Наговорили на несколько статей: Тайга.инфо вспоминает главные интервью 2012 года

31 Дек 2012, 03:23

Федеральные и внесистемные политики, учёные и бизнесмены, режиссёры и музыканты, итальянский профессор и шведский чиновник, главные герои и характерные персонажи второго плана — за год Тайга.инфо опубликовала десятки интересных интервью. Ниже — фрагменты самых важных в порядке их появления на сайте.

Сергей Фалетёнок, музыкант: «Понимаете, какая штука? Хочу я этого или нет, а столица нашей Родины — Москва. Вот когда будет по-другому, тогда и будет, а сейчас вот так. Москва, конечно же, нужна, потому что туда сначала приезжает Стинг и, может быть, когда-нибудь он приедет в Новосибирск. И с этим не поспоришь. Будь мы немножечко на другом экономическом этапе, будь больше денежек в карманах у тинейджеров, у нас, возможно, было бы всё иначе — пользовались бы другими музыкальными инструментами, потребляли бы другую культуру. Но у нас есть лишь та история, которая есть. Плохо, когда думают, что вот мы переедем, и у нас всё попрёт. Ничего подобного. Можно никуда не уезжать, и так попрёт, что аж страшно станет. Надо просто что-то предложить. Если музыканту есть, что сказать публике, — хорошо. Если нет, то, поверьте, в конечном итоге всё рассыпается. Эта профессия такова, что, если тебе она неинтересна, то ты никого не заинтересуешь! Значит, всё не так уж плохо».

Виктор Мучник, директор Томской МедиаГруппы: «Помню, я спросил Ходорковского, что будет с ТВ2, если вдруг у ЮКОСа возникнут неприятности. Тогда он в шутку ответил, что он не Гусинский, и у него не может быть больших неприятностей. Тем не менее, были предусмотрены некоторые механизмы по отцеплению ТМГ от ЮКОСа в случае чего. И когда начались проблемы, Ходорковский лично проконтролировал ситуацию таким образом, что эти механизмы сработали. Я отношусь к истории с Ходорковским, безусловно, как к политически мотивированной. Там есть, конечно, и экономическая составляющая, связанная с тем, что у него попытались отобрать и отобрали бизнес. Но, прежде всего, это политически мотивированный процесс. И так думаю не только я — так считает вся редакция. Соответственно, это сказывалось и на тех сюжетах, которые выходили у нас по поводу Ходорковского. Власть же в этом усматривала нелояльность».

Джаник Файзиев, кинорежиссёр: «Недавно я вычитал в одной статье, что выражение „В мое время сметана была вкуснее“ имеет абсолютно физиологическое объяснение. Рецепторы на языке у человека стареют, а память — нет. И когда рецепторы были новые, в 14 лет, когда вы попробовали сметану, они вам дали полноценное стопроцентное ощущение ее вкуса, а потом эта их способность уменьшилась на 30 или на 40 процентов. Поэтому вкус сметаны, которую вы едите в 55 лет, не соответствует вкусу, который вы чувствовали раньше. Сама сметана не изменилась, изменился только ваш вкус. Но многие люди искренне уверены, что вопрос в сметане. Мы же не понимаем, что язык такой же механизм, как и всё остальное. Это нормально для любого человека — скучать по временам, когда он был молод. Когда ему всё казалось ярче, сочнее, красивее, богаче, умнее, тоньше и так далее. И так будет, было во все времена, ничего удивительного в этом нет. И всегда, естественно, найдутся люди, которые меньше скучают, и будут говорить: „А, ты специально мне сейчас про это рассказываешь, потому что ты то-то и то-то“. Но на это не стоит обращать внимания, потому что большинство говорит не о том, что является темой для разговора, а о том, что у них осталось невысказанного».

«С точки зрения контроля ситуации, Сибирь играет не очень большую роль. Хотя протестный потенциал очень большой. Если постараться, можно вывести на улицы три-пять тысяч человек»

Алексей Осипов, политолог: «С точки зрения контроля ситуации, Сибирь играет не очень большую роль. Очень важны эти действия в центре. Сетевые структуры в Сибири, которые организуют такие вещи, не очень сильны. Возможны какие-то проявления, но в масштабах страны они не смогут иметь решающего значения. Хотя протестный потенциал очень большой. Если постараться, можно вывести на улицы три-пять тысяч человек. С другой стороны, не стоит забывать, что Сибирь — валютный цех страны. Основная часть конвертируемой валюты идет за счет продажи сибирских ресурсов, и с этой точки зрения роль региона будет возрастать. Поэтому важно, чтобы население чувствовало себя здесь комфортно, а возможно даже и более комфортно, чем в центральной полосе России. Но это не повод расслабляться: массовые возмущения за Уралом могут вообще заблокировать ситуацию по стране, потому что, повторюсь, это основной валютный цех».

Геннадий Шишебаров, адвокат: «Он дал показания, объяснил, в чем он виноват, — в том, что ударил, может быть, излишне погорячился в этой погоне. Но, я не знаю, если бы вы гнались в такой ситуации, то сложно, наверное, понять, как бы вы себя повели. Но то, что он не с целью ограбления и не с целью хулиганства гнался за ним, — это однозначно, и я склонен ему верить. Другое дело, что показания потерпевшего и его должны проверяться одинаково. Потерпевший же не отрицает, что он пьяный был. Ну, так вы, в конце концов, проследите его путь для начала, где он еще был, шатался, сколько раз падал, может, он потерял это где. Ведь маразм заключается в том, что у нас, когда действительно грабят, кражи совершают, имущество похищают, иногда месяцами люди не могут добиться возбуждения уголовного дела. А здесь без проверки, только на показаниях потерпевшего, сразу возбудили уголовное дело. Но бог с ним, ладно, возбудили, — иногда, может быть, полезно даже возбудить, потому что в рамках производства по уголовному делу легче собирать доказательства, — не вопрос. Вопрос для нас здесь всё равно в том, почему так "слили" и почему вот этого пацана сделали разменной монетой в отношениях между господином Телегиным и господином Овчинниковым. Я всё-таки пожил не один день на этом свете, и мне понятно прекрасно, что без ведома Телегина, как бы он что теперь ни говорил, не могли бы "слить" эту информацию».


Сергей Шмидт, политолог: «Вообще, должен сказать, что Мезенцев очень невезучим оказался политиком. Вот как он принял ошибочное решение с кандидатурой Серебренникова на должность мэра Иркутска и просто потерпел фиаско в марте 2010 года, когда случилось настоящее протестное голосование, — вот с тех пор он практически ни на чём не смог набрать очков. За ним потянулся шлейф невезения — какие-то скандалы с задержкой самолёта, эти скандалы со сбором подписей. Мне даже в каком-то смысле его по-человечески очень жаль. С другой стороны, я бы сказал, что сейчас ему в каком-то смысле повезло. Он всё-таки достаточно амбициозный человек, а продолжать свой путь в большой политике с условной кличкой „Дима Полпроцента“ — не думаю, что он собрал бы больше половины процента на этих выборах, — это тоже, наверное, не самый удачный ресурс для политика. Поэтому Мезенцеву даже повезло, что его вывели из игры, всё-таки позора будет меньше».

Леонид Сикорук, кинорежиссер: «Знаете, обычно так говорят: ну не один же вы здесь работали. Я понимаю, сотни людей работали. Но я говорю, что когда Лаврентьев строил Академгородок, то тысячи людей работали — начиная с Хрущёва, заканчивая строителями, — а Лаврентьева все помнят и говорят, что это он построил Академгородок. Хотя с кувалдой и с лопатой не ходил, но построил он — это была его идея, он добился, и теперь есть проспект Лаврентьева. Что касается планетария, я рассчитываю на то, что, по крайней мере, мне не будут слишком мешать. Есть такие поползновения, чтобы я прекратил сюда ездить. Маразм полный! Знаете, как в записных книжках Ильфа и Петрова: „Маразм крепчал“. Вот у нас как раз сейчас такая ситуация. Но личных обид у меня нет, потому что за свою жизнь я пережил столько всяких обид, несправедливостей, что я к этому отношусь уже философски. Для меня главное, чтобы планетарий начал работать, как и предполагалось. Всё, что я прописал в проекте, в общем виде реализовано — с боем и без боя. Я говорю иногда, что наши „собираловки“ напоминают Грюнвальдскую битву — такие сражения идут, что будь здоров, разве что кровь не льётся».

Уильям Паркер, музыкант (США): «Большинство политиков, насколько я знаю, у нас не поддерживают музыку, а музыканты — в основном крайне левые. Они выступают за права человека, за народ, а не за правительство. Они выступают за свободу человека как такового. Некоторые из них больше склоняются к республиканской партии, но всё же большинство — к либеральным ценностям. И актёры, и музыканты в основном — левые радикалы. Но, знаете, очень странно, что мы выбираем слово „либеральный“ по отношению к таким естественным вещам, как, например, если вы хотите накормить голодных детей. Вместо того, чтобы назвать это нормальной ситуацией, это называют либеральным движением».

«Пётр Первый рубил за воровство руки, а сейчас воруют открыто, осознанно, и им ничего от этого не будет. Один развалил армию, КГБшник, другой, экономист, делает вид, что не понимает, что государственное добро должно быть государственным»

Вадим Дымов, бизнесмен: «Я считаю, что у человека есть право думать так, как он думает, и решать так, как он решает. И никто не в состоянии это право усилить или, наоборот, его как бы принизить. Поэтому, как человек в этой ситуации считает, как он в этой ситуации думает, в этом и есть его право думать и рассуждать. И уважение мое к нему или людей, которые здесь вот выступают, как раз в том, чтобы уважать его право думать так. Потому что все находятся в разном положении, все находятся в разном мироощущении, и мне кажется, что в этом и заключается право человека думать так, как он думает сейчас, в эту минуту. И я где-то даже не согласен с выступающими здесь, потому что считаю, что они, отстаивая свои права, нарушают право других людей думать по другому. Это очень такая, на мой взгляд, либеральная позиция, но я всё равно буду придерживаться её, потому что я всегда был либералом, и я думаю, что им и умру. И я считаю, что я буду уважать право любого человека, несмотря на его даже взгляды и убеждения, если они не будут противоречить, не знаю, каким-то законам нравственным и общечеловеческим ценностям».

Алексей Костюшкин, музыкант: «Я до сих пор думаю, что 80-е для нашей страны были самым счастливым десятилетием. В чём-то. Во всяком случае, что касается быта. Никто не думал, что завтра ему есть будет нечего, какая-то уверенность была. Но, может быть, и куча других мнений среди тех же артистов, которых прессовали. Не стреляли, не сажали, конечно, но в дурку вполне можно было загреметь. Меня это не коснулось, да и возраст был такой. Для меня эти годы были счастливые — детство, юность. Да и 90-е. Они ужасные были, но я был в таком возрасте и все мои друзья, что мы не замечали этого ужаса особо, не то, как если бы это было сейчас. Представляю, как было людям, которые попали в это в уже оформленном возрасте — за 40, за 50 лет. Им было очень тяжело, когда всё менялось и рушилось».

«Голубые береты», группа: «Виновата наша русская разболтанность, недисциплинированность во многом. Потому что вот Пётр Первый рубил за воровство руки, а сейчас воруют открыто, осознанно, и им ничего от этого плохого не будет. Воруют наши национальные богатства — газ, нефть, алмазы. Почему их сделали частными? Плюс ко всему же ещё умудряются воровать на государственном уровне. Люди поменьше думают: „А чем я хуже? У меня дома тоже должен быть хлеб с маслом“, — и тоже что-то воруют. Да ничего с этим не сделаешь. Надо бороться за существование своего мирка, своей семьи. Смотришь в эти абсолютно бесцветные глаза — одного экономиста, другого КГБшника. Один развалил армию полностью, КГБшник, другой, экономист, делает вид, что не понимает, что государственное добро должно быть государственным, что деревни развалены вдребезги. Он рассказывает, как у нас сельское хозяйство поднято — ну, так это, извините, Кубань, Ставрополь, Ростов. А отъедете 40 километров от Костромы — ни черта нет. Кому верить и чему верить, я не знаю. Я буду биться за наш мирок, за нашу Россиюшку, — чем могу, тем и буду ей помогать».

Александр Раппопорт, кинодраматург: «В интернете был ролик: Путин в 2001 году — выступает и говорит „надо сделать то, надо, чтобы это“, через два года — те же слова, и вот 2012 год — статьи, в которых написано „надо, надо...“ Кому надо? Ты, дорогой, сидишь на этой самой вертикали власти на самой верхушке, сделай что-нибудь! Сделай что-нибудь с судебной системой, где у нас политзаключённые сидят, а нам говорят, что у нас нет политзаключённых. Сделай что-нибудь с армией, из которой уже люди бегут или болеют со страшной силой от какой-то там внедрённой формы от Юдашкина, которая придумана на африканцев, наверное, а не на российских солдат. Куда ни плюнь, куда ни посмотри — везде проблемы, которые никто не решает, которые никто и не думает решать. А наверху говорят: „Надо, надо“. Как будто сказали „надо“, и все, замерев, ждут, когда же они сделают. Да никто уже не замирает и не ждёт! Потому что все понимают, что это всё слова-слова-слова».

Максим Дунаевский, композитор: «Все говорят: „Ах, Чайковский за 40 дней написал „Пиковую даму“!“ А вы знаете, что он делал это за деньги? Ему деньги очень нужны были, вот он и создал гениальную „Пиковую даму“ за 40 дней. Ему вообще постоянно нужны были деньги. Так что это может быть побудительной причиной, мотивом — деньги. Кстати, всё равно у художника — это вам любой психолог скажет, разбирающийся в творчестве, — у художника настоящего, не графомана, деньги всё равно никогда не стоят на первом месте. Даже если он взял денежный заказ, у него это всё равно уходит на последнее место, а на первое встаёт его видение художническое, его реноме. У меня бывали случаи, когда я просто оказывался от денег, возвращал их. То есть не нужны деньги, если вы не хотите то, что я сделал, берите деньги обратно. Деньги предполагают вкус заказчика. Но у Моцарта тоже был заказчик — написать Реквием. Дальше уже включаются твои способности, насколько ты одарён, насколько ты можешь сделать его своим — переработать вкус заказчика. Я могу спорить со вкусом заказчика, могу не спорить — это моё дело. Я могу тихо сделать то, что я считаю нужным и доказать заказчику, что это то, что он хотел — может быть и такая методика. Если ты видишь абсолютно не совпадающий с твоим видением вкус, не бери».

«„Чёрные рясы, золотые погоны“ и так далее, с намёком на то, что Церковь — это КГБ. Но будьте добры, если вы так заявляете, принесите документы, это подтверждающие. Их физически нет просто-напросто»

Александр Красов, представитель Новосибирской митрополии РПЦ: «Я категорически не согласен с его [„панк-молебна“ группы Pussy Riot] смыслом. Там поётся „Чёрные рясы, золотые погоны“ и так далее, с намёком на то, что Церковь — это, как многие сейчас заявляют, КГБ. Но вы будьте добры, если вы так заявляете, принесите документы, это подтверждающие. Их физически нет просто-напросто. Можно домыслами заниматься сколько угодно. Вот то, что американские дипломаты на всех акциях оппозиции присутствуют, — это физически понятно и доказано, потому что они стоят перед телекамерами, мычат в микрофон, боясь что-то лишнее сказать. Тут уже не отвертишься. Если некоторые политики считают возможным идти к послу США, который на тот момент ещё даже не вручил верительную грамоту нашему президенту, официально не вступил в должность, а они уже идут и получают какие-то инструкции от него. А для чего они приходили? Если они вышли оттуда и в один голос кричат — как они там говорили? „Вы сурковская пропаганда, вы сурковская пропаганда!“ Что к чему? Так что заявлять это [в адрес РПЦ] как минимум некорректно. Вот я могу сказать про митрополита Тихона: да, он носил погоны — в армии, когда служил два года, отдавал свой долг родине, после чего вернулся домой и ушёл в Троице-Сергиеву лавру».



Алексей Тепляков, историк: «Ещё Некрасов сказал, что у нас даже недавним прошлым никто не интересуется. Это он говорил почти полтораста лет назад: „Русского человека надо тормошить, иначе он забудет, как его зовут“. То есть, проблема не новая. После того, как в перестройку всё узнали [о репрессиях], ужаснулись и — стали заниматься своими делами. Исходят из принципа „кого-то убили, а мы-то живы“. Поэтому только небольшая кучка энтузиастов этим занимается. Скажем, в Германии только последнюю выставку об их лагерях посетило два миллиона человек. У нас подобного масштаба и близко нет. Хотя интерес есть — у нас продвинутые учителя возят школьников в Томск, потому что там оформлен кабинет следователя, камера заключенных, современно сделано. В целом власть себя никоим образом не ассоциирует с репрессированными. Скорее, она себя ассоциирует с властью. И она даёт очень чёткий сигнал уже давно: что и имперское прошлое России, и советское прошлое — это эпоха великих свершений. Всё остальное... Был, конечно, некоторый негатив, но нужно воспитывать на положительных примерах. Хотя мужество людей, которые были репрессированы, но держались — это тоже яркий пример».

Франко Нембрини, профессор (Италия): «Воспитывать нужно всегда. Евреи воспитывали своих детей в Аушвице, создавали школы в концентрационных лагерях. Это значит, что воспитание возможно всегда. Никто не может этому помешать. Современная молодежь находится в особых трудностях. Она слабее людей моего поколения. Она очень много страдает. И это только увеличивает ответственность взрослых. Я очень взволнован тем, что это поколение настолько одинокое и бедное, что у него больше нет ничего, чтобы защититься. Мы часто требуем от наших детей чего-то большего, и в итоге, они вырастают с мыслью, что чем-то не подходят нам. Отсюда — основные проблемы: они боятся принимать решения, боятся жизни, окружающей реальности, трудностей, которые могут возникнуть. Не бойтесь ошибаться. Воспитатель не должен бояться ошибок. Потому что он все равно ошибется. Дети прощают нас больше, чем мы прощаем их. Единственное, чего дети не могут простить родителям, — это отсутствие надежды. Отсутствие уверенности в позитивности жизни».

Марина Панова, чиновник: «Я уже, по-моему, свою точку зрения на СМИ, которые принадлежат государству, высказывала. Поскольку это бюджетные деньги, это должно быть профессионально и качественно. Вы мне сейчас начинаете называть какие-то конкретные вещи и думаете, что я начну сюжет про [Татьяну] Лазареву комментировать. Я его не буду комментировать. Все уже всё сказали по этому поводу, достойно это или недостойно. Понимаете, вы приходите ко мне и говорите: „Марина Вячеславовна, а ваша дочь сейчас пошла и ударила собаку ногой. Вы как считаете, достойно это вашей дочери или нет?“ Я телекомпанию ОТС воспринимаю, ну, как часть своей корпоративной среды, своей семьи. Я не буду сейчас говорить, что ОТС плохие. Ребята, они хорошие. Они на самом деле хорошие. Им надо просто немножко помочь развиваться».

«Я телекомпанию ОТС воспринимаю, ну, как часть своей семьи. Я не буду говорить, что ОТС плохие. Ребята, они хорошие. На самом деле хорошие. Им надо просто немножко помочь развиваться»

Алексей Людмилин, дирижёр: «Я иногда за пультом чувствую дыхание Бога. Господи, прости меня грешного, что я так говорю. Ну, или дыхание композитора. Что-то происходит, но не всегда. Я относился и отношусь к себе самокритично, сейчас даже ещё больше. Теперь я понимаю, что кое-что, что я дирижировал, было просто безумием — быстрые темпы брал и так далее, ну, темперамент у меня. Но иногда что-то приходило такое светлое, я чувствовал такой подъём, будто я взлетал, как будто ангел пролетел вместе со мной. Не надо денег, но это чувство — самое великое, которое я испытал в жизни. Второе чувство — первый глоток воды после операции и 10 дней непития. Это что-то фантастическое, когда понимаешь, что в жизни ничего не может сравниться с глотком воды из-под крана».

Яков Лондон, медиаменеджер: «Телевидение — функция денег. Причём, бизнес-то достаточно примитивный. Вы тратите деньги на то, чтобы вас смотрели, и получаете деньги за то, что вас смотрят. Чем больше вас смотрят, тем больше денег вы получите. Если мы возьмём коммерческое телевидение, то его интересует только тот зритель, за которого платит рекламодатель. При этом несколько целевых групп выпадают. Почему сейчас падает доля телесмотрения? Потому что телевидение рассчитано на большинство (великая фраза Вани Демидова „Пипл хавает“), и всё больше людей, люди с высоким коэффициентом интеллекта, деятели культуры, думающие люди, — для них остаётся на каналах всё меньше времени. Они могут выбирать, что смотреть, могут уйти в интернет, и для них создаются нишевые каналы. Рано или поздно для каждого зрителя будет по своему каналу».

Вера Полозкова, поэт: «Да нет секрета особого, но спрашивать все боятся всё равно почему-то. Он музыкант, играет в моей группе; собственно, всё на гастролях и стало ясно. Он воспитан в совершенно отличных от моих реалиях, и это в нём прекрасно — мы много вещей открываем друг другу. Раньше сильно недооценивала в людях такое свойство, как моральное здоровье: отсутствие душевной гнили, червивости, неисправности, которая делает их загадочными, непредсказуемыми, а также зацикленными на себе и абсолютно непроницаемыми для взаимодействия. Он вот всё очень чутко и точно слышит, всё чувствует, схватывает молниеносно — и при этом прям и честен, лишен болезненной саморефлексии, не заражен цинизмом, лишен предрассудков. Это редкость огромная, я не устаю этому изумляться и радоваться».

Вениамин Пак, депутат: «Клуб „Успех“ никогда не являлся коммерческим проектом и сейчас им не является. Просто в определенный момент он начал приносить прибыль благодаря большому количеству секций. Мы сначала обрадовались, что огромное количество людей платили деньги и стояли буквально в очереди, чтобы к нам записаться. У нас тренировалось две тысячи человек. Стало хватать денег для поездок на соревнования. Мы вышли из подвалов подготовленными и первыми отхватили эту нишу. Но через какое-то время возникли и специфические трудности. Обратной стороной наших стараний и нашей радости стало то, что ко мне стали приходить представители силовых структур с заявлениями по поводу того, что кто-то шапку снял, кто-то киоск ограбил. И самое главное — кого ни спроси, все тренировались в клубе „Успех“. Шлейф такой славы нам точно был не нужен. Я никогда не выгонял из клуба тех, кто тренировался, но пришлось многих поставить перед выбором. Наступил момент, году в 1994-ом, когда мне это все надоело, и я сказал ребятам: „Я буду заниматься своими делами, вы занимаетесь своими. Я всех уважаю, но у каждого своя дорога. У меня спорт и бизнес. Больше ничего не хочу знать. Вы либо со мной, либо нет“».

Джейсон Картер, музыкант (Великобритания): «Северная Корея для меня стала культурным шоком. Я был шокирован, потому что увидел абсолютно другую сторону всего, что я знаю. Эта страна — своего рода театр. Это очень странно. Права человека в Северной Корее находятся в ужасном положении. А я увидел там очень странных, но красивых и наивных людей. Они как дети. Это не очень хорошо, конечно, но это произвело на меня впечатление. Я увидел очень ясно, что в обществе индивидуалистов каждый заботится только о себе, мы живём, чтобы постоянно за что угодно сражаться, наш мир очень материалистичен. А в Северной Корее — 25 миллионов „детей“, и все они идут общей дорогой, говорят об одном и том же, это связывает их между собой. Может быть, это так, потому что они живут под давлением системы, всё время с оглядкой. Но они очень сплочены, каждый смотрит на другого и видит своего брата, к которому можно обратиться за помощью. Представьте, будто вы летите в самолёте, он начинает подать, и тогда весь самолёт становится большой семьёй, ближайшими родственниками. Это меня потрясло. На Западе такого нет. Северная Корея сплотила свой народ и стала сильна именно своим единым обществом. Но как же мы упустили возможность построить такого рода общество у себя на Западе? Северная Корея не такое уж и замечательное место для жизни, там множество контрастов. Только ленивый не тычет пальцем в Северную Корею со словами „боже, какой ужас“. У наших стран всегда будет разное общественное устройство. Но при всех недостатках коммунистического общества, я считаю, нам есть чему у них поучиться».

Ларс Хеденстедт, чиновник (Швеция): «Государственная шведская политика и поддержка направлены на то, чтобы по-прежнему жила культура и была видна в своих самых разнообразных проявлениях — и в книгах, и в кино, и в интернете. Без этой поддержки Швеции и другим скандинавским странам довольно трудно выживать в том, что касается своей собственной культуры. Мы видим примеры других небольших стран, как мы, в которых, может быть, не так сильно развита вот эта культурная политика и государственная поддержка. В них собственная культура смывается потоком американской культуры — фильмами, прежде всего. То есть их самих там уже фактически не видно. Есть такое интересное явление, как, например, трилогия детективных романов Стига Ларссона „Миллениум“. Когда писатель создавал эти книги, он осознанно писал их в жанре криминального романа, но основанного на шведских событиях и реалиях, очень противоречивых моментах, дебатах, которые происходят в нашем обществе на разные темы. Если бы не было государственной поддержки, то очень трудно было бы так успешно продать эти книги и сделать по ним удачные фильмы».

Олег Иванинский, депутат: «Я не говорю, что это хорошо, что есть очереди. Но они есть во всем мире там, где существует государственное здравоохранение, где человек ничего не доплачивает. Родину ругать — дело неблагодарное. Когда случился экономический кризис, многие состоятельные люди, которые ходили в какие-то клиники, сказали себе: „Денег нет, я посижу в очереди“. Человек должен сам понимать, что если кольнуло что-то, он должен пойти к врачу и пожаловаться. А когда люди занимаются самолечением, получаются запущенные заболевания, в том числе по онкологии, которые вылечить уже невозможно. У нас очередность создается от неорганизованности. Половина стоящих в очереди хронически больны и пришли либо давление померить, либо рецепт выписать. Если острое состояние — аппендицит, инфаркт, — никто в очередях не стоит. Но осознавать, что это ты отвечаешь за свое здоровье, этого, к сожалению, сегодня нет, и это самая большая проблема».

«НБП имела левое крыло и правое крыло, что заложено в самом ее названии. Две вещи, по сути, несоединимые, но по этому пути, так или иначе, давно уже идет даже европейская оппозиция»

Захар Прилепин, писатель: «С одной стороны, НБП была единственной (и, пожалуй, может быть, по сей день осталась) организацией, где люди реально отвечали за свои убеждения, какими бы они ни были. Нацболы отсидели в общей сложности 170 лет в тюрьме. Более ста человек отсидели по уголовным статьям, не считая, там, тысяч просто административно задержанных, еще нескольких убитых, а запуганных, тех, кого пытались запугать, прессовать — там просто идет на сотни счёт. В этом смысле нет [другой] подобной организации и не было никогда. Нацболы отвечали "за базар" и вообще служили оправданием существования слова "политика". Поэтому это сообщество, банда, дружеская структура, не знаю, всё, что угодно, эта ватага вызывала у меня исключительно просто восторг своей самоотверженностью. С точки зрения идеологии — да, безусловно, я человек лево-консервативных взглядов, а по сути Национал-большевистская партия при всём своем пугающем названии — это лево-консервативная партия, лево-традиционалистская. В этом смысле — что, в чём проблема? Я думаю, эта идеология близка всей стране. Её трактует Александр Андреевич Проханов по телевизору и получает свои десятки тысяч голосов. Если почитать газету "Лимонка" пять номеров подряд, в принципе, появится ощущение того, что стоит за этими людьми. Да, НБП имела левое крыло и правое крыло, что естественным образом заложено в самом ее названии. Две вещи, по сути, несоединимые, но по этому пути, так или иначе, давно уже идет даже европейская оппозиция. Создаются какие-то сообщества, которые пытаются объединить как раз в себе левое и правое, внесистемную составляющую и, как ни странно, желание демократизировать это общество. Вообще, либерализм обладает не менее тоталитарными, сектантскими даже свойствами, чем любая тоталитарная система, потому что выдвигает из поля своего воздействия все внесистемные вещи, вещи левого, правого, анархического толка. И в этом смысле нацболы более всех других наших демократических организаций участвовали в борьбе за свободу и либерализацию медийного пространства. Нормально то, что противоречия у людей в голове, — это признак здоровой живой организации, а не секты гоблинов, которые кричат "Слава вождю!" Сейчас есть "Другая Россия", которая является по сути передовым отрядом [запрещенной НБП]. Определенная часть её состава — это нацболы, они никуда не делись, все те же самые люди находятся в центре этого вот политического движения».



Дмитрий Пингасов, депутат: «Аукцион на работы мы [ОАО „Новосибирскавтодор“] выиграли в сентябре 2010 года. После подведения итогов торгов я полетел во Владивосток познакомиться, представиться, рассказать о компании, потому что из Приморского края до нас стала доходить негативная информация о нас. Договорился о встрече с Сергеем Ивановичем Филем, который возглавлял департамент дорожного хозяйства Приморского края. Встреча была назначена в обеденное время, я прождал в приемной часов до шести-семи вечера. Когда Филь пришел, то в „уличной“ манере постарался вынудить меня отказаться от заключения контракта. Я, честно говоря, не был готов к такому разговору, но перешел на ту же терминологию. Он направил меня к вышестоящему начальству, где должны были умерить мой пыл. Буквально за ночь удалось найти общих знакомых и, когда я на следующее утро пришел на встречу, связи смягчили тон общения. Тогда и контракт заключили. Общение в Приморье строится как в 1990-ых годах. Вопрос „Ты чьих будешь, пацан?“ там еще в ходу, как мне кажется».

Виктор Козодой, вице-губернатор: «Если человек работает с депутатами и при этом никогда сам ни разу не избирался, то ему, я думаю, гораздо сложнее понять „израненную душу“ депутата. Потому что, когда человек проходит через горнило прямых выборов... Знаете, говорят: а, он там что-то где-то там, такой сякой. А я говорю: ты иди, сам попробуй куда-нибудь избраться, попробуй создать команду, собрать деньги, наладить взаимоотношения, избраться, пройти через всё это дерьмо, которое в тебя бросают. Это со стороны просто, а ты сам-то сделай хоть что-то. У меня в заксобрании немало людей, с которыми я работал, которые стали депутатами при моем содействии, и поэтому мне как бы проще. Поэтому, думаю, сейчас со многими будет удачно. С кем не получится — ну что, будем дальше делать свою работу, анализировать свои недостатки. Не для того, чтобы головой о стену биться, а чтобы найти какие-то пути решения. Для этого ведь не так много надо: надо понять, чего люди хотят».

Виталий Елагин, директор Института искусств НГПУ: «Мне десятки коллег из Смоленска, Москвы, Петербурга звонили, не верили, что подобное со мной могло случиться. И возмущались, что нашу выставочную деятельность пытаются поставить на одну часу весов с коммерческой деятельностью, связанной с арендой. Что, все выставки, которые мы проводим, теперь незаконны, получается? Все худграфы по России ведут незаконную деятельность? А если на каждую выставку объявлять тендер, вы представляете, какой маразм получится? Тендер предполагает участие хотя бы двух. Вы и художник Иванов, например. И я очень хочу выставку художника Иванова, но он, значит, должен предложить цену за проведение у нас выставки, и вы должны предложить цену. И получится, что, если вы больше дадите, то выставка будет не Иванова, а вас, которого — я, конечно, не применительно лично к вам, — близко нельзя подпускать к стенам института. Ну это же маразм? Следователь и прокурор не хотели понимать, может быть, просто не хотели в эту нашу специфику вникать и на полном серьезе рассуждали, что я о каждой выставке должен с Росимуществом договариваться. „Скажите, Виталий Сергеевич, стены здания кому принадлежат? Федеральная собственность“. Я говорю: „Ну и воздух в этом здании, получается, тоже федеральная собственность, но мы же как-то дышим“».

«Следователь и прокурор на полном серьезе рассуждали, что я о каждой выставке должен с Росимуществом договариваться. Я говорю: „Ну и воздух в здании, получается, тоже федеральная собственность, но мы же как-то дышим“»

Владимир Панов, хирург: «Когда я начал заниматься пластической хирургией, а я „родом“ из общей хирургии, пластическая напоминала шамана у костра — прыгала сама по себе, никто её не понимал, некоторые даже побаивались. И лишь с годами отношение поменялось, даже начала развиваться та корпоративность, к которой я всегда призываю. Ведь не секрет, что и сегодня иногда бывает, когда наши врачи поливают друг друга такой грязью! А вот, например, в Штатах никого не удивляет, когда хирург говорит пациенту: „Хорошо, я тебе сделаю эту операцию, но хирург напротив сделает лучше“. Вот это — врачебная корпоративность, и я за неё бьюсь. Как-то мой товарищ из Самары оперировал женщину, сделал лазерную шлифовку, а у неё образовалась эрозивная язва. А женщина — русскоязычная американка. И вот я присутствовал при разговоре, когда она звонила из Америки и рассказывала, что ходила на прием к местному хирургу, который ей объяснил, что русский врач сделал всё правильно, а это индивидуальная реакция кожи, так бывает. Американский коллега никоим образом не нарушил врачебное братство, полностью разобрался в ситуации, дав объективную оценку».

Николай Коляда, режиссер: «Я всегда строю спектакли, особенно такие классические тексты — „Маскарад“, „Гамлет“, „Король Лир“, — так, что начало должно быть дико смешное. Публика должна хохотать, развлекаться, видеть, как мы стебёмся над этим текстом, героем. Они должны думать, что попали на капустник. Они не знают ещё, что во втором действии, когда Нину будут опускать в гроб, а Арбенин — выть какую-то песню, они все будут рыдать, все до одного. Это всё подготовка. В театре это называется „идти на пистолет“, то есть идти на выстрел. Если с самого начала загрузить, все заснут, потому что никто не любит, когда грузят: „Чё ты меня загружаешь?“ Все любят развлекаться и это нормально, это в природе человека. Все любят смеяться, улыбаться, радоваться. Но иногда и подумать башкой надо. Необязательно всё время смотреть КВН или канал „ТНТ“ и ржать, ржать и ржать. Немножко надо иногда подумать, что придёт когда-то момент твоей смерти, болезни или смерти твоих родных, да даже собаки, кошки — момент какого-то горя. У всех у нас один печальный конец — мы все умрём когда-нибудь. Толстые, худые, богатые, бедные, большие и маленькие. И это достаточно трагично. Поэтому то, что сейчас народ ржёт, развлекается, мне это очень нравится».

Марат Гельман, галерист: «Первое: в таких случаях [как 6 мая на Болотной площади] власть всегда виновата. Дело в том, что человек имеет право быть сумасшедшим, неадекватным, имеет право не всегда думать о последствиях, а власть не имеет на это право. Условно говоря, заявители этого митинга они могли иметь любые помыслы, коварные или не коварные, но они имели право не знать, как это работает, когда много людей. Власть не имела право этого не знать. Это первый ответ. И ответ второй, ситуативный. Действительно, у ребят, которые были во главе шествия, и у самого шествия были разные цели. В шествии были люди, которые имели чисто моральные претензии к власти, протестовали против фальсификаций („все знали, что были фальсификации, но нет ни одного суда, значит, так будет продолжаться всегда, нам это не нравится“) и пришли, видя, что в декабре после этих митингов власть пошла на уступки. Но у какой-то части людей был другой сценарий — идти на Кремль, „ОккупайКремль“ и испортить Путину инаугурацию. Имели они право на этот альтернативный план? В принципе, имели. Является ли это недвусмысленной провокацией? Конечно, является. Но те, кто начал насилие, люди в масках, которые кидали [куски асфальта в омоновцев], — не могу сказать стопроцентно, но практически уверен, что это не часть этих оппозиционеров. Что это засланные провокаторы. Даже если бы взяли только нашу запись с Минаевым, можно было бы этих людей вычислить. Раз их не вычислили... Просто имейте в виду, что есть такой закон в России — если что-то произошло, и людей не нашли, значит, это сделали спецслужбы. Но в целом мы всегда должны считать, даже если мы часть власти, что в таких вот случаях виновата власть. Потому что она не может быть невменяемой, она должна всё предусмотреть, всё знать, рассмотреть все варианты. То есть ответственность на власти гораздо выше, чем на тех людях, которые вышли на митинг».

«Мы всегда должны считать, что в таких вот случаях виновата власть. Потому что она не может быть невменяемой, она должна всё предусмотреть, всё знать. То есть ответственность на власти гораздо выше, чем на тех людях, которые вышли на митинг»

Александр Хинштейн, депутат: «Меня не было на Болотной, я не являлся очевидцем этого, поэтому мне трудно оценивать, что там происходило. Дело уголовное возбуждено, оно расследуется, по-хорошему в рамках него и должен быть дан ответ — в чём была причина. Зачинщики беспорядков уже установлены, они будут допрашиваться, давать свою версию. Но я вижу несколько версий. Первая версия — стихийные действия представителей оппозиции, кого-то из маргинальных, радикально настроенных людей. Я не склонен считать, что те лидеры, кто выводил людей, были заинтересованы в таком развитии событий. Более того, они в меньшей степени были заинтересованы, чем кто-либо другой. Второе — это просто стечение обстоятельств. Ну и третье — это сознательная провокация, в том числе — со стороны власти. Такой вариант, безотносительно моего отношения, гипотетически тоже нельзя исключать. Но я сейчас рассуждаю, как следователь, вот если бы у меня в производстве было это дело, какие я бы отрабатывал версии, находясь во главе следственной бригады».

«Красная плесень», группа: «Карму вообще всегда надо отмывать. То клише, которое к нам прибито, совсем уже раздражает, откровенно говоря. Многие воспринимали наш юмор всерьёз. Ну, мы высмеивали пороки общества. В каждой песне идёт негативный герой, и мы его и его дурацкие поступки высмеиваем. Такой маленький сюжетный рассказ. А те, кто не понял, что мы это высмеиваем, наоборот пытались подражать идиотским героям. Это их проблемы. Когда шутку воспринимают всерьёз, это очень плачевно. Всё равно, что актёр, допустим, играл фашиста, а к нему подходят со словами „Ух, ты фашуга!“ А он просто играл роль. И такие случаи были. Правда в том, что люди-идиоты, о которых мы поём песни, действительно есть, они реально встречаются. Всех героев мы всегда брали из жизни».

Алексей Волнухин, инициатор проекта «Открытая медицина»: «Как ведёт себя средний „юзер“ медицины? Он приходит, смотрит на расписание врачей и думает: „А надо мне, наверное, к невропатологу сходить“. То есть, сам себе поставил диагноз, выписал лечение. Сходил к трем „большим“ специалистам, каждый ему написал пять назначений. И вот, в результате, приходит ко мне женщина и говорит — я туда сходила, сюда сходила, и вот у меня 15 таблеток, и все вместе их пить невозможно, а что пить в первую очередь, а что во вторую, мне никто сказать не может. Вот для этого и существует терапевт, который суммирует всё это и решает вопрос приоритетов. У нас же получается, что главный консультант — это провизор в аптеке. Я иногда, когда в очереди стою, такие вещи там слышу, что у меня волосы шевелятся».

Илья Потапов, мэр: «Одним из пунктов [моей избирательной] программы было более разумное, законное и рачительное использование земельных участков. Мы выяснили, что в городе Бердске бытовал ряд схем, когда земельные участки не совсем законно предоставлялись, когда можно было выкупить, приватизировать земельный участок под недостроенными объектами, или ещё по каким-то другим схемам. И буквально первые полгода для анализа всего потока обращений, а он огромный, — в месяц приходит несколько сотен заявок, — нам пришлось более детально разбираться. Мы выяснили, что участки под торговые объекты, киоски, павильоны, выдавались по значительно заниженной стоимости. К примеру, это могло быть 1500-3000 рублей в год. Город ничего не получал. Кто реально получал при таком выделении, мы сейчас выяснить не можем. Но схема кажется явно несправедливой. К декабрю 2011 года была определена чёткая схема, и принято решение Совета депутатов, каков должен быть порядок выделения участков и какая цена. В 2012 году люди получили участки для размещения временных торговых объектов по новому порядку и по новым ценам».

Денис Каипов, очевидец: «Наверное, ни один человек, который задумал, там, "акт самосожжения", как это сейчас в прессе расписывают, не будет кричать: "Отойдите меня, иначе я себя подожгу". Это всё настолько лишние фразы, во-первых. Во-вторых, вот эти салфетки, они сразу в глаза бросились. Как потом мне сказали, она [Валентина Герасимова] перед этим заранее позвонила на телеканал ОТС. То есть, получается, человек хотел не то что поджечь себя, а непосредственно обратить внимание общественности на свою проблему, беду, наверное. Хотя проблема нерешаемая была. Юристы свой ресурс исчерпали полностью в работе с ней. Когда мы разговаривали со следователями, нам сказали, что она на следующий день с внуком своим в зоопарк хотела сходить. То есть человек строит планы определенные на дальнейшую свою судьбу, при этом осознавая, что в 12 часов он пойдет и сгорит, да? Не знаю. Мне кажется, как-то маловероятно. Факт-то в том, что она пролила на себя и тут же начала кричать. Ну если бы хотела именно поджечь себя, подняла бы банку, вылила на себя остатки жидкости... Непосредственного факта никто не видел больше, кроме меня и Пучкова. Ну и самой Герасимовой. Но ее не спросишь».

Алексей Кортнев, музыкант: «Да, конечно, когда они объявили об этой рокировке, собственно, с этого и началась вся бодяга, даже ведь не с выборов в Госдуму, а с этого съезда „Единой России“, когда они объявили, что меняются позициями, „теперь ты сверху“. И это, конечно, произвело отвратительное впечатление, разочарование в Дмитрии Анатольевиче было глубочайшим. Он как-то вот меня, скажем, сумел очаровать в свое время, в том числе на встрече [с рок-музыкантами], и производил впечатление более сильной и цельной личности, чем оказался на самом деле. Конечно, это была, наверное, большая наша глупость — вот так очаровываться им и преобольщаться. Но, с другой стороны, когда-то подобное обольщение сработало, [в случае с] Горбачевым или Ельциным, они действительно сделали очень мощные революционные шаги. Другое дело, что эти шаги привели, может быть, ко злу, а не ко благу. Но об этом, наверное, не нам судить, а [другим людям] через многие и многие десятилетия».

«Уже начинаются концерты в пользу этих тёток. Нормально, нет? Не в пользу православных оскорбленных, не в пользу веры. У нас ведь православное государство, надо как-то понимать, что нужно идти по направлению защиты большего количества сограждан»

Олег Газманов, народный артист: «Нет, по поводу Pussy Riot — это вообще. Вообще, мне даже неудобно говорить, как оно произносится. Это само по себе отрицание... Как вам сказать. То, что они сделали, и даже то, как они называются, раскручивание этого названия — это отрицание вообще здравого смысла, чести и порядочности в стране, понимаете. Конечно, нужно это как-то пресекать, сто процентов. Потом, понимаете, причем тут уже политика? Верующие — они как дети, и они вот детей этих оскорбили. Для того чтобы сделать пиар. Не важно, ну пусть они против Путина, но вышли бы они, не знаю, на улицу какую-нибудь и стали петь песню. Но они сделали это в храме. А следующий какой у них будет шаг? Значит, они придут на могилу наших [предков], на кладбище, сдвинут плиту надгробную, сделают вид, что у них Хэллоуин, оденутся как скелеты и будут плясать, шабаш устраивать, что ли? Это надо останавливать. Так осудить, чтобы это было невыгодно делать никому... Вообще-то игры закончились, если честно. Государство сейчас в таком состоянии, что нужно какие-то принимать меры. И если будут так сильно, в прессе и везде, деятели культуры защищать девушек... Не девушек даже, далеко уже, а тёток вот этих, которые, прямо скажем, совершенно безбашенные, которые готовы кощунствовать так везде. Если порядочных людей, здравомыслящих, от этого не защитить, то тогда, возможно, возникнут какие-то стихийные моменты. Возможно, придется потом тому же государству делать как раз всё более жёстко, останавливать всё это. Сейчас уже начинаются концерты в пользу этих тёток. Концерт в пользу них. Нормально, нет? Не в пользу православных оскорбленных, не в пользу веры. У нас ведь православное государство, надо как-то понимать, что нужно идти по направлению защиты большего количества сограждан».



Яна Троянова, актриса: «А можно я расскажу, о чем мы с Сигаревым договаривались уже второй фильм? И перед „Волчком“, и перед картиной „Жить“ я говорила: „Если я вдруг начну играть, подойди и выстрели мне в башку“. Мы договаривались друг друга тормозить. И только один раз Вася ко мне на съемках „Жить“ подошел и сказал: „Трошина, нет состояния“. Вот этого вот состояния, в котором я делаю всю роль, да? Один раз я его не обнаружила или потеряла, я сейчас даже не восстановлю событийный ряд, но его не было. И я сказала: „Секунду“, отошла от съемочной группы, ушла на нижний этаж больницы, там было очень темно, я там ходила-ходила... Я каждый раз, знаете, его как искала? Через то, что мир есть и мира нет. Ты одна, никого нет, нет света, пахнет больницей, возможно, где-то даже смертью, горем каким-то, ты ходишь, становится очень страшно, и ты поднимаешься и успокоиться больше не можешь. Ты заходишь в кадр с этим, и всё. И без этого не сделать эту роль, потому что после потери близкого ты сначала обретаешь дикое одиночество. Мало того — безразличие».

Борис Хлебников, кинорежиссёр: «Слушайте, мне кажется, в кино происходит всё то же самое, что в стране. Ну нет у нас экономики? Ну нет. Ну дремучие у нас взгляды на приезжих? Ну дремучие. И националистические. Церковь у нас вообще шизофреническая. Это всё такие признаки начального государства, только формирующегося. У нас же такая Америка 20-х годов, абсолютно. Поэтому ни про какую индустрию нашего кино сейчас говорить нельзя. Ему десять лет, ну правда. Десять лет назад еще не было кинотеатров в стране, проката не было, вообще ничего не было, и сейчас еще все пытаются разобраться, как в этой истории жить. И два-три хороших фильма в год для страны, которая вообще себе, мне кажется, не может по состоянию экономики позволять тратить деньги на кино, — это уже не так мало».

«Мы пришли к состоянию, когда власть существует отдельно от общества и борется с ним. Для того чтобы была гармония, как минимум, общество должно обладать равными возможностями»

Иоанн Реморов, священник: «Вот этот образ, что церковь — это те, кто пытаются слиться с государством, как это было в определенную эпоху с римокатоличеством, — этот образ у людей просто со школы вбит, и они иначе церковь в обществе себе не представляют. Хотя, на самом деле, православие старалось всегда предлагать совсем другую модель взаимодействия. Симфония — это как раз не слияние церкви и государства. Это как раз полное отделение, причем сложно сказать, была ли (скорее, всё-таки, не была никогда) эпоха, когда эта симфония подлинно была реализована. Что такое симфония? Что такое идеальные отношения церкви и государства? Это когда, с одной стороны, глава государства и государственные чиновники являются, добровольно, членами церкви, соблюдают, как простые верующие, её нравственные предписания, соблюдают евангельские заповеди и живут, в соответствии с этим устанавливая законы. И с другой стороны — глава церкви и церковные иерархи являются гражданами государства и соблюдают его законы. То есть каждая сторона обладает властью в своей сфере, но в чужую сферу при этом не лезет. И в этом отношении православной церкви как раз намного больше свободы, получается, оказалось дано сейчас, в постсоветское время, по сравнению с той же синодальной эпохой. До революции церковь была подчинена государству, по сути, как духовное ведомство. В советское время один период вообще она была нелегальной, а затем — поставлена государством в жёсткие рамки, якобы легальные, но очень жёсткие. И только с конца восьмидесятых церковь получила долгожданную возможность быть собой».

Артём Лоскутов, художник: «У нас сейчас есть организованные структуры власти, а у общества никаких таких структур нет, чтобы находиться в равновесии с властью. Мы пришли к состоянию, когда власть существует отдельно от общества и борется с ним — путем принятия всяких разных законов, ограничивающих его движения, всё более и более заковывающих его в рамки. Для того чтобы была гармония, как минимум, общество должно обладать равными возможностями по сравнению с властью. Хотя бы пока нам нужно бороться друг с другом, пока еще не стала власть работать с обществом на одну и ту же цель. Не знаю, станет ли так когда-нибудь или нет. Сейчас происходит поиск этих механизмов, самоорганизации какой-то, и в этом смысле инициатива с выборами КС, наверное, была попыткой сделать себе структуру, скоординироваться, в общем. Мне эта инициатива была интересна, потому что всё это было впервые, и было непонятно, что получится. А общество сегодня должно выстроить такую систему взаимоотношений с властью, когда оно обладает силой, сравнимой с силой власти. И наращивать свою силу, и ослаблять противника. На самом деле, если это произойдет, то будет не особенно важно, кто находится в президентском кресле. Ты просто в любой момент, — ну, не в любой, а ближе к следующим выборам, — сможешь этого человека переизбрать».