Насилие от бессилия
Государство как бы распалось на группы, где у каждого есть свой кусочек применения насилия, но монополии на насилие нет ни у кого. В тюрьму идут люди, схваченные силовиками непонятно за что, но туда же идут и представители элит: губернаторы, сенаторы, министры. Да и сами силовики с удовольствием едят друг друга.
«Порядок жесткой рукой» часто был фетишем жителей нашей страны. Возможно, именно потому, что порядка без жесткой руки практически и не было. Старое-доброе «приедет барин и всех рассудит» произошло именно потому, что в поместье было безвластие: приказчик воровал, конюх пил, сын барина порол крестьян на конюшне. Чрезмерная централизация принятия решений в одних руках порождала этот управленческий хаос. Выражаясь современным языком, применение насилия не было институциализировано. Люди не понимали, когда и за что их могут наказать.
Увы, современная новостная повестка мало чем отличается от, казалось бы, далекого прошлого. В тюрьму идут люди, схваченные силовиками непонятно за что, но туда же идут и представители элит: губернаторы, сенаторы, теперь уже целых два министра. Да и сами силовики с удовольствием едят друг друга. Схватка бульдогов под ковром стала уже неприлично заметной: ковер становится все короче, а бульдоги — все голоднее. При этом, посадки бывших «власть имущих» не выглядят справедливым воздаянием. Они выглядят как отсутствие правил, регулирующих жизнь даже у правящей верхушки.
Нобелевский лауреат Дуглас Норт в книге «Насилие и социальные порядки» весьма убедительно (а по-другому у представителей институционализма не бывает, они не любят парадоксов) показывает, что формат применения насилия — это одна из важнейших характеристик любого политического режима. И вот, говорит Норт, есть так называемые режимы открытого доступа — страны, в которых насилие применяется очень ограниченно и предсказуемо. Если в идеальной модели, то любой гражданин, попадая под ту или иную санкцию от государства, может быть уверен, что каждый шаг государства будет прозрачен (СМИ, общественность, открытый суд, родственники знают, где конкретно ты находишься) и осуществлен по согласованной и понятной процедуре (арест, права, адвокат, процессуальные действия согласно кодексам, честный и непредвзятый суд). Таких стран очень мало.
Есть также группа стран с режимами ограниченного доступа. Там применение насилия ограничено законом и предсказуемо для одних (как правило, представителей элит) и непредсказуемо для других. И вот уже среди этих стран можно различить хрупкие режимы ограниченного доступа, где в предсказуемом и понятном мире живет очень малая часть населения, и на стабильные — где в том же режиме, что и элиты, живет значительная часть населения, а насилие непредсказуемо лишь для маргинальных слоев населения.
Это очень важный момент. Чтобы понять, со стабильным или хрупким (готовым хоть завтра свалиться в хаос) режимом мы имеем дело, смотреть надо, в первую очередь, на насилие внутриэлитное. На то, как свои наказывают своих.
Россия долгое время пребывала в состоянии стабильного режима ограниченного доступа. Если мы посмотрим (боже, благослови Институт проблем правоприменения и лично Вадима Волкова) на контингент российских заключенных, то увидим, что 60% сидящих — это безработные, а еще почти 30% — это люди, занимающиеся физическим трудом. Существенно чаще это мужчины, чем женщины. Классовому чутью российского полицейского Карл Маркс и Уильям Ллойд Уорнер обзавидовались бы смертной завистью.
Низовое насилие идет от вседозволенности, которую проявляют по отношению друг к другу представители элит
Но уголовные дела по всем представителям элиты нам показывают, что вектор применения насилия внутри элиты качнулся в сторону гоббсовского естественного состояния. Все воюют со всеми, силовые органы становятся, с одной стороны, одной из групп интересантов, а, с другой стороны, как в старые добрые феодальные времена, выполняют роль ландскнехтов для этих вот внутриэлитных разборок. Силовые функции в том или ином виде пытаются себе присвоить госорганы, которые вообще про это не думали раньше (просто вспомните эти вечные призывы Госдумы и Минкульта проверить всё на экстремизм, а также просто посмотрите, какие невиданные силовые ресурсы приобрел травоядный когда-то Роскомнадзор).
Но есть и другая сторона медали: в применении непосредственного и прямого насилия замечены совсем уж непонятно какое отношение к государственным структурам имеющие организации, вроде НОД, «Серб», казаков, ветеранов Донбасса и так далее. Низовое насилие идет от вседозволенности, которую проявляют по отношению друг к другу представители элит: «Им можно — значит, и нам можно».
Мы видим участие таких групп в разгонах митингов Навального, видим ситуацию в Ингушетии, которую пытаются скрыть и замолчать. И вот самое свежее — ситуация в Екатеринбурге вокруг строительства храма, где полиция никак не может разрешить миром конфликт между жителями, которые выступают против уничтожения парка, и какими-то уральскими «коллективос», состоящими из спортсменов, православных активистов и других представителей групп, организованных «снизу» и готовых применять насилие.
Это самая опасная тенденция. Государство как бы распалось на группы, где у каждого есть свой кусочек применения насилия, и той самой монополии на насилие нет ни у кого. Это состояние государства Норт вслед за Гоббсом называет «естественным». А что случается, когда люди проваливаются в свое естественное состояние, я описал еще в своей прошлой колонке.
Илья Стахеев, специально для Тайги.инфо