Русский рок и русский бунт
Революционные рокеры сделались олдскульными гедонистами, а их бунт стал частью от части рыночного спроса, с каждым годом все больше воплощаясь в фоновый звук для крафтовых баров.
Ректор Новосибирского открытого университета, философ-антрополог Роман Шамолин рассуждает о закате русского рока, который на заре своей нес в себе бунт, но сейчас проигрывает по драме и драйву любому гражданскому митингу, поскольку рок-идолы (за очень редким исключением) стали гедонистами и влились в систему.
Недавно в «Ельцин-центре» была подведена еще одна черта под историей русского рока. То, что сказал Вадим Самойлов, это, в общем то, не более, чем фиксация известного патолого-анатомического факта. Мертвый юноша вышел на люди и в манере мертвого российского агитпропа озвучил очень давнее, из 1982 года пророчество бессмертного старца: «Рок-н-ролл мертв». Наверное, это вообще судьба пророчеств: они начинаются как слова мудрецов, а заканчиваются пародийными выкриками со сцены.
Русский рок пробился на свет не как оригинальное арт-явление. Он, как и русская классическая литература, возник на уже известных европейских формах. Но, как и литература, наполнил их собственным, только для русского языка и русского ощущения жизни свойственным содержанием. Суть содержания русского рока — бунт. Смысловой, политический, экзистенциальный. Это бунт против системы, против самого принципа подчинения индивидуального и особенного, — корпоративному и всеобщему. Отличаясь от политического, бунт рок-культуры не имеет впереди положительной повестки. Это чистое, не завершаемое и потому всегда драматическое освобождение помыслов и инстинктов. Не стремящееся к очистительному финалу. Рок-культура воплощает не цели протеста, а саму его энергию. Энергию неупокоенности и хаоса. Поставь такой энергии цель — и она тотчас угаснет, умрет. Рок есть культура, как нельзя лучше подходящая для переходных периодов и революций. А потому нет для нее ничего более противоположного, чем стабильность и предсказуемость будущего. Она по определению не может быть консервативной.
В общем, и до выступления Вадима Самойлова было очевидно: русский рок вышел из актуальной повестки. Он уже давно не выступает авангардом бунта. Приспособился к системе. Его музыка перестала соответствовать экзистенции общественного поля. А между тем, это поле за последнее десятилетие как никогда было исполнено бунтующими энергиями. Несомненно, еще иногда делает вещи Юрий Шевчук.
В основном же все те, кто нес энергию перемен, они рано или поздно оказались соблазнены системой и ее гарантиями. Утяжелились и ушли на дно пирамиды Маслоу. Выбрали идолов и приобщились к ним, вместо того, чтобы продолжить путь по пустыне. Революционные рокеры сделались олдскульными гедонистами, а их бунт стал частью от части рыночного спроса, с каждым годом все больше воплощаясь в фоновый звук для крафтовых баров. Да, юноши уберегли себя от драматических последствий бунта, но без этих последствий бунт неизбежно превращается лишь в тошноту. Как там было сказано в эпилоге известной песни «БИ-2»: «Революция — это женщина, которая пообещает тебе самое большое счастье на свете, а наутро убьет тебя. В мире не будет больше революций, ибо не осталось у этой женщины женихов».
В целом давно уже сложилось ощущение, что русское музыкальное пространство перестало быть бунтующим. А все нынешнее русское историческое пространство перестало быть музыкальным. Гражданский митинг несет в себе несравнимо больше драмы и драйва, чем самый отвязанный рок-концерт. Найдется ли сейчас вообще та форма искусства, что окажется способна предрекать перемены?