«Люди остаются. Я думаю, будем продолжать»: сибиряки о том, как быть после закрытия штабов Навального
Акции в поддержку Алексея Навального прошли по всей Сибири 21 апреля. За это на протестующих составили более 150 протоколов. Попавшие под политическое преследование рассказали Тайге.инфо, как справляются с давлением властей и почему оппозиционное движение будет развиваться.
По подсчетам Тайги.инфо в базе ГАС «Правосудие», накануне и после акций протеста 21 апреля в поддержку политика Алексея Навального и других политзаключенных в суды крупных городов Сибири поступило не менее 156 дел по ст. 20.2 КоАП (нарушение закона о митингах). Лидерами по количеству протоколов оказались Красноярский край и Томская область.
Митинг в центре Новосибирска обошелся без вмешательства полиции, однако накануне акции протеста силовики задержали жителя, который сделал анонс в соцсетях. Те же методы силовики применяли в Бурятии.
Юрист, политик и активные граждане из регионов Сибири рассказали Тайге.инфо, почему реакция властей на митинги только усиливает рост оппозиционных настроений в обществе и как силовики переходят к негласным методам преследования.
Оппозиционный политик Анастасия Корсакова, Красноярск
Железнодорожный райсуд Красноярска оштрафовал Корсакову на 25 тыс. рублей за публикацию анонса митинга 21 апреля в инстаграме (ч. 2 ст. 20.2 КоАП). В этом году ее арестовали на 8 суток по обвинению в организации акции протеста 23 января, но краевой суд отменил решение и отправил дело на пересмотр. До 26 апреля Корсакова возглавляла местный штаб Навального.
Я поняла, что всех сотрудников штабов Навального и всех людей, которые на акции хоть какую-то активность проявляют, просто записывают в организаторы. В январе в Красноярске в организаторы записали 17 человек, а в штабе работало трое — понимаете степень абсурда?
[В апреле] я понимала, что организацию мне в любом случае напишут. Я приняла решение записать небольшое видео, что иду вечером гулять. За шесть часов до митинга я начала прятаться по разным местам: в центре города посидела то в одном кафе, то в другом, но до митинга так и не дошла. На подходах к площади Революции меня с волонтерами задержали.
***
Очень много людей говорят, что хотят пойти [на акции], но у них ипотека или дети, или больные родственники и так далее. Если бы вышли все люди, которые не боятся, это было бы большое количество, но выходит ядро самых отчаянных.
Не все близкие поддерживают мою работу, кто-то говорит: «Мы за тебя боимся, просто будь осторожней». Но как быть осторожнее? Чтобы быть осторожнее, нужно не работать оппозиционным политиком. Каких-то других вариантов нет.
Когда, например, моя мама читает про то, что Настю задержали или арестовали, или ей грозит уголовка, естественно, она думает, что я совершила что-то ужасное, и приходится очень долго объяснять, что нет, что это власти так борются с оппозицией, я не преступница. Это все очень сложно.
***
Власть все делает не так. Каждым ответным действием она еще больше усиливает протест. Люди же видят, что она все дальше и дальше переходит границы.
Если взять нас — единственную организацию, которая занималась политикой и соблюдала абсолютно все законы, зная пристальное внимание со стороны силовиков — даже нас объявили вне закона. Просто так, по беспределу. Никаких оснований объявлять нас экстремистской организацией не было вообще. Люди всё это видят.
Как только появилась новость, что ликвидируются штабы Навального, люди стали писать: «А что делать? Что будет дальше? Где получать информацию?» Люди в шоке, они хотят, чтобы мы продолжали работать. Я призываю их подписываться на мои личные аккаунты, следить за новостями.
Я бы сама хотела знать, как дальше будут развиваться протестные настроения. Честно — я не знаю. Не хотелось бы, чтобы протестная активность сошла на нет. Они же [федеральные власти] и добиваются этого, чтобы люди испугались, а они оставшиеся гаечки завинтили — и мы все будем в Северной Корее жить.
Хотелось бы верить, что протестная активность вырастет после всего этого. Если будем все молчать, дальше будет хуже.
Активистка Татьяна Пушкина, Новосибирск
Центральный райсуд Новосибирска оштрафовал Пушкину на 75 тыс. рублей по обвинению в повторном нарушении законодательства о массовых мероприятиях (ч. 8 ст. 20.2 КоАП) за митинг 21 апреля на площади Ленина. В августе 2020-го ее признали виновной в организации массового пикета в поддержку жителей Хабаровска. Она обжаловала это решение в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ).
Первым поводом [выйти на митинг] было то, что к Навальному не допускали врачей. Было больно смотреть, как человек на наших глазах умирает. Второе требование — это свободу Навальному, потому что, я считаю, что он в тюрьме сидит по сфабрикованному делу [«Ив Роше»] только потому, что является врагом Путина.
Третье требование, которое у меня было изображено на плакате — это «Свободу всем политзаключенным». Кроме Навального, у нас очень большой список политзаключенных. Не должно быть в стране людей, которые сидят в тюрьме только за свою позицию и активную гражданскую деятельность. За то, что они говорят правду и неугодны системе.
Меня и полицейские, и в суде между делом спрашивали: «Можно же, наверно, было опустить плакат?» Можно опустить плакат — просто градус моего возмущения достаточно высок. Другой возможности кричать о своих требованиях, о том, чтобы этот беспредел прекратился, кроме мирного митинга, у меня нет. Если я буду каждый раз по требованию полиции опускать плакат, то это они препятствуют моему конституционному праву. Поэтому я настояла на своем.
После заседания судья [Сергей Малахов] без протокола абсолютно четко сказал, что это было последнее предупреждение [перед «дадинской» ст. 212.1 УК о неоднократном нарушении закона о митингах]. Я понимаю, что на свободе каждый из нас сделает гораздо больше для будущего страны, поэтому дарить такой прекрасный подарок нашим «эшникам» я не хочу.
Мне остаются [одиночные] пикеты. Только один раз был неприятный случай, когда меня с пикета увезли в полицию — естественно, действия полицейских были неправомерны. Я четыре года хожу на пикеты, это удобная форма: подходят сомневающиеся люди, ты можешь разговаривать, объяснять, давать какую-то информацию. Пока эта форма нам разрешена, я буду ей пользоваться.
***
В 2017 году я увидела случайно на ютубе речь Навального на одном из судов, где он обличал власть. Меня это зацепило: что это за человек, почему он так искренне и убедительно говорит? И как раз это было время, когда он [в марте] приезжал к нам на митинг против повышения тарифов ЖКХ. [До этого] я, как и все, считала, что я вне политики, в ней не разбираюсь и кто я такая, чтобы туда соваться. Сначала все [знакомые] говорили, что меня просто в секту затянули, потому что Навальный «враг страны». Потом я отключила всем телевизор, включила ютуб.
Сейчас абсолютно все мои близкие меня поддерживают. Многие, кто может, выходят со мной на митинги. Они не ведут [протестную деятельность] так активно, как я, но они поддерживают и, конечно, переживают. Они понимают, что если уж сейчас мы ничего не изменим, то все еще хуже будет.
[После закрытия штабов Навального и ФБК*] перейдем в подполье, будем действовать более хитрыми методами. В Новосибирске, кстати, остается коалиция [гражданских активистов и независимых депутатов горсовета] «Новосибирск 2020». Можно по-прежнему помогать участвовать в выборах, наблюдении. В других регионах, я думаю, будут созданы другие организации с тем же самым костяком единомышленников.
Навальный всегда говорил, что главное в ФБК — это люди. Между людьми есть связь, люди поддерживают друг друга, и люди никуда не делись. Может быть, те, кто до этого сомневался, теперь еще больше уверены, что мы занимаемся хорошим, правильным делом, и присоединятся. Люди остаются. Я думаю, будем продолжать.
Студент Кирилл Саенко, Новосибирск
Центральный райсуд Новосибирска оштрафовал Саенко на 25 тыс. рублей из-за анонса митинга 21 апреля на площади Ленина во «ВКонтакте» (ч. 2 ст. 20.2 КоАП). Студента колледжа почтовой связи и сервиса (НКПСиС) грубо задержали сотрудники МВД в штатском за день до акции протеста, предварительно обесточив его квартиру.
Я решил сделать анонс митинга 21 апреля в поддержку Алексея Навального, чтобы к нему пустили врачей у него было много калия в крови, что могло привести к его смерти. В России проблем, конечно, много, но я выбрал одну из актуальных тем.
До того, как меня похитили неизвестные сотрудники [силовых структур], я хотел пойти на митинг. Когда меня доставили в отдел МВД, сказали, что оставят на ночь в спецприемнике, а утром конвоируют в суд. Я думал, что меня оштрафуют, а вечером я пойду на митинг, День прошел, наступил вечер, суд закрыт. Но душой я побывал там [на митинге]. Пока ехал под конвоем, я читал в телефоне, что да как было.
С 2017 года я заинтересовался расследованиями Навального: у кого-то там дворец, у кого-то машина. Потом я стал наблюдателем [на выборах]. В 2020 году коалиция «Новосибирск 2020» выдвигалась [в горсовет], я как мог помогал. С этого момента я влился, стараюсь поддерживать связь с оппозиционными политиками.
***
Думаю, у каждого, кто учился в российских школах или вузах, [из-за поддержки оппозиции] были дисциплинарные взыскания или профилактические беседы. Когда в школу мать приходила, говорили: «А ваш сын что-то там про Навального». Оказывалось такое давление: «Да ты знаешь, кто такие навальные ваши, это пентагоновская мразь, шпана». Я нейтрален к этому был, старался не ввязываться в дискуссии.
Когда был суд, судья задала наводящий вопрос: «А ты знаешь, что у тебя могут быть проблемы в колледже?» Когда в первый день пришел в колледж, меня вызвал завуч, еще зачем-то пригласили психолога и куратора [группы]. Сказали, что у меня есть учебные долги — я с ними жил, у нас много людей в учебном заведении, которые на четвертом курсе имеют долги за первый, и проблем не возникает — нашелся повод.
Я сказал, что себя виновным не считаю и у меня есть своя точка зрения. В колледже [студенты] знают, что я занимаюсь политикой, ничего плохого не желают, пытаются как-то поддерживать.
***
27 апреля наш колледж почему-то внезапно посетил уполномоченный по правам человека в Новосибирской области [Нина Шалабаева]. Рассказывали нам про уголовную ответственность и не забывали про административную, под конец говорили про статью 20.2 за митинги. Я не знаю, какая идея была у этого мероприятия, наверно, хотели запугать.
[После приостановки работы штабов Навального], я думаю, будут формы личного протеста, пикеты.
Юрист Надежда Низовкина, Улан-Удэ
За день до митинга 21 апреля улан-удэнский суд арестовал Низовкину на 5 суток по обвинению в уклонении от 40 часов обязательных работ (ч. 4 ст. 20.25 КоАП), которые ей назначили за акцию протеста 23 января, когда она защищала интересы задержанных. Во время ареста юрист объявила «сухую» голодовку, уже вторую в этом году.
Свой арест я расцениваю как превентивный. Политическая мотивация очевидна, но она не достигла своей цели.
[Перед арестом] мне грубым образом отказали в возможности подать апелляцию по делу [депутата Прибайкальского района Бурятии] Николая Тихонова — он был задержан за сутки до меня. У него не было никакого другого уполномоченного лица для подачи жалобы. К тому же я являюсь специалистом в области лингвистики, вербальных правонарушений, и я как раз могла его защитить. Хорошо, что я сумела в последний момент, уже будучи арестованной, передать подписанную апелляцию.
Депутата Николая Тихонова 27 апреля отпустили из изолятора временного содержания (ИВС) по решению Верховного суда Бурятии. Его дело по ч. 8 ст. 20.2 КоАП (неоднократное нарушение закона о собраниях) отправлено на пересмотр. Тихонова обвиняют в репосте анонса митинга 21 апреля в инстаграм-группе, к которой у него, по версии защиты, не было доступа.
В целом они [силовики] считали, что митинг [21 апреля] не состоится. Тем не менее он состоялся. По действиям участников видно, что они были более разъярены серией [последних] событий: Тихонов, [заявитель митинга Антон] Оверин, которого вывезли за город и допрашивали.
Я вела дела участников митингов против пенсионной реформы, по защите нашего Закаменского леса против вырубки, а также по акциям «кормления голубей». По ним было много штрафов, но обходилось без задержаний, только вручением повесток, не было арестов. В целом, шел более мягкий процесс.
Первый звоночек ужесточения режима наступил 2 апреля 2020 года, когда пятеро человек с [трансляции] «открытого микрофона» на нашем ютуб-канале [«Республика Бурятия»] были посажены [на 10 суток] в ИВС за якобы нарушение режима самоизоляции. Тогда стало ясно, что начинаются аресты.
Теперь мы видим более жесткое обращение — задержанным причиняются травмы. [На митинге в Улан-Удэ] 23 января мы видели, что чуть ли не давили протестующих автомобилями. По жесткости, мне кажется, это сопоставимо с Москвой — это явный регресс.
Изначально, первый митинг 23 января планировался как спокойный, такой уличный дискуссионный клуб, не более того. [На площади] были переговоры с начальником полиции, он обещал никого не задерживать. Но с момента, как ОМОНовцы вступили в действие, все начало раскручиваться дальше.
***
Навальный стал отправной точкой, но тогда еще никто не был готов к решительным действиям. А когда стали появляться наши политзаключенные [в Бурятии], когда массово пошли по студентам, когда начались попытки исключения из университетов, вручения предупреждений — тогда ярость протестующих резко возросла. Все помнят, что происходит с ними, с их товарищами. Чем жестче [реакция], тем решительнее народ.
Мы видим, что сейчас власти переходят к негласным задержаниям. На своем примере могу сказать, что оба задержания не были такими, что я пришла на митинг и меня забрали в автозак — оба раза происходили обманным путем. Последнее задержание было на выходе из рескома КПРФ, где меня подкарауливали [судебные приставы], когда я этого не могла ожидать.
Это уже явно чекистские оперативно-розыскные методы. Власть переходит от открытых действий к каким-то негласным методам, когда каждый может опасаться просто войти в подъезд, выйти на свою улицу или просто прийти в суд по другой повестке.
Это выход за рамки какой-либо предсказуемости. Значит, грядет дальнейшее ужесточение, будет больше негласных расправ неправовыми методами.
Егор Фёдоров
*(По версии