миссии. Это не значит, что мы обращаем кого-то во что-то, а потому, что мы все здесь как свидетели того, что с нами что-то произошло: trasfigurazione, преображение. Больше нет никакой другой истории для христианина: он здесь, потому что-то произошло. Если со мной что-то не произошло, я не христианин, понимаете? Тогда свидетельствовать не о чем. И говорить о каких-то идеологических, клерикальных моментах, повторять какую-то чушь, любить Христа вне своей личной истории с ним, — это все ерунда. Сегодня вы здесь, и слава богу, что вы с нами. Аминь.

Дмитрий Холявченко следом напомнил, что вера бывает не только религиозной, но и фанатичной. И фанатичная вера, по его словам, — это способ отказа от широты взгляда, искусственное ограничение в ущерб своим же возможностям, поскольку, по мнению эксперта, другие взгляды помогают осознать себя и свою веру. «Меня очень сильно удивляет, что вопросы, которые легко решаются при взаимодействии людей с достаточным уровнем культуры для понимания друг друга, выносятся на уровень примитивизации. Я не согласен с тем описанием, которое предложил Александр Баянов, но я согласен с тем, что мир находится в глубоком кризисе: кризисе общества массовой культуры и общества потребления; на нас давит общество потребления, мы неспособны себя в этом сохранить. И многообразие взглядов в такой ситуации — на самом деле защита и прививка, это очень важно».

После выступления историка адвокат Геннадий Шишебаров обратил внимание гостей на то, что сейчас не выработано взаимоотношений между клерикальным и секулярным миром: «Происходит формирование общепринятых отношений церкви и атеизма».

Мужчина с видеокамерой (по-прежнему сидя на корточках): Так, может, сам человек и есть основа?

Геннадий Шишебаров: Люди различаются по разным признакам…

Мужчина с видеокамерой: Ну, они же люди.

Геннадий Шишебаров: …люди светские и религиозные, в том числе. Я просто хочу сказать, чтобы вы задумались: у нас нет еще опыта общения. Сегодня во многом…

Мужчина с видеокамерой: Кстати, а закон есть…

Геннадий Шишебаров: Помолчите немножко, дайте сказать.

Ведущий: Тихо!

Мужчина с видеокамерой (направляя камеру на ведущего): Тихо! Гав-гав!

Геннадий Шишебаров: Дайте сказать-то?

Мужчина с видеокамерой: Закон является основой?

Видеооператор, из зала (мужчине с видеокамерой): А вы немножко сдвиньтесь влево, чтобы можно было снимать. Вы не один снимаете.

Геннадий Шишебаров: Сбивает с мысли просто; вы или хам, или вы специально это делаете?

Кто-то в зале: Я пошла за охраной…

Геннадий Шишебаров: Ну, я понял, что это провокатор…

На вопрос из зала о том, как иеромонах Платон видит образ будущего для России, священник заявил: «Все хорошо будет в России, на мой взгляд. Думаю, намного лучше, чем там, за бугром. Я бы все-таки хотел разделить разный тип религиозности, отличить западное христианство от восточного, византийского. Только в восточном христианстве главной ценностью является принятие другого: инаковость как „свой-другой“». Затем церковнослужитель высказал с абсолютной твердостью: «Во всем мире иной — значит: враг, чужой. Все строится на конфронтации „свой-чужой“. Заряд, который был восточным христианством дан, — за счет него только и держится цивилизация современная, потому что культура сохраняется в России. Вот это чувство — советский коллективизм, откуда он взялся? Это есть вековое воспитание. Не в рамках толерантности: толерантность — это пародия на культуру принятия другого, любви к другому, которого я не знаю, но я уже заранее его принимаю, его бытие».

Из зала: Чем это вам толерантность так не нравится?

Иеромонах Платон: Толерантность — это когда уже совсем все плохо, тогда надо что-то делать, хотя бы толерантность. Но мы-то берем идеал любви, толерантность не заменяет любовь.

Ведущий, в свою очередь, заметил, что озвученный тезис иеромонаха Платона, который содержит в себе идею принятия другого, не совпадает с разграничением православного принятия и «забугорной» толерантности, озвученным в нем же.

Иеромонах Платон: Я не осуждаю их, я просто рассуждаю, что есть другие. Это не означает, что я не люблю их или хочу, чтобы они умерли.

Вопрос из зала: Религия нетерпимо агрессивна?

Иеромонах Платон: Терпим же.

Психотерапевт Андрей Гронский заметил, что нередко религиозный догмат, — так же, как и любой атеистический догмат, — превращается в экстремизм: человек придерживается крайних взглядов и считает, что можно совершать крайние действия для их отстаивания. И если раньше, по словам эксперта, советские люди притесняли религию, то теперь нерелигиозные граждане ощущают вторжение церкви в их частную жизнь: запрет концертов, нападение на выставки в Москве. «Это проявление экстремизма, на мой взгляд, — сказал Гронский. — Не знаю, совпадает ли это с уголовным кодексом, но, по крайней мере, те люди остались безнаказанными, в этом плане закон не сработал».

Геннадий Шишебаров: Я хочу, чтобы до вас дошла такая мысль: право базируется на общепринятом, это его фундамент. Этот фундамент сегодня у нас разрушен. Мы устанавливаем ответственность за нарушение чего-то общепринятого, но сегодня только лишь идет дискуссия, что есть общепринятое.

Андрей Гронский: Дисбаланс на законодательном уровне: права верующих защищаются, а права неверующих не защищаются.

Геннадий Шишебаров: Не соглашусь, я этот вопрос разбирал. Речь идет о том, что государство защищает по Конституции только права и свободы. Но государство может развести в этой ситуации верующих и неверующих. А взаимоотношения между верующими и неверующими будут устанавливаться при помощи других регуляторов: при помощи той культуры, которая будет появляться и формироваться. Это вопрос не одного дня. Мы утратили правовую школу, и чтобы появилось правоприменение, нужно не только понять, что такое общепринятые ценности, нужно еще и время. У нас проблема со 148 статьей не потому, что она плохая, я вас уверяю. Состав оскорблений… никто ведь не протестует, что в уголовном кодексе был состав преступлений «оскорбление»…

Из зала: А зачем отдельно выделять? Чем оскорбление верующего отличается от оскорбления неверующего?

Геннадий Шишебаров: Юрист поймет: речь там на самом деле идет не просто об оскорблении. Можно верующего оскорбить; но речь идет о том, что объектом посягательств и защиты являются права и свободы верующих. Если эти права не нарушены, то просто тогда будет обычное оскорбление, понимаете?

Иеромонах Платон: Я объясню, в чем состоит отличие. Представьте себе, идет русский батюшка по Иерусалиму, навстречу идет раввин в пейсах. Ну, вы знаете, что если раввин увидит крест, то ему нужно на него плюнуть.

Один голос из зала: Образ иного сейчас иллюстрируете?

Второй голос из зала (возмущенно): И где это прописано? Я узнаю.

Иеромонах Платон: Ну, я, по крайней мере, не знаю источник…

Второй голос из зала: Я узнаю. У меня там знаете сколько друзей? Не верю!

Иеромонах Платон: На практике это происходит частично, то есть он… в принципе должен…

Второй голос из зала: Так он должен или вы так думаете?

Иеромонах Платон: Они это не делают, конечно, все подряд… но… иногда это бывает… И в зависимости от того, куда попадает этот плевок, реакция у батюшки будет разная…

Второй голос из зала: У-у-у-у…

Иеромонах Платон: Если плевок попал в лицо батюшке, батюшка утрется и пойдет дальше.

Второй голос из зала: Антисемит.

Иеромонах Платон: А если этот плевок попал в крест, то батюшка снимет рясу и докажет правоту и христианскую точку зрения. То есть верующий оскорбится, если оскорбят Христа.

Третий голос из зала: Разве наше государство уполномочено защищать Христа?

Иеромонах Платон: Оно защищает не Христа, а право верующих иметь свои собственные ценности.

Четвертый голос из зала: Не кажется ли вам, что вот это раздвоение законодательства удаляет нас от поиска этого общего? То есть никого не надо оскорблять, но верующих — отдельно… Никто не имеет права применять насилие к другим людям, но коллекторы — почему-то отдельно…

Геннадий Шишебаров: У нас абсолютно отсутствует правовая стабильность, у нас правовая вакханалия. За короткий промежуток времени количество деяний по одной и той же статье увеличивается, потом декриминализируют… Вспомните: клевету то криминализировали, то декриминализировали… Сейчас мы дожили до ситуации, когда хулиганство возможно только с применением оружия, без оружия — это уже мелкое хулиганство. Нестабильная правовая система, это наша беда.

Мужской голос из зала: Я успокою тех, кто переживает по поводу статьи оскорбления чувств верующих…

Геннадий Шишебаров: Нет такой статьи.

Мужской голос из зала: Скажите, как она называется тогда правильно?

Геннадий Шишебаров: Нарушение прав и свобод.

Мужской голос из зала: А теперь скажите, какое количество человек осуждено по этой статье в стране?

Геннадий Шишебаров: Рассматривается одно дело в Ставрополе.

Мужской голос из зала: То есть эта статья, помимо всего прочего, еще и ничтожна.

Геннадий Шишебаров: Она не ничтожна.

Женский голос из зала: Это политический ход?

Мужской голос из зала: Ну, конечно… Нормальная такая религиозная пропаганда. А по поводу выступления батюшки. Следует отметить, что если бы какой-нибудь преподобный Иосиф Волоцкий услышал ваше заявление о том, что у православия любовное отношение к иному, — он бы вам клюкой показал это вот любовное отношение.

Иеромонах Платон: Вы думаете?

Мужской голос из зала: Но байкой про иудаизм вы эту мысль уже подчеркнули… Никакой проблемы в фанатизме Задоя нет, пока он не представляет собой какую-то организацию. Вот когда задои в партию сгрудятся, хотя бы малую, — они могут представлять потенциальную угрозу. Задача вменяемого гражданского общества по мере возможности не допускать усиления или сверхусиления религиозной, идеологической и какой угодно организации. Чтобы эти организации, исповедующие идеологии, не становились господствующими или не получали избыточного влияния над другими. Пока православные и католики у нас представлены по одному человеку, все у нас хорошо. Если бы у нас здесь были все православные и один католик, запинали бы его, бедолагу, практически на втором выступлении.

Иеромонах Платон: Много раз у нас в гостях были католики, вместе чай пили, беседовали. Потом остались лучшими друзьями. Так же могут быть и евреи, и иудеи, кто угодно. По поводу фанатизма: вы не видите другого измерения. Вы все сводите к недовольству барскому: ах, нас обидели, мы должны выйти. Дело не в этом, на самом деле. Мы могли бы и не выходить.

Кто-то из зала (разочарованно): Вы тоже оттуда.

Иеромонах Платон (с негодованием): Я тоже оттуда, конечно, естественно, да. Мы могли бы и не выходить. Но наш выход есть забота об обществе, а не о себе. Потому что те факты, на которые мы реагируем, — они угроза не для церкви. Они угроза для всего общества. Общество не имеет этих вот регулятивов, оно не понимает, что хорошо, что плохо.

(Шум в зале.)

Один голос из зала: А-а-а-а… бедные мы какие, ничего не понимаем!

Другой голос из зала: Вы-то почему за всех остальных решаете?

Иеромонах Платон: Мы не за всех остальных. Мы не реагируем на все подряд. Мы говорим о конкретных вещах, когда речь идет о центральных моментах. Когда покушаются на самое главное. Все остальное может быть в рамках свободных действий. Когда идет демонстративное соединение порнографии с сакральным в публичном пространстве, — это проверка нас, понимаете? Они говорят: ну-ка, вы, вы там живые еще духовно или нет? Вы будете как-то реагировать? Мы уже на все молчим, понимаете? Это оттуда, из-за бугра или откуда это делают. Это специальная, целенаправленная проверка нас.

Дмитрий Холявченко: А вдруг это проверка на терпимость?

(Шум в зале.)

Иеромонах Платон: Да не важно. И здесь для нас была сложная ситуация: молчать или сказать. И так будет плохо, и так будет плохо. И мы решили, что лучше сказать. Потому что резонанс обязательно должен быть. И он есть. Есть, конечно, люди, которые обиделись: вот, церковь лезет… А у нас в храмах в два раза увеличилось число людей после этой акции. Потому что народ понял, что это правильно!

Один голос из зала (раздраженно): Не говорите за весь народ!

Второй голос из зала: Как вы относитесь к освящению ЗРК (зенитный ракетный комплекс — прим. Тайги.инфо)?

Иеромонах Платон: Прекрасно! Я сам вертолеты освещаю, так сказать, и самолеты.

Второй голос из зала (с сарказмом): Спасибо, православие лучше всех.

Далее шла речь о том, как относятся российские церковники к хард-року и всем производным рока, а также о запретах, налагаемых церковью на выступления определенных рок-групп в черте бытования отечественной духовности. И в заключение дискуссии выступил Александр Баянов.

Александр Баянов: Мне абсолютно все равно, что думает сейчас православная церковь и весь секулярный мир. Есть только одна проблема, в которой современный человек может чувствовать себя адекватным. Это быть счастливым. Это так. И если он понимает свое счастье так, как он его понимает, — это уродливое или, может быть, прекрасная ипостась его свободы: так, как она реализуется. Никакая церковь, ничто не может сейчас ни в чем указывать человеку. Человек может быть антропологически счастлив, добровольно принадлежа Тому, кто его создал. На этом пути может быть драматический момент. И скорее всего, на Западе и на Востоке, — здесь особенно, — будет ультралиберальный режим, я предрекаю вам. Здесь будет страшней, чем на Западе. Здесь будет выжженная земля.

Из зала: Здесь в России?

Александр Баянов: Да, здесь в России и вообще в Восточной Европе. Здесь будет выжженная земля ультралиберальной идеологии. Я предрекаю, осталось три-четыре года. Абсолютно. Можно придумывать что угодно, какие-то там традиционные все эти вещи; все это чушь, понимаете? Для современного человека это не имеет никакого значения. То, что произошло в мае 68-го, ни для кого не стало ценностью: ни в Восточной Европе, ни на Западе. Я извиняюсь: для двух-трех сумасшедших философов и богословов. Один из них, слава богу, стал Папой.

Из зала: А один Нобелевский лауреат.

Александр Баянов: И один Нобелевский лауреат, слава богу. Но никто до сих пор не дал оценку, которая произошла в мае 68-го. «Присутствие, только присутствие» — это был лозунг французских студентов. Давайте подумаем, что это значит, смотря на те лица, что на этой выставке: «Терпя великие скорби, они сохранили в сердце мир Христова».

Дмитрий Северов, специально для Тайги.инфо