Неприятности правды
Люди хотят правды. Но, возможно, правда для нас – это только то снотворное, в котором нуждается встревоженный разум, не выносящий реальной диалектики бытия?
Философ-антрополог, ректор Новосибирского открытого университета Роман Шамолин рассуждает на Тайге.инфо о таком понятии, как «правда». Что это? Чего люди ждут от правды и всегда ли они ждут только правду?
Люди, следящие за новостями, постоянно повторяют: как много вокруг фейков! Подлоги и несоответствия! Один, говорят, недавно умер, но уже и нет, живой. Одни говорят: стабильность торжествует, а другие — мы все летим в тартарары. Люди хотят правды. Однако вопрос в том, что действительно хочет тот, кто так недоволен хаосом и постмодернизмом информационного поля? Возможно, он хочет лишь глубокой и спокойной уверенности в том, что мир действительно таков, как ему показывают? Возможно, правда для нас — это то снотворное, в котором нуждается встревоженный разум, не выносящий реальной диалектики бытия? Вот некоторые тезисы на этот счет.
Правда как оправдание закрытого порядка вещей и ценностей. Понятие правды имеет, безусловно, сакральные корни. Правда есть закон, завет, message, оставленный духами предков, богами, вождями, теми или иными Великими Основателями. Жить в правде или по правде, значит, соответствовать такому message. Ореол правды окружает обычаи, веру, власть: культуру в целом. Соответственно, если индивид нарушает правила (тоже происходящие от правды), он не просто преступник и destroyer, но и человек неправедный. Правда есть охранитель установленных порядков, правда не допускает уклонений от генеральной линии, по которой живет сообщество. Носители новых смыслов, отвернувшиеся от признанных богов, по определению неправедны. Правду всегда сопровождает суд над неправедными и соответствующая карательная индустрия.
Правда как инструмент общественного контроля. Когда человек рождается и попадает в мир языка и культуры, в мир людей, одно из первых к нему требований, первых правил: ты должен говорить правду. Через правду человек доступен для других, понят ими и подчинен их правилам. Человек, живущий в правде, максимально открыт — такова демократическая функция правды. Основой правдивости человека является его готовность говорить все, что он думает, без сокрытия от других. Так говорящий человек не оценивает сказанное — главное, чтобы поток слов не прекращался. Тогда и другие будут в уверенности, что имеют дело с доступным, правдивым существом. В этом значении правда есть синоним потока без-рефлексивной безвкусицы, хаоса мнений, лингвистического спама. Власть толпы, охлократия держится в первую очередь на том требовании, что этот поток спам-откровений не должен прерываться. Человек, который вдруг замолкает и перестает делиться своим содержимым, прекращает бесконечный рассказ о том, как у него дела, сразу вызывает подозрение.
«Голая правда». Правда как принуждение личности к «обнажению» себя перед лицом сообщества: личность должна быть воспитана так, чтобы предпочесть получить осуждение от сообщества, но не уклониться от своего «обнажения» перед ним. Правда — обязательная рентгеноскопия на предмет лояльности. В романе «Преступление и наказание» одна из ведущих линий: Раскольников должен по собственной воле признаться в содеянном, выйти на площадь, пасть на колени и сказать людям «я убил». Что он и делает, тем самым отказываясь от всех сущностных оснований своего бунта, отказываясь от ценностей «внутреннего наполеона».
Правда против интерпретаций. Предполагается, что правда есть неискаженный поток информации, а всякое вольное интерпретирование (переосмысление) несет искажения. Но поскольку правда есть фиксация известного и предпочтительного порядка вещей (см. тезис № 1), то информационный поток исходит из этого порядка как из уже имеющейся интерпретации и подтверждает ее легитимность. Поэтому информационный поток правды от Russia Today будет диаметрален потоку от украинского УНIАН. Правда — это информационное следование заказу на предпочтительную для этого сообщества и этого времени картину.
Правда — не вопрос фактов, а вопрос веры. В антропологическом смысле правда не есть информационное соответствие каким-то явлениям. Правда — это произвольный выбор тех явлений, которые соответствуют вере в ту или иную идеально-смысловую основу. И интерпретация этих явлений в соответствии с верой. Если мы говорим о вере как о практике удовлетворения экзистенциальной и смысловой нужды человека, то стремление к правде — это борьба человека со своей нуждой. И если какие-то факты или идеи не способствуют такой насущной цели, они чаще всего без сомнений отвергаются, игнорируются, вытесняются из внимания — во имя правды. Правда всегда соотнесена с символом веры. Правда есть фактор корпоративного, клерикального, классового или политического контекста.
Правда — это насилие. С учетом известной позиции Маркса о том, что человеческая история есть история «классовой борьбы», то, понимая ее мотив как волю нуждающихся в чем-либо людей улучшить свое положение, этот процесс можно квалифицировать как «борьбу за правду». Поскольку человеческие нужды практически всегда находятся по отношению друг к другу в антагонизме, то мы имеем дело с постоянным конфликтом различных «правд». И поскольку понятие «правды» обладает для ее носителей, как правило, сильной эмоциональной, аффективной коннотацией, этот конфликт часто обретает статус «смертельной вражды», а представители противоположных «правд» готовы применять насилие по отношению друг к другу. «Борьба за правду» — это экстремальная конкуренция как между индивидами, так и между корпорациями, между религиозными и политическими системами. Та или иная правда побеждает не за счет своей большей подлинности, а за счет более успешных практик насилия. Победившая правда и диктует потом, что значит «настоящая подлинность».
Правда против прогресса. В качестве категории мировоззрения правда обращает человеческое сознание к тем или иным неоспоримым основам, к тому, что обеспечивает стабильную верификацию представлений о мире и о самом человеке. В этом смысле правда всегда регрессивна, ее вектор направлен к тому, что уже известно, уже состоялось и пребывает в качестве неизменной матрицы. И напротив, прогресс начинается с гипотезы, с неправдоподобного допущения, с эксперимента, результаты которого не гарантированы. Прогрессом двигает нестабильность разума, сомнения в имеющейся и признанной картине мира. Поэтому для правды нет ничего опаснее, чем прогрессивная мысль, которая может не только усомниться в столпах веры, но и взорвать их, тем самым опять обнажая нужду в смысловых основаниях человеческого бытия.
Правда авторитетна и неразумна. Люди, держащиеся правды, делают это из ощущения безусловного ее, правды, авторитета. Правда дает направление, ответы, лишает сомнений. Сознание, завязанное на правде, устойчиво к искушениям. Напротив, разум в открытом своем состоянии уводит с известных путей и порождает вопросы. Сомнение — его пища. Если правда последовательна, то разум — непредсказуем и фантастичен. Вспоминая известную метафору Платона о том, что человеческая душа — это колесница, в которую впряжены два коня. Один светлый и благородный, идущий так, как положено.Другой же — темный и безродный, рвущий поводья, своевольный. Так с правдой и разумом, где разум — всегда «темная лошадка», норовистая и тянущая в сторону. Однако сам Платон предпочитал коня поблагороднее.
В среде ученых мужей те, кто строго придерживаются прямой линии отца-основателя какой-либо великой теории, являют собой зрелище последовательное, но неинтересное. Напротив, интересны стали те, кто отклонился и стал спорить с «отцом», кто начал создавать «еретические» интерпретации. Среди фрейдистов известное имя себе в науке составили лишь те, кто пошел «не по Фрейду»: Адлер, Юнг, Фромм, Лакан.
Правда — кредитор-монополист. Привычка одалживать у правды «правильные» ключи для решения всех смутных, непонятных вопросов ведет к бесконечной зависимости; человек уже и не вспоминает, как это – искать ответы через опыт, через гипотезы, без ссылок на авторитетный источник. Он уже не верит себе, он постоянно оглядывается: а насколько правильно я поступил? Правильно ли я думаю, то ли я чувствую? И чем больше у него сомнений в себе, тем крепче монополия правды. И кредиты ее поступают бесперебойно. К тому же человека, держащегося правды, всегда сопровождает неустанный коллектор – это чувство вины, возникающее всякий раз, когда сомнение не спешит исчезнуть перед блеском готовых «вечных» ответов. Если же сомнение возобладало и человек пошел на риск собственного опыта, этот коллектор, вина, сделает все, чтобы последствия такого опыта выглядели полным, катастрофическим моральным банкротством.